Аннотация: Искусство в доме Пастернаков. О таланте и самопожертвовании. Об успехах и самоотречении.
Повальный интерес ко всем видам искусства, столь характерный для России конца XIX века, можно было бы объяснить возросшей тягой общества к образованию, если бы, порой, за этим не скрывалась определенная дань моде. На волнах этого интереса так же легко было возвыситься в глазах общества, щедро раздающего звания "гения" и "самородка", как и прослыть демократом только потому, что позволяешь своим гостям обходиться без слуг.
На этой глубоко вспаханной почве быстро росли всевозможные творческие объединения и общества, широко процветала благотворительность, получило распространение устройство домашних вечеров самых разных направлений.
Не обошло новое веяние и дом Пастернаков.
Незаурядный музыкальный талант хозяйки дома привлекал на музыкальные вечера, проводимые у Пастернаков, талантливых исполнителей и композиторов. Ее исполнение придавало произведению новое звучание, играть с ней в ансамбле было легко и радостно. Музыка была главным действующим лицом пастернаковских вечеров.
Но бывали дома, в которых устройство музыкальных вечеров считалось признаком хорошего тона. О музыке там судили поверхностно, из исполнителей приглашали тех, чье имя было модно в текущем сезоне, но зато знали толк в накрытом в соседней комнате столе. Атмосфера подобных вечеров великолепно описана Б. Пастернаком в романе "Доктор Живаго".
Наподобие музыкальных, были в ходу и рисовальные вечера. Они также делились на творческие, устраиваемые профессиональными художниками, и вечера любителей живописи, успешно сочетавших светские рауты с рисованием.
В Москве начало открытым рисовальным вечерам положил художник Поленов. Предполагалось, что на этих узкопрофессиональных встречах художники смогут совершенствовать свое искусство, обмениваться мнениями и получать дружеские советы. После завершения сеанса рисования художников приглашали в гостиную. Вечер заканчивался непременным московским чаепитием, на котором всегда присутствовали члены семьи Поленова, что создавало атмосферу дружеских семейных посиделок.
Ярким примером иных рисовальных вечеров были светские рауты, которые устраивала княгиня Голицына - жена московского городского головы Владимира Голицына в их особняке на Большой Никитской.
Хозяйка дома неплохо рисовала сама и приглашала на свои вечера известных художников. Голицынские рисовальные вечера отличались непринужденностью обстановки. Позировали на таких вечерах удивительной красоты дамы из высшего аристократического общества. Чаще всего это были родственницы или близкие подруги хозяйки дома, облаченные в исторические костюмы разных времен. Красота натурщиц и их одежды предоставляли художникам широкие возможности для решения сложных художественных задач.
Для рисования был отведен огромный зал. В соседних комнатах всегда были накрыты столы с чаем, бутербродами и фруктами, доступными для каждого желающего. Слуги отсутствовали, что придавало подобным вечерам дух демократичности и непринужденности. За работой художников свободно наблюдали праздные зрители, среди которых частенько бывали весьма высокопоставленные особы.
Пастернак и Серов слыли "записными охотниками" на голицынских вечерах.
Пастернак вспоминал один из вечеров, на котором рисовали княгиню Юсупову. Свежестью своей красоты, изяществом одежды и аристократической осанкой она напоминала художнику сошедшую со старинного полотна маркизу XVIII века. Увлеченный ее рисованием Пастернак не обернулся, услышав за спиной властные шаги и звон шпор. Только по окончании сеанса Леонид Осипович узнал в пристально наблюдавшем за его работой военном Великого князя Сергея Александровича, генерал-губернатора и попечителя московского Училища живописи, ваяния и зодчества.
"Ну и вечер же!.. Прямо пять рублей за вход можно было бы дать!" - смеясь отозвался об этом вечере Валентин Серов.
Великий князь не зря так долго наблюдал за работой Пастернака. Как видно, работа художника ему понравилась, потому что на Передвижной выставке 1898 года он приобрел несколько его рисунков: наброски портретов княгини Юсуповой, Веры Голицыной - дочери хозяйки дома и фрейлины Е. П. Ермоловой.
Успехи Леонида Осиповича создавали основу семейного благополучия. Они были тем топливом, без которого невозможно продвижение семейного состава по рельсам жизни. Однако бесперебойную работу всех механизмов этого состава мог обеспечить только опытный машинист. По воспоминаниям младшего из сыновей, таким машинистом в их семье была мама. Это она следила, чтобы семейные рычаги работали плавно и бесшумно, чтобы вовремя срабатывали тормозные клапаны и при этом состав не сходил с рельсов. Розалия Исидоровна умела управлять семейным составом, не привлекая внимания мужа к сбоям механизма, оберегая художника от рутины бытовых проблем.
Всегда готовая прийти на помощь, поддержать, предотвратить мелкие крушения она осталась в памяти детей и мужа воплощением доброты и преданности.
