Шерман Елена Михайловна : другие произведения.

Отдых на острове

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Раскрыть запутанное преступление за один день? А что еще остается комиссару Серизье, ведь в отпуске каждый день на счету.

  Иль-де-Гриз - Серый остров - вполне оправдывал свое название, по крайней мере сейчас, в конце февраля. На Лазурном берегу уже цветет миндаль, а здесь немногочисленные деревья еще стоят голые, и нет никаких красок, кроме сине-серого моря, бледно-голубого неба и серого камня, из которого сложен остров.
  
   И главная достопримечательность острова - заложенная еще Филиппом Августом крепость на вершине утеса - тоже серая. От былой твердыни осталась половина, но и ее достаточно, чтобы притягивать взор. Крепость видна отовсюду, из любой точки; впрочем, кроме нее, маленького отеля и десятка одноэтажных домишек, на острове ничего нет.
  
  Летом сюда приедут сотни туристов, но сейчас, в несезон, Иль-де-Гриз малолюден и серьезен, и Серизье наслаждался пустынностью острова, его строгими красками и свежестью прохладного ветра, как наслаждаются изысканным вином. Хотя нет, сравнение неудачное: вино пьянит, Иль-де-Гриз отрезвляет и успокаивает. А Серизье нуждался в передышке.
  
  Как прекрасно просыпаться под вечный шум океана, зная, что впереди долгий день, который будет только твоим. Как замечательно, выйдя за порог, видеть не бесконечные толпы снующих туда-сюда бездельников, а безлюдный пейзаж. Как славно прийти рано утром в кафе при отеле и завтракать, никуда не торопясь, ни о чем не заботясь.
  
  Правда, без общения не обойтись даже на таком маленьком острове, как Иль-де-Гриз. В первый же день пребывания здесь Серизье познакомился с маленьким старичком, мсье Дюбуа, учителем на пенсии из Бордо. Старичок воображал себя фотографом и с гордостью показывал Серизье свои пейзажные снимки. На всех линия горизонта заваливалась то вправо, то влево, но это не мешало старичку мечтать о персональной выставке. В предыдущие дни Дюбуа приходил в кафе в четверть девятого, когда комиссар уже заканчивал свой неторопливый завтрак, и начинал разговор с "чудесных фото, сделанных на рассвете".
  
   Но сегодня все оказалось по-иному: старичок вошел в кафе лишь в половине девятого, вошел медленно, опустив голову. На его небольшом худощавом лице была буквально написана такая растерянность, что Серизье понял: что-то случилось. На "Бонжур" комиссара он ответил слабым голосом, так что Серизье не удержался от вопроса, хорошо ли тот себя чувствует.
  
  - Ужасно! У меня украли фотоаппарат.
  
  - Да вы что, - удивился Серизье. - Вы уверены, что это кража?
  
  Дюбуа кивнул. В выцветших глазах старика читалась просьба, даже мольба: помогите мне найти украденное, ведь вы же комиссар полиции, и Серизье вздохнул. Неужто судьба не могла подарить ему больше, чем три дня без расследования?
  
  - Не волнуйтесь, - допил свой кофе комиссар. - Расскажите мне все подробно, но прежде закажите завтрак.
  
  - Увы! Мне нечего рассказывать. Все произошло так внезапно. Я курю, не могу без сигареты. Вот и сегодня проснулся в четверть восьмого, выкурил сигарету еще в постели, встал, открыл окно, чтобы проветрить, и пошел в уборную, - Дюбуа воспринял предложение комиссара рассказать все в подробностях как нельзя более серьезно. - У меня запоры, я долго сижу, извините за физиологические подробности. Сегодня я сидел почти полчаса. Выхожу, подхожу к кровати - а фотоаппарата нет! Он лежал на прикроватной тумбочке.
  
  - Как высоко расположены окна над землей?
  
  - Метр тридцать, может, метр сорок. Даже ребенок может забраться. Мне не надо было оставлять окно открытым!
  
  Официантка принесла завтрак, но Дюбуа, вяло поковырявшись вилкой, отставил тарелку.
  
  - Не могу есть. Там были все мои фотографии за последний месяц!
  
  - Входная дверь была заперта?
  
  - Заперта на засов. Хозяин дома вчера ушел в море на два дня, он и посоветовал мне запираться на ночь, пока я один в доме.
  
  - Вы слышали какой-либо подозрительный шум, пока находились в туалете?
  
  - Может, шум и был, но я... У меня есть привычка: когда я просыпаюсь в хорошем настроении, я пою в сортире. Понимаю, это выглядит очень глупо.
  
  Серизье замахал руками, как бы говоря, что видел и не такое.
  
  - Но знаете, я просыпался ночью... Часа в три, и как будто кто-то дергал входную дверь. Но я не уверен. Мне могло и померещиться. Когда я увидел, что фотоаппарата нет, я вышел из дома, даже обошел его, но никого не было. Вор уже убежал.
  
  - Прошу прощения, мсье Дюбуа, но вы хорошо осмотрели свою комнату? Там точно нет фотоаппарата?
  
