Аннотация: Попробуй-ка, догадайся, что это за зверь такой - "трикутник", если училась в польской школе.
СЕМЕЙНЫЕ СВИТКИ
(История моей семьи)
Книга Арона и Рут
1. Студенты
Во львовском педагогическом училище преподавание велось на незнакомом для Рут украинском языке. Попробуй-ка, догадайся, что это за зверь такой - "трикутник", если училась в польской школе.
Но Рут справлялась. Возможно, точно так же, как позднее она справлялась с моими задачками по геометрии.
- Ма-ам, помоги...
- Дана биссектриса угла... А что это такое биссектриса?
- Линия, которая делит угол пополам, - четко формулировала я.
- А, это... - далее следовало название нужного термина на польском языке.
После уяснения терминологии, с самими задачками мама справлялась довольно легко.
Язык оказался самым трудным препятствием для Рут в ее первый студенческий год. В тот год, который так внезапно закончился во время экзаменационной сессии в июне 1941-го.
У Арона на архитектурно-строительном были свои сложности: черчение, расчеты, до предела занятые дни и бессонные ночи. Только в выходные дни удавалось вырваться на свободу, подальше от конспектов и чертежных досок.
Как-то Арон попросил Рут идти впереди него.
- А зачем? - полюбопытствовала она, послушно выполнив просьбу.
- Да понимаешь, - смущенно объяснил он, когда они вновь поравнялись, - у нас все парни хвастают, какие ноги у их девушек, а я не знаю...
- А я не твоя девушка, - парировала Рут.
Они сами не понимали, кто они друг для друга. Для Рут Арон продолжал оставаться женихом ее лучшей подруги. Все его робкие попытки перейти на иные отношения она пресекала. И при этом не было у нее человека, ближе, чем этот легкий в общении и в то же время такой деликатный парень, готовый ради нее даже... ходить в оперный театр.
Первый учебный год Рут подходил к концу. Оставалось только сдать два последних экзамена. Арон, сдав все экзамены в жару очередной ангины, решился на удаление гнойных миндалин. Температура не спадала, советовали поехать подлечиться в санаторий.
- Вернусь, а потом поедем домой, в Ровно, - планировал Арон.
- А потом видно будет, - уклончиво отвечала Рут, не желавшая занимать место Фриды.
Проводив Арона, Рут долго сидела над учебниками, взбадривая себя сигаретами и черным кофе. Легла уже заполночь. Но долго спать ей не пришлось. Странный гул голосов разбудил ее. Ничего не понимая, Рут выглянула в коридор общежития. У проемов окон сгрудились студенты из соседних комнат. Они шумно обсуждали что-то, что было скрыто от глаз Рут. Отдельные слова тонули в чем-то страшном и вязком, заполнившем такой гулкий прежде коридор общежития. Подгоняемая тревогой, которая, затопив коридор, норовила добраться до самого нутра переговаривающихся студентов, Рут приблизилась к окну. Предрассветное небо кромсали скрещивающиеся лучи прожекторов. Никто не знал причины появления этих световых всполохов.
Утром бомбили окрестности города.
Задолго до того, как во Львов вошли оккупанты, война вошла в город с черного хода. Неизвестные стреляли с крыш. Под ногами отдельных смельчаков-прохожих, передвигающихся вдоль улиц перебежками, хрустели осколки выбитых стекол. Рут вспомнила недавний удививший всех массовый отъезд студентов. В самый разгар экзаменационной сессии бывшие селяне вдруг заспешили на родные хутора.
В городе поселилась паника. Она росла с каждым днем, несмотря на то, что представители власти объявили, что паниковать - значит содействовать врагу и что развеять панику, охватившую население, должны будут они, студенты.
Вместе со своими сокурсницами Рут разносила газеты, потому что почтальоны отказывались ходить по обстреливаемым улицам. А девушки-добровольцы были безрассудно молоды и приучены выполнять властные команды. И когда им было велено агитировать хозяев продовольственных магазинов продолжать торговлю, они пошли и агитировали, не оставлять же горожан без продуктов. Так прошли еще два странных дня.