Но была и другая мама. Пугливая, панически боявшаяся грозы, одно приближение которой загоняло Розалию Исидоровну в темную комнату, вызывало желание накрыться с головой, не слышать и не видеть. Возможно, так ее трепетная натура отзывалась на нарушение звуковой гармонии и красоты.
И была еще одна мама, та, что эту гармонию создавала, наполняя дом музыкой.
Ничего не знающий о музыке ребенок воспринимал ее как нечто привычное, принадлежащее дому. Для маленького Бориса мир, музыка и мама до определенной поры составляли единое и неразрывное целое. Мир наличествующий, обступающий со всех сторон жил по своим неведомым законам. Живым и одухотворенным его делала музыка. Она вызывала бурю чувств и наполняла окружающее тайным смыслом. Успокаивало то, что мама великолепно справлялась с этим буйством эмоций и звуков.
Отказавшаяся от славы и карьеры музыканта Розалия Исидоровна оставалась верной своему призванию. Регулярные многочасовые занятия, постоянное пополнение исполнительского репертуара новыми вещами, игра в четыре руки со знакомыми музыкантами, домашние концерты, на которые съезжались известные композиторы и ценители музыки, - вот то, чем был наполнен ее досуг, когда хозяйственные дела и воспитание детей отступали на задний план. К этому следует еще добавить занятия с вокалистами и уроки игры на фортепиано, которые она вынуждена была давать ради заработка.
В 1895 году, впервые после 6-летнего перерыва, Розалия Исидоровна снова вышла на сцену. Ее мартовское выступление с Гржимали и Альтшулером на концерте в пользу Училища живописи ваяния и зодчества было замечено прессой. Автор рецензии, известный своей требовательностью музыкальный критик Н. Кашкин, выражал уверенность, что прерванная ранее артистическая деятельность пианистки будет продолжена.
Подтверждением успеха было приглашение выступить с концертами осенью в Малом и Колонном залах Благородного собрания.
2 октября 1895 года "Московские ведомости" объявляли, что партию фортепиано в квинтете Шумана исполнит "молодая очень талантливая пианистка г-жа Розалия Исидоровна Пастернак (супруга известного живописца)". Это выступление также вызвало немало хвалебных слов о пианистке в прессе. В заслугу ей ставились не только техничность и музыкальность исполнения, но ценное качество в камерном музицировании - равновесие звучания фортепиано со струнными инструментами.
С волнением ждала она своего следующего, на этот раз сольного выступления в Колонном зале, где должна была играть Вагнера в переложении Листа для фортепиано. Сколько раз судьба бывала неблагосклонна к ней в юности, в самый последний момент уводя от триумфа, уготованного ее дарованию! Как часто ее славой играл случай. 19 ноября в Колонном зале она должна была открывать второе отделение концерта. В антракте из дома сообщили, что оба сына в сильнейшем жару.
Она вышла на сцену объятая тревогой за жизнь детей и скованная невозможностью отменить выступление. Едва затих звук последнего аккорда, она, раскланявшись и не дожидаясь конца концерта, бросилась домой. Мысленно подгоняя извозчика, она обмирала от одной мысли, что в ее отсутствие с детьми случилось самое непоправимое, корила себя за свое решение играть, вместо того, чтобы мчаться домой сразу по получении печального известия. В пылу несправедливых самообвинений, мучаясь страхом неопределенности и молясь о спасении детей, она дала себе зарок не выходить больше на сцену.
Дети болели и выздоравливали, но Розалия Исидоровна не нарушала данного сгоряча зарока. Только спустя 10 лет она предприняла новую попытку вернуться к артистической деятельности. Прошедшие годы не сказались на ее исполнительских способностях, потому что, отлучив себя от сцены и славы, она не оставила музыкальных занятий. Но ушедшие годы не прибавили ей здоровья. Она стала жаловаться на боли в сердце. Темпераментная исполнительница, она выкладывалась на концертах до полного изнеможения. За кулисами дежурил сопровождавший ее на концерты сын Шура. У него всегда наготове были сердечные капли. К ним приходилось прибегать все чаще и чаще.
Так что со сценической карьерой пришлось снова распрощаться. На этот раз навсегда. Но до последних дней жизни Розалия Исидоровна оставалась верна музыке. С готовностью отзываясь на просьбы окружающих, она тут же садилась за рояль и поражала слушателей широтой своего репертуара и великолепием профессиональной формы.
Преданная жена и самоотверженная мать она всегда вызывала у своего мужа и детей чувство восхищения, к которому постоянно примешивалось чувство вины. Но выбор, сделанный когда-то Розалией Исидоровной, был продиктован любовью. А потому не поддается анализу и не нуждается в обосновании. Отказавшись от славы и карьеры, она не предала своего призвания, и до последних дней жизни оставалась верна музыке.
Маленького Борю очень рано начали водить в Колонный зал и консерваторию на симфонические концерты, устраиваемые для детей. Он часто сопровождал Розалию Исидоровну в музеи, в гости к знакомым. Это все был мир искусства, артистический мир музыкантов и художников, и в то же время это был его родной, обиходный мир, естественным образом вошедший в детские игры обоих братьев.