  - Ну а чем я занимался все это время, как вы думате? - обиделся старик.
  
  Хлопнула дверь. В кафе вошел высокий, мрачный парень лет тридцати в черной куртке-"косухе". Его можно было бы назвать красивым, если бы не страшная худоба и не шрам, портивший левую щеку. Он молча, ни с кем не поздоровавшись, проследовал в угол, сел за столик и обхватил голову руками. Буквально вслед за ним в кафе вошла, весело переговариваясь, компания молодежи, состоявшая из трех парней и одной девушки, причем всем на вид было не больше двадцати-двадцати двух лет. Эта компания вместе с мрачным субъектом, учителем и Серизье составляла полный комплект туристов, находившихся на острове.
  
  - Ясно. Вы не хотите поесть хотя бы немного? - спросил Серизье. - Нет? Тогда пойдемте, осмотрим место происшествия.
  
  ***
  
  Дюбуа, как и Серизье, не захотел жить в отеле, а поселился в частном доме, принадлежавшем Филиппу Кабошу - одному из двух жителей Иль-де-Гриз, которые по-прежнему жили ловлей рыбы. По дороге старик рассказал комиссару, что Кабош не брал со своих гостей платы: он зарегистрировался на сайте каучсерферов и приглашал людей, которые были ему интересны. Для Серизье, до того лишь смутно слышавшего про каучсерфинг, все это было довольно ново.
  
  Дом Кабоша - старый, одноэтажный, с какими-то сетями, сушившимися на заднем дворе, вросший в землю, построенный как минимум триста лет тому, примостившийся у входа в небольшую бухту, выглядел подлинным домом рыбака и снаружи, и внутри. Дюбуа говорил чистую правду: квадратные окна с почерневшими ставнями, на которых давно облупилась краска, и впрямь располагались очень низко. Забраться в комнату через открытое окно ничего не стоило, при этом кровать вместе с тумбочкой - и фотоаппаратом - были отлично видны снаружи.
  
  Под окном комнаты была твердая, утоптанная земля, на которой следов обнаружить не удалось. На полу в комнате комиссар нашел несколько крошечных светло-серых камушков, но Дюбуа не мог с уверенностью утверждать, что не принес их вчера на подошве своих ботинок. На подоконнике ничего не было, кроме забившейся в уголки старой пыли: особой аккратностью хозяин дома, видимо, не отличался. Крошечное окошко туалета выходило на задний двор, и его невозможно было спутать с другими окнами. Серизье не поленился осмотреть и задний двор, но ничего, кроме сетей, не обнаружил.
  
  Жилья рядом с домом Кабоша нет, но от бухты шли, разветвляясь, две тропки: одна мимо дома уходила в центр острова, другая тянулась вдоль побережья к крепости. Учитывая, что все расстояния здесь смешные, вор мог оказаться вне поля зрения Дюбуа буквально через пять минут - если, конечно, пошел по тропе, ведущей в центр Иль-де-Гриз.
  
  - Вы уверены, что ночью кто-то дергал дверь? - спросил Серизье бывшего учителя, непрерывно ходившего за ним все время, пока комиссар проводил импровизированный осмотр.
  
  - Не знаю... Возможно, это был ветер...
  
  Да, здесь всегда ветрено. Сегодня волны небольшие, но ветер успел разогнать тучи, и на небе засияло солнце, напоминая о близкой весне. Безлюдный пейзаж вокруг выглядел романтично и вдохновляюще, и лишь массивная башня, грозно возвышавшаяся в каких-то семистах метрах от дома, единственная уцелевшая башня из четырех башен крепости, вносила нотку ненужного, по мнению Серизье, драматизма. Но зато с нее весь остров должен быть виден как на ладони. Осмотреть, что ли, место происшествия с высоты?
  
  Дюбуа согласился, что такой осмотр не помешает, и мужчины пошли по тропинке вдоль берега.
  
  - В принципе, картина понятна, - Серизье не очень хотелось делиться даже не версией, а черновиком, но старичок смотрел так умоляюще, что пришлось. - Вор - не приезжий, он находится на острове как минимум со вчерашнего утра. Он знал, что Кабош ушел в море и вы будете в доме один. Возможно, он уже приходил ночью, но это не факт. Когда он пришел рано утром, он увидел сперва светящееся окошко туалета - ведь тропинка идет мимо заднего двора, а потом распахнутое окно вашей комнаты. Зная, что в доме один человек, и тот заперся в уборной, он ничем не рисковал, так как в любом случае успел бы выскочить в окно, услышав, что вы выходите из туалета.Вопрос в другом: кому, простите, на фиг нужен ваш старый фотоаппарат?
  
  - Не скажите, господин комиссар. Да, корпус не в лучшем состоянии, да, в одном месте я заклеил его скотчем, но я делал своим "Никоном" чудесные фотографии! Кстати, последнее, что я снял вчера - это крепость на фоне багровых туч на закате. Я полчаса не мог войти в дом - все стоял и снимал, не мог остановиться. Если бы вы видели эти кадры...
  