Пока студентки бегали по городу, уговаривая население не поддаваться панике, город покинули дающие распоряжения представители советской власти. Когда же на дальней узловой станции агитаторши повстречали эшелон беженцев, следовавших от границы, паника охватила их самих. Ехавшие в эшелоне жены командного состава рассказали об ужасах бомбежек и предложили студенткам присоединиться к ним.
Рут колебалась. Страх подгонял ее последовать за подругами. Но уехать из Львова значило потерять связь с Ароном. Она догадывалась, что, застигнутый войной по дороге в санаторий, Арончик будет пробираться не в Ровно, к родителям, а сначала заедет за ней во Львов. Сговорились на том, что Рут вернется в общежитие и оставит Арону записку. А к подругам присоединится вечером, когда их эшелон, задержанный на одной из львовских узловых станций, прибудет на центральный городской вокзал.
"Вечером уезжаю с эшелоном..." Рут прикрепила записку на видном месте и, захватив небольшой чемоданчик со сменой белья (ведь ясно было, что еще несколько дней и война закончится), пошла на вокзал. Самые дорогие вещи: фотографии матери и сестренки, не доверяя чемоданчику, положила в сумку-ридикюль рядом с документами.
До вечера оставалось много времени, можно было забежать в институтское общежитие и оставить еще одну записку для Арона. Но по дороге она решила заглянуть в Политехнический институт в надежде найти там сокурсников своего друга. Она не знала, что здание института было переведено на военное положение, и в нем спешным порядком формировали стационарный госпиталь. По законам военного времени Рут тут же мобилизовали на хозяйственные работы: уборка будущих палат, установка кроватей и медицинского оборудования. Готовились капитально, предполагая, что госпиталь будет принимать раненых с поля боя. Но бой так стремительно переместился в сам город, что полностью оборудованный госпиталь достался гитлеровцам.
На время работ всем мобилизованным было запрещено покидать территорию военного объекта. Поэтому три дня Рут безвыходно трудилась в институте вместе с сокурсниками Арона, не зная, что в тот день, когда она вышла из общежития с чемоданчиком в руках, он искал ее сначала в доме отца, потом, не заходя к себе, кинулся в общежитие Рут. Она не знала, что, прочитав записку, он тут же отправился на вокзал. Вернее на то место, которое еще недавно называлось центральным вокзалом. Там царила полная неразбериха. Пассажирские поезда не ходили, народ с боем брал любой проходивший мимо железнодорожный состав. Вокзал не раз бомбили. В воздухе стояли клубы пыли, запах крови и плач. Оставалось надеяться, что эшелон с Рут успел покинуть город до бомбежки. Надо было искать способ самому уезжать из города, брошенного властями. Арону повезло, начальник военно-полевого госпиталя согласился взять к себе нескольких молодых парней санитарами. Погрузив раненых, госпиталь вместе с отступающей армией покатился по железной дороге на восток. Когда от новых раненых Арон узнал, что Рут не могла уехать в эшелоне с женами командного состава, потому что этот состав был разгромлен еще на подступах к городскому вокзалу, военный госпиталь был уже далеко от Львова.
Судьба не раз мирволила Рут. На ее долгом пути будет еще много таких развилок, когда надо будет принимать решение, куда двигаться дальше. И как страшно будет потом узнавать, что те, с кем она недавно рассталась, попали под бомбежку или в окружение.
Когда Рут получила разрешение покинуть территорию "военного объекта", в общежитии было уже пусто. Однако кто-то видел Арона на вокзале. Студенты, с которыми Рут работала последние дни, решили добираться до ближайшей действующей железнодорожной станции пешком. Звали с собой и Рут. Некоторые из них были однокурсниками Арона. Это и решило ее сомнения. Рано утром 28 июня группа студентов вышла из города. Шли, подгоняемые грохотом приближающегося фронта. 30 июня в город вошли гитлеровцы.