Аннотация: В 260 году римский император Валериан попадает в плен к правителю Ирана Шапуру I.
Вместо предисловия
О Валериане и его пленении римские и византийские источники говорят очень скупо. Сообщается, что он "состарился в позорном рабстве" и подвергался различным издевательствам, однако большинство авторов, сообщающих об этом - христиане, а Валериан устраивал гонения на христиан. Иранская традиция отводит ему более почетное место; в "Шахнаме" Шапур и вовсе отпускает Берануша (=Валериана) домой после того, как тот строит ему мост.
Марк Лициний Красс, триумвир, богач и победитель Спартака, погиб в войне с парфянами, предшественниками Сасанидов. Валериан принадлежал к тому же древнему роду Лициниев, что и Красс.
Остатки Банд-э Кайсар (буквально "плотина цезаря"), как считается, построенной пленными римскими солдатами, сохранились в Иране по сей день.
Разбудил его звук голосов, и не успел он обрадоваться, как понял, что речь по-прежнему чужеземная. Он даже разобрал отдельные слова: "умирает", "неважно", "старик". Валериан застонал про себя от разочарования и досады. Лучше бы ему не приходить в себя. Умереть на чужбине горько, но жить на чужбине позабытым в плену невыносимо.
Голоса смолкли. Он что, застонал вслух?
- Ты очнулся, кесарь.
Ну конечно. Шапур. Проклятый царь персов говорил по-гречески неплохо - не как образованный грек, но для образованного варвара, пожалуй, сойдет.
- Не притворяйся. Я тебя слышал.
И все же он мог бы притвориться. Не открывать глаз, не размыкать губ, притвориться, что жизнь давно покинула его тело - до тех пор, пока Шапур, рассвирепев, не прикажет бросить его тело собакам (ведь так у персов погребают мертвых?) Но зачем? Боли от раздирающих плоть зубов он все равно не выдержит: тело его старо и слабо, а времена Муция Сцеволы давно прошли. Его, Валериана, жизнь и смерть теперь в Шапуровой руке, и оба они прекрасно это знают.
Поэтому Валериан не стал противиться и покорно открыл глаза.
Шапур сидел у его ложа - торжествующий победитель на месте встревоженного родственника. На месте Галлиена. Валериан поморщился: думать о сыне было все еще слишком больно. Наверное, у того были свои причины не выкупать старика-отца из позорного плена. Может, он хотел сохранить величие Рима, не осквернять императорский пурпур звоном рабских цепей. Может, не желал кланяться Оденату Пальмирскому, замирителю и фактическому правителю Востока. А может, просто устал от отцовских нравоучений. Какая разница. Все одно: никто за ним не пришел и не придет.
Кроме Шапура.
За плечом у царя персов стоял человек в закрытом белом одеянии и белом же колпаке с наушниками, как у многих персидских жрецов. Валериану бросилось в глаза, что жрец, хоть уже и не юноша, не носит бороды. Это удивило его. Он уже привык к щегольским бородам персов. Впрочем, может быть, у жрецов свои правила.
- Ему нужен лекарь, Картир, - сказал Шапур.
Жрец скользнул по Валериану равнодушным взглядом.
- Не лекарь, - скупо уронил он. Непонятно было, мешает ему незнание языка (греческие слова он выговаривал с заметным трудом) или неприязнь к вражескому правителю, а может быть, все вместе.
- Он должен построить мне мост, - настойчиво повторил Шапур.
- Сейчас его ждет только мост Чинвад. Оставь его, повелитель.
- И кормить его задаром?
- Тогда убей его.
Валериан против воли почувствовал, как противный холодок пробежал по телу. Он думал, что пришел его час, когда персидские воины окружили его. Он думал, что ему конец, когда Галлиен не ответил на письмо с требованием выкупа. Он столько раз уже думал, что Шапур казнит его, что в конце концов устал бояться - и даже обрадовался, когда тот предложил ему построить мост через реку Карун вблизи Бишапура, его заново отстроенной столицы, ставшей Валериану тюрьмой. Все хоть чем-то занять руки.