  - Мсье Дюбуа, воры крайне редко бывают эстетами. Если они воруют технику, то только для того, чтобы загнать перекупщикам за полцены. Но я видел ваш фотоаппарат: за него никто не даст и 50 евро. Странная кража. Похоже на детскую шалость, но на Иль-де-Гриз нет детей.
  
  Разговаривая таким образом, комиссар и учитель подошли к подножию Иль-де-Гриз, хорошо освещенной разгоравшимся солнцем. Обойдя крепость, Серизье и Дюбуа оказались у входа, к которому усилиями властей острова была проложена приличная асфальтированная дорожка. По ней к крепости шла компания молодежи, видимо, только закончившей свой завтрак.
  
  В единственную уцелевшую башню вела деревянная винтовая лестница. Ступенек было много - башня возвышалась на добрых 25 метров, зато с площадки открывался восхитительный вид. Когда-то прямоугольная площадка была ограждена высоким каменным парапетом, но с восточной стороны парапет разрушился до основания, и вместо него построили деревянное ограждение в полтора метра высотой на радость туристам, ибо из-за невысокого ограждения было очень удобно фотографировать окрестную панораму.
  
  Но сейчас Дюбуа волновали не фотографии. Отдышавшись после подъема, он подошел к ограждению, нашел дом Кабоша и стал вглядываться в пространство, точно вор все еще прятался где-нибудь между скал. Серизье встал рядом, рассматривая тропинку, которая шла через центр острова к гостинице и пристани. Если вор быстро двигался, то уже через 15 минут он мог оказаться в отеле...
  
  Внезапно раздался треск. Дюбуа пошатнулся, и если бы не инстинктивное движение комиссара, схватившего старика за капюшон куртки, то пожилой фотограф-любитель полетел бы вниз. А так оба полетели, не удержав равновесие, на каменные плиты площадки, причем Серизье довольно больно ударился. Через секунду после их приземления верхняя доска ограждения окончательно оторвалась и с отвратительным грохотом упала на землю.
  
  - Твою мать, - не выдержал Серизье. Несмотря на боль в бедре, он довольно бодро вскочил, помог подняться Дюбуа и подошел к ограждению. Отлетевшая доска лежала под башней - хорошо хоть никого не убив. Но как же она отлетела? Еще вчера сам Серизье стоял в этом месте, прислонившись к этому самому ограждению, и оно выглядело вполне устойчивым, а ночью не было ни бури, ни шторма, способных его расшатать. Здесь что-то не то. Комиссар присел на корточки и осторожно взялся за другую доску. Черт! Доска задрожала у него в руке: кто-то вытянул из нее почти все гвозди, которыми она крепилась к перекладине. Если бы старик упал вперед, а не назад, он мгновенно вышиб бы ее своим телом.
  
  - Мон Дьё, - пробормотал старик слабым, обрывающимся голосом, - кто-то хотел убить меня! Если бы я прислонился к ограждению, а не коснулся его слегка, я бы уже лежал внизу мертвый. Кто-то намеренно его расшатал, чтобы оно не выдержало вес человека... За мной охотится киллер... Мон Дьё, я мог упасть и убиться!
  
  Серизье вздохнул, отпустил доску, повисшую на единственном гвозде, поднялся, подошел к белому как мел учителю и дружески обнял его.
  
  - Успокойтесь, старина. Если кого-то и хотели убить, то не вас. Тот, кто вытащил гвозди из досок ограждения, не мог знать, что сегодня мы придем сюда первыми.
  
  Серизье украдкой глянул на часы: девять тридцать шесть.
  
  - Пойдемте отсюда, - попросил старик. - Мне страшно.
  
  У Дюбуа тряслись руки, и Серизье подумалось, что его не стоит оставлять одного. Они медленно спустились по винтовой лестнице под оханье и аханье бывшего педагога. У входа комиссар рассчитывал увидеть компанию молодежи, направлявшейся к крепости, и предупредить их, но там никого не было.
  
  ***
  
  Мэр Иль-де-Гриз, Анри Креспен, был истинным нормандцем - рослым, неторопливым, спокойным. Чем-то он походил на Серизье, родившегося в небольшом городке возле Руана, и неудивительно, что оба мгновенно нашли общий язык. Комиссару понравилась и реакция мэра - деловая, без лишних эмоций: узнав, что ограждение повреждено, Креспен позвонил плотнику, некоему Жерому, после чего предложил Серизье выпить по рюмке кальвадоса. Подкрепившись таким образом, мэр и комиссар направились к крепости.
  
  - Обычно происшествия у нас начинаются с наплывом туристов, - рассказывал по дороге Креспен. - Прошлым летом была драка в кафе с нанесением легких телесных, две кражи, а один залетный наркоман не рассчитал дозу и чуть коньки не отбросил. Но в такое время года обычно все спокойно.
  
  - Сколько человек в настоящее время живет на острове? Местных?
  
  - Восемнадцать человек вместе со мной. Из них трое - старики, причем один - слепой, но упорно не хочет переезжать к детям. Так что если считать активное население, то и восемнадцати не наберется. Зато все - люди достойные, порядочные. За каждого могу ручаться.
  
  - Нет никого с криминальным или сомнительным прошлым?
  
  - Почему же: вот Жером - плотник наш, он же электрик и мастер на все руки - сидел в свое время. Но это было еще в 80-х, когда и ему было двадцать лет. Сидел один человек, - философски заключил мэр, - а сегодня живет на Иль-де-Гриз совсем другой. И об этом другом я слова дурного не скажу.
  
  - Скажите, а на ночь крепость запирают?
  
  - Конечно. В это время года с семи вечера до половины девятого утра она заперта.
  
  - А кто ее запирал вчера?
  
  - Я, как директор музея-заповедника "Крепость Иль-де-Гриз". У нас на острове так мало народу, что каждый выполняет несколько функций, - счел нужным пояснить мэр. - Но на башню я не поднимался, ни вчера вечером, ни сегодня утром.
  
  Когда мэр и комиссар подошли к крепости, Жером - широкоплечий, небрежно одетый, полуседой - был уже там. Он рассматривал отлетевшую доску, поставив прямо на землю пластиковый чемоданчик с инструментами.
  
  - Глядите, - подозвал он пришедших после обмена приветствиями. - Видите эти косые срезы вокруг дырок от гвоздей?
  
  Серизье подошел и в ярком свете полуденного солнца отчетливо увидел то, о чем говорил плотник: вокруг гвоздевого отверстия в трех местах виднелись неглубокие ровные срезы, снявшие верхний слой древесины.
  
  - Похоже на следы от ножа, - заметил Серизье.
  
  - Это они и есть. У этого скота, который гвозди повытягивал, не было инструмента, так он ножом их ухитрился поддеть. Долго возился, должно быть.
  
  Серизье взял доску и внимательно осмотрел все отверстия. Судя по идентичным следам, все гвозди выковыряли с помощью ножа.
  
  Но тогда Креспен угадал: ограждение разрушил один из туристов, ибо невозможно представить рачительного нормандца, в хозяйстве которого нет плоскогубцев и отвертки. У дам, может, и нет, но здесь потрудилась явно мужская рука.
  
  - Как быстро ты сможешь все починить? - спросил мэр у Креспена.
  
  - Надо подняться, посмотреть, что там, - ответил плотник.
  
  Все трое поднялись на башню, где пару часов тому чуть не лишился жизнь бывший учитель. Осмотр показал, что злоумышленник - или злоумышленники - повредили не все ограждение, а лишь его часть, так что Жером пообещал до вечера все отремонтировать.
  
  - Какой нелепый вандализм, - заметил мэр, выходя из крепости.
  
  - Это не вандализм, - покачал головой Серизье. - Вандал бросил бы доски вниз или просто проломил бы ограждение. Он не стал бы возиться, сохраняя видимость неповрежденного ограждения.
  
  - Погодите, - остановился мэр, - вы хотите сказать, что здесь замышлялось убийство? Ведь первый же человек, который облокотился бы или прислонился в этом месте, упал бы вниз с высоты 25 метров!
  
  Серизье молча кивнул.
  
  - Черт, значит, это сделал какой-то маньяк, душевнобольной. Только его нам не хватало. Может, позвонить в департамент полиции и запросить подмоги?
  
  - Звоните, конечно. Прямо сейчас вам никого не пришлют, в лучшем случае инспектор полиции приедет на вечернем пароме, а то и завтра, но нам нужен кто-то, кто будет официально арестовать преступников. Я-то в отпуске и из другого департамента, - пояснил Серизье.
  
  - А если этот маньяк до вечера еще что-то натворит?
  
  - Не успеет, - спокойно ответил комиссар.
  
  Странно, но за те четверть часа, что они были на башне, мир вокруг изменился. Из свежего, позлащенного лучами солнца, оживившегося, почти весеннего он снова стал серым и строгим. Откуда-то появившиеся тучи скрыли ласковое солнце, ветер усилился. Море заволновалось, к крикам чаек над головой добавился стук молотка: Жером поспешил взяться за дело.
  
  - Похоже, после обеда будет дождь, - заметил Серизье. - И много всего интересного.
  
  ***
  
  Вернувшись в увитый плющом домик, где он остановился, Серизье нашел Дюбуа там же, где он его оставил - на диванчике в гостиной в обществе хозяйки, мадам Мари. Но выглядел старичок совершенно иначе, и лишь груда окурков в пепельнице намекала, что бывшему учителю пришлось выкупить две своих дневных нормы, чтобы успокоиться. Так или иначе, Дюбуа полностью пришел в себя и даже извинился за проявленную слабость. Мадам Мари, женщина деликатная и тактичная, вышла на кухню, оставив мужчин одних разбираться со своими делами.
  
  - Я не всегда такая размазня, господин комиссар. Но видите ли, я приехал сюда за тишиной и красотой, и никак не ожидал, что попаду в переплет, - сказал Дюбуа в завершение своих оправданий. - Осмелюсь спросить, вы что-то узнали о моем фотоаппарате?
  