"Говорят, вы, римляне, искусные строители, - заметил Шапур, внимательно глядя на него. - Построй мне мост, кесарь, и я отпущу тебя домой".
Валериан недоверчиво хмыкнул. Так далеко милость варвара вряд ли простиралась.
Но по крайней мере ему было дозволено выйти за ворота своего дворца-тюрьмы. По крайней мере он снова увидел своих воинов - без щитов и шлемов, в лохмотьях, с почерневшими от пыли и грязи лицами; снова услышал латинскую речь. Он даже почти увлекся проектированием грандиозного моста-дамбы, призванного продемонстрировать любящим украшательства персам строгое изящество и простоту римской кладки. И все это рухнуло в тот миг, когда кашель, все настойчивей донимавший его в этом сухом воздухе, наконец скрутил его так, что стало нечем дышать.
Может, это его наконец настигла болезнь, косившая в Эдессе его солдат и вынудившая его попытаться откупиться от Шапура? Там он сходил с ума от страха, что заразится. Но лучше бы он заразился тогда, чем лежать сейчас беспомощным грузом и слушать, как двое варваров равнодушно обсуждают, жить ему или умереть - будто жрецы над жертвенным ягненком.
Шапур смерил Картира взглядом - и тот умолк.
- Мы не на поле брани, не в походе на чужой земле, - отчеканил царь персов. - Мы у себя дома, в Ираншахре. И у себя дома я никого не убиваю без причины. Или ты хочешь, чтобы я прослыл кровавым тираном - и загубил все, что успел создать мой отец?
Жрец склонил голову.
- Государь...
- Если ты не хочешь мне помочь, - безразлично закончил Шапур, отворачиваясь от него, - я попрошу Мани. Думаю, он не откажется приехать...
Бледные щеки жреца порозовели. Он быстро и страстно проговорил несколько фраз по-персидски, а затем низко поклонился, развернулся и стремительно вышел. Валериан со смутным удивлением наблюдал за этой сценой.
Шапур повернулся к нему, и Валериан увидел, что тот улыбается.
- Что он сказал? - спросил он, не в силах совладать с любопытством.
Шапур усмехнулся:
- Что Мани - зловредный червь, который до сих пор жив только моей высочайшей милостью, и Картир восхваляет мое милосердие, но в то же время горько сожалеет о моей доверчивости. Ничего нового. Картир ненавидит Мани, потому что боится, что тот станет верховным жрецом вперед него. А Мани... - Шапур пожал плечами: - Я не всегда понимаю, чего он хочет. Но, пока он здесь, мне есть чем припугнуть моих жрецов.
- Пророки опасны, - возразил Валериан. - Слышал ты про Иисуса?
- Слышал, ну и что? У нас своих пророков хватает. Это вам, римлянам, надо остерегаться его поклонников. Они еще не пролезли в ваши дворцы?
- Пролезут - выдворим, - сквозь зубы процедил Валериан. Шапур удивленно взглянул на него и усмехнулся:
- Да ты говоришь как Картир, кесарь. Пожалуй, не стоит оставлять вас наедине. Но он обещал мне достать для тебя лекаря - и сдержит слово. А ты не забудь, что обещал построить мне мост.
С этими словами, видимо сочтя свой долг исполненным, он встал и направился к дверям.
- Постой! - окликнул его Валериан. Горло хрипело и болело, но он все же умудрился выговорить: - Если я умру до того, как мост будет построен?
Шапур остановился, но не обернулся.
- Его достроят твои воины.
- А их ты отпустишь?
- Им я ничего не обещал.
- А меня... - Валериан цеплялся за соломинку, - мое тело ты домой вернешь?
Шапур посмотрел на него через плечо:
- Живой ты своим, как видишь, не нужен. Так на что ты им мертвый? А мне ты еще можешь пригодиться. Да и тебе польза: если твой сын не желает выкупать твою жизнь, сделай это сам.
Он вышел, а Валериан обессиленно закрыл глаза. Да, времена древней доблести прошли. Лициний Красс хотя бы умер быстро. Лициний Валериан же обречен жить и мучиться на потеху неотесанным варварам, и даже после смерти не обретет успокоения.