  - Я занимался башней, - ответил Серизье, - но скоро доберусь и до фотоаппарата.
  
  - Вы полагаете, что между двумя инцидентами есть что-то общее? Я вот подумал, что украсть фотоаппарат могли для того, чтобы досадить не мне, а моему хозяину - ведь если я напишу в отзыве на сайте, что меня обворовали, то, возможно, к нему больше никто не приедет.
  
  - Ну и что? Вы же сами говорили, что для него это хобби, а не источник дохода. Нет, дело не в Кабоше. Лучше скажите, когда вы вечером фотографировали башню, на ней кто-то был?
  
  - Да, там виднелись люди...
  
  - Несколько?
  
  Старик призадумался.
  
  - По-моему, двое. Но потом они ушли.
  
  - Когда это было? Примерно?
  
  - После шести... Точно не скажу.
  
  - Что это были за люди, как выглядели - вы не рассмотрели?
  
  - С такого расстояния - нет, конечно. Но на фото в максимальном разрешении...
  
  - Именно! - подхватил Серизье. - На фото в максимальном разрешении можно разглядеть и то, чем эти люди на башне занимались, смекаете? Если мое предположение верно, то не только вы заметили людей на башне, но и они заметили вас с фотоаппаратом - вы же сами видели, с площадки эта часть острова прекрасно просматривается. Если эти люди занимались чем-то противозаконным, то есть в данном случае разрушением ограждения, вполне понятно, что они встревожились: ваши фото представляли собой готовое доказательство. И они не придумали ничего умнее, как украсть фотоаппарат.
  
  - Но не обязательно это были злоумышленники!
  
  - Вероятность велика. Вы говорите, они ушли, а вы все снимали закат?
  
  - Да, пока не начало темнеть...
  
  - То есть вы ушли в дом где-то без четверти семь. А через пятнадцать минут пришел мэр и запер ворота крепости. За пятнадцать минут, да еще в сгущающейся темноте, вытащить гвозди из ограждения невозможно. Для этого нужно как минимум минут пятьдесят. Когда вы начали снимать башню, эти люди уже были там, не так ли? То есть они могли копошиться там и час, и дольше - мы не знаем, когда они пришли. Но никто не упал, а это говорит либо о том, что ограждение было еще целым, либо о том, что они его и разломали. Конечно, есть небольшой шанс, что злоумышленник заявился на башню с утра, но тут вступает в дело фактор времени. До половины девятого крепость была заперта, а в половине десятого мы уже поднимались на башню. Но и за десять минут до этого, когда я стоял у вашего дома и смотрел на крепость, на башне никого не было. Получается, что преступник должен был управиться за минимум времени, даже меньше, чем за пятьдесят минут - ведь он должен был подождать, пока мэр удалится на приличное расстояние, взлететь по лестнице на башню, быстренько выковырять гвозди и также быстро смыться. Это возможно, но учитывая, что злоумышленник вынужден был пользоваться ножом, маловероятно.
  
  Серизье перевел дух - и внезапно ощутил сильный голод. В это мгновение в гостиную вернулась мадам Мари.
  
  - Господин комиссар, и вы, мсье Дюбуа - не желаете ли отобедать? У меня все готово.
  
  - Разумеется, мадам, - весело ответил Серизье.
  
  ***
  
  Отель "У маяка", куда Серизье направился после обеда, представлял собой типичное семейное дело, которым владели супруги Вилльфранш. Жозеф был директором, бухгалтером и главой службы безопасности, его жена Женевьева - старшим менеджером, администратором, портье. В несезон, когда туристов - а, соответственно, и работы - почти не было, мадам Вилльфранш не брезговала ролью горничной. Кафе при отеле занимались младший брат Жозефа - Андре (повар и главный менеджер) и его сын Пьер (бармен, охранник и бухгалтер). Как справедливо заметил мэр Креспен, на Иль-де-Гриз слишком мало людей, и каждому приходится совмещать несколько ипостасей.
  
  С первых же фраз выяснилось, что все семейство Вилльфраншей уже знает о случившемся на башне. Серизье это не удивило: на таком маленьком острове любая информация разносится мгновенно. Более того, скорость рапространения сенсации была на пользу комиссару, ибо и Жозеф, и Женевьева были уверены, что порча ограждения - дело рук туристов, и выразили полную готовность сотрудничать с Серизье.
  
  - Сейчас я вам сообщу все их данные, - владелец отеля включил компьютер - довольно старый, как минимум десятилетней давности, и тот загудел и даже слегка затрещал. Серизье покосился на монитор: в их управлении такие стояли в прошлом десятилетии. Парижанин решил бы, что дела у Вилльфраншей идут худо, но комиссар - такой же нормандец, как и владелец отеля, знал, что дело не в деньгах, а в неистребимом местном консерватизме. Зачем менять то, что пока работает? Вот когда компьютер не сможет запустить даже супер-пупер-спец, выписанный из Гавра, вот тогда Жозеф и купит новый. Но не раньше.
  
  Серизье окинул взглядом маленький кабинет, обставленный старой мебелью, и подумал, что украшенный резьбой шкаф принадлежал еще прадеду хозяина отеля, а кружева для салфетки, украшавшей полку, сплела прапрабабка.
  
  - Записывайте, господин комиссар. Или вам лучше распечатать?
  Номер второй, живет Оливье Лапидус, 28 лет, приехал из Парижа. Поселился 9 февраля, платит посуточно. Этот живет отдельно, ни с кем не общается. Странный тип. Жена говорила, что он недавно приходил к ней, просил бинт - непонятно чем руку порезал, а рука и так вся в шрамах. Иногда уходит на целый день, бродит по острову, как привидение, а иногда сидит в номере сутками.
  
  В оконные стекла забарабанил дождь - сперва робко и несмело, потом все сильнее и увереннее, и этот стук отозвался в душе комиссара пением ангелов. Дождь в Нормандии - это надолго, и в ближайшие два-три часа никто из отеля носа не высунет.
  
  - Так, дальше компания из четырех человек, все из Парижа и все приехали четыре дня тому, то есть 22 февраля. Номер третий занял Николя Бриссак, 23 года, в номере четвертом живет парочка - Антуан Сегье, 21 год, и Валери Корню, 20 лет, и в номере шестом - Робер Сегье, 19 лет. Вроде ничего ребята, хотя зачем приехали в несезон - тоже непонятно. Заплатили за номера вперед, до 28 февраля.
  
  Серизье позвонил Лемуану, продиктовал пять имена постояльцев и попросил пробить их по полицейской базе. Инспектор пообещал выполнить просьбу в ближайшие час-полтора.
  
  - Антуан и Робер Сегье - родственники или однофамильцы, как думаете? - поинтересовался комиссар.
  
  - По-моему, кузены.
  
  - Скажите, на ночь вы запираете входные двери?
  
  - В это время года - нет.
  
  - То есть постояльцы могут выйти ночью и вернуться, будучи никем не замеченными?
  
  - Они и днем это могут - камеры у нас не стоят. Мы не следим за гостями, смысла нет.
  
  - Но иногда невольно замечаете, кто куда пошел, не так ли?
  
  - Это к Женевьеве, я не такой любопытный. Позвать жену?
  
  - Зовите.
  
  Мадам Вилльфранш с достоинством подтвердила, что владельцы "У маяка" далеки от слежки за своими постояльцами, но, поскольку она день-деньской не покидает отель, то, конечно, поневоле видит, кто вышел, а кто сидит в номере.
  
  - Вчера Лапидус весь день сидел в номере, даже на обед не выходил. Сегодня утром сорвался ни свет ни заря, только рассвело, ушел куда-то и пришел в кафе к завтраку, впрочем, вы его видели, вы ведь тоже там завтракали. Сейчас он в номере. Очень подозрительный субъект, но приходится в несезон пускать кого угодно.
  
  - Мсье Вилльфранш говорил, что он порезал руку. Когда это случилось?
  
  - Позавчера. Пришел, держится левой рукой за правую, а там кровь ниже локтя. Говорит, случайно порезался, а там такой разрез, будто он себя ножом полоснул. Просил бинт, ну, у меня нашлось, но мне это очень не понравилось. По-моему, он наркоман, хотя в номере я ничего не нашла - ни шприцов, ни ампул. То есть я не искала, но сами понимаете, когда убираешь...
  
  - Я вас понял. А что веселая компания?
  
  - Интересная компания, должна вам сказать. Этот красавчик, Николя - певец, типа восходящая звезда, я даже слышала его песни по радио. Он хвастался мне, что скоро выйдет его альбом и клип. Жирный блондинчик, Антуан, при нем вроде прихлебалы и подпевалы, заглядывает ему в рот. А его кузен, Робер, компьютерный фрик, гик или как там это называется: сидит все время и тупит в ноутбук, жаловался, что вайфай у нас медленный, нет, чтоб сказать спасибо, что он вообще есть!
  
  - А девушка?
  
  - Валери? Маленькая шлюшка. Приехала вроде с Антуаном, но уже переспала и с Николя, и с этим чудаком Робером. Типичная парижская шлюшка, - веско заключила мадам Вилльфранш, и Серизье вдруг понял, с каким наслаждением в редкие свободные минуты Женевьева обсуждает своих постояльцев с другими обитательницами острова.
  
  - Вот вчера, - продолжила Женевьева, - где-то без четверти пять, только Николя и Антуан куда-то ушли, Валери тут же шмыгнула в номер Робера и оставалась там, пока парни не вернулись, причем на ручке двери висела табличка "Не беспокоить". Чем они там занимались два часа, а?
  
  - А когда вернулись Николя и Антуан? - заинтересовался Серизье.
  
  - Я же говорю - часа через два, то есть где-то без четверти семь. Тут она вышла из номера Робера и как ни в чем не бывало повисла на шее у Антуана.
  
  - Этой ночью никто из них не выходил из отеля?
  
  - Чего не знаю, того не знаю. Ночью мы спим. Так устанешь за день, что не до прогулок под луной.
  
  - Ясно. А сегодня до обеда где были все четверо?
  
  - С раннего утра - дрыхли в номерах, только Николя выходил покурить где-то в половине восьмого. Мы запрещаем курить в номерах...
  
  - Где он курил? Вы его видели?
  
  - Ну да, видела в окно. Он стоял у входа и курил. Когда я вышла из отеля минут через десять, его уже не было.
  
  - Вы уверены, что он вернулся в номер?
  
  Женевьева развела руками.
  
  - Не проверяла. Но потом, уже ближе к девяти, я видела, как они все вместе пошли в кафе. Потом они еще куда-то пошли, потому что вернулись все в отель после одиннадцати. И с этого момента из отеля не выходили, они в номерах сидят.
  
  - Мадам Женевьева, ваша наблюдательность достойна восхищения, - искренне сказал Серизье. - Как по-вашему, это дружная компания?
  
  - По-моему, они вообще не компания. Николя командует Антуаном, Робер сам по себе, а Валери прыгает по койкам, как белка по веткам. Позавчера Робер и Николя вообще поругались и не разговаривали, Робер так и просидел в своем номере целый день.
  
  - Еще один вопрос, мадам. У кого-нибудь из компании есть нож?
  
  - У Николя. Красивый, сделанный на заказ, из какой-то особой стали. Он показывал его Филиппу Кабошу, когда тот позавчера зашел к нам промочить горло.
  
  ***
  
  Серизье постучал в дверь с цифрой "2" осторожно, даже деликатно. Лемуан уже сообщил ему, что Оливье Лапидус - человек со сложной биографией и условным сроком за хранение наркотиков. Условный срок ему дали совсем недавно при условии, что он пройдет курс лечения от героиновой зависимости, и Лапидус два месяца - декабрь и январь - пробыл в реабилитационном центре "Новая жизнь". На Николя и прочих ничего найти не удалось: мальчики и девочка проблем с законом пока не имели.
  
  Полутемный коридор, куда выходили двери шести номеров, освещался одним окном, за которым шумел дождь. Из номера четвертого доносились слабые звуки какой-то музыки.
  
  Серизье постучал снова. Послышались шаркающие, какие-то старческие шаги, и дверь наконец отворилась.
  
  В скудном сером свете, лившемся из окна, Оливье выглядел жутковато: обтянутое кожей очень худое лицо, ввалившиеся глаза. Не человек, а живая антиреклама наркотиков.
  
  - Вы кто? - растерялся он.
  
  - Поговорить надо.
  
  Серизье ловким движением вошел в номер и закрыл за собой дверь.
  
  - Я комиссар полиции Этьен Серизье. А вы - Оливье Лапидус, не так ли?
  
  - Что вам от меня нужно? - попятился бывший наркоман. - Зачем вы меня преследуете? Я уже три месяца чист! Чист!
  
  - Да не орите вы так, - поморщился Серизье. - Я пришел поговорить.
  
  Лапидус сел за небольшой стол, стоявший у окна, и нервно сжал руки. Серизье взял второй стул и сел напротив. Стулья, стол, кровать, платяной шкаф - все в номере было добротное, крепкое, из хорошей темной, с красноватым оттенком древесины, приятно контрастировавшей со светло-голубыми стенами. Если бы Лапидус не развел бардак, номер смотрелся бы очень прилично.
  
  - Меня интересуют ваши соседи, - прервал напряженное молчание комиссар. - Компания, живущая в номерах 3,4 и 6.
  
  - Мои соседи? - растерялся Лапидус. Руки его разжались, и Серизье заметил, что они дрожат, причем сильно и непрерывно. При этом пальцы были лишены шрамов, свежих или старых. Череда шрамов начиналась выше запястий. Лапидус, закатавший рукава толстовки, похоже, не скрывал их. - Не я?
  
  - А что вы, - пожал плечами Серизье. - С вами все ясно. От наркотика в крови вы избавились, а из сознания его изгнать не так-то просто. И вы прячетесь здесь, где нет ни одного дилера, чтобы спастись от соблазна, но соблазн так силен, что приходится резать себя, чтобы хоть ненадолго переключиться. Не вы первый, не вы последний.
  
  - Что вы об этом знаете, - пробормотал Лапидус.
  
  - Достаточно, чтобы посочувствовать.
  
  Серизье говорил совершенно искренне: даже если бы у бывшего наркомана сегодня утром было больше времени, он все равно бы не смог повредить ограждение, не изувечив все пальцы: с таким тремором только с ножом работать. А поскольку и времени не хватало, и пальцы оказались в порядке, комиссар окончательно и бесповоротно исключил Лапидуса из числа подозреваемых и мог теперь позволить себе любые эмоции по отношению к нему - в том числе и сочувствие.
  
  Почувствовал это Лапидус или нет, но интонации его стали менее враждебными.
  
  - Я твердо решил соскочить. На этот раз должно получиться.
  
  - Если хватит выдержки, то получится. Я знал парня, сидевшего на героине десять лет - и сумевшего спрыгнуть с иглы.
  
  - Я сидел восемь, - в голосе Оливье промелькнуло что-то странное, похожее на тайную гордость выжившего. - А сейчас самое трудное - это мысли. Знаете, что я придумал? Днем спать, а ночью бодрствовать. Ночью ты никуда не денешься, не уйдешь, не уплывешь. Если бы еще этот проклятый паром приходил не ежедневно, а раз в неделю! Но если спать утром и вечером, когда он приходит, одним соблазном меньше.
  
  - Этой ночью вы не спали?
  
  - Нет. Я вчера спал целый день, а сегодня уснул после завтрака. Вы меня разбудили.
  
  - Ночью никто из ваших соседей не ходил туда-сюда? Двери не открывались?
  
  - Ходил. По-моему, этот, за стеной - Николя.
  
  - Постарайтесь вспомнить, что вы слышали и когда.
  
  - Да что тут вспоминать. Где-то в полтретьего кто-то к нему пришел, я слышал голоса, потом ушел - скрипнула дверь. Потом кто-то закрывал дверь номера Николя на ключ, ужасно противный звук. Он долго курил, минут пятьдесят... или час... не скажу точно, потом вернулся и снова с отвратительным скрежетом отпер дверь.
  
  - Вы видели в окно, что он стоял у отеля и курил?
  
  - Ничего я не видел, я лежал в постели.
  
  - Почему тогда вы решили, что он курить выходил?
  
  - Ну, я видел прежде, как он курит на крыльце... Хорошо, я не знаю, куда он выходил, - в голосе Оливье зазвучало раздражение. - Да и черт с ним. Он пижон и имитация.
  
  - У вас с ним был конфликт? - заинтересовался Серизье.
  
  - Какой конфликт, я с ним не разговариваю. И ни с кем из этой компании. Нам не о чем говорить, понимаете? Но я слышал его песни. Одна девочка в реабилитационном центре им увлекалась и меня приобщила. Мне хватило одного его интервью на Ютубе, чтобы понять: Николя Бриссак - самовлюбленное дерьмо. И песни его дерьмо. Если положить на одну чашу весов все, что он написал, а на другую - один "Амстердам" Бреля...
  
  - А почему вы его сравниваете с Брелем, а не с кем-то иным?
  
  - Я? Это он себя сравнивает! Совсем охренел. Но у него смазливая морда, и курочки от него в восторге. А как по мне, уж лучше слушать Индилу и подобную попсу, чем эту подделку. Проблема в том, что французская музыка переживает глубокий кризис. Я давно об этом думаю. У меня даже статья есть.
  
  - Вы пишете статьи?
  
  - Два года тому, когда я в очередной раз соскочил, один мой приятель задумал издавать журнал о музыке... он, конечно, прогорел, но я успел написать туда две статьи. Так вот, я рассматривал современную музыку с помощью теории симулякров Бодрийяра...
  
  Серизье стоило огромных усилий побороть улыбку. Он вспомнил, как его отец говорил в подобных случаях: "Офигеть, какие все в Париже умные". С другой стороны, кто поедет на Иль-де-Гриз в феврале? Только богема и прочие личности со сложным внутренним миром, так что все логично. Добропорядочные буржуа едут сюда в августе.
  
  - ...И Бриссак, я уверен - тоже симулякр, - закончил свой монолог Лапидус.
  
  - А он ничего не употребляет, как по вашему?
  
  Лапидус махнул дрожащей рукой.
  
  - Нет, даже траву не курит, это сразу видно. У таких субъектов эйфория от мании величия заменяет приход от наркоты.
  
  На этот раз Серизье улыбнулся и подумал, что Оливье, возможно, на этот раз удастся выкарабкаться: раз уж осталось что-то, кроме героина, что его волнует, значит, свет в конце туннеля есть.
  
  Попытки что-то узнать об остальных членах группы не увенчались успехом: Оливье ими не интересовался и не следил, занятый своими мыслями. Единственное интересное, что он вспомнил - это сказанную Робером Николя в коридоре фразу "Я больше никогда этим заниматься не буду", но к чему она относилась, Лапидус не знал. На вопрос, куда он ходил сегодня утром, бывший наркоман честно признался, что испытал такое желание уколоться, что готов был немедленно уплыть с острова и бросился на пристань, но там, естественно, не оказалось ни души. Он пошел к отелю, не дошел, снова вернулся, и так метался, пока не взял себя в руки и не забежал в кафе.
  
  - Вы можете дать мне послушать хотя бы одну песню Бриссака? А то я ничего в этих гаджетах не смыслю, а у вас, вижу, смартфон, - попросил напоследок комиссар.
  
  Серизье хитрил: песни Николя он мог найти и сам. В глубине души ему хотелось еще немного отвлечь Оливье от его страшных мыслей.
  
  Видимо, Лапидусу хотелось того же: он нашел и то самое интервью на Ютубе, и самую популярную песню.
  
  Сегодня я не смогу побыть с тобой
  Подольше в баре, детка:
  Сегодня у меня важное свидание
  С очень непростым господином.
  Его зовут Дьявол.
  
  Он появится ровно в полночь и скажет:
  Я приходил к Владу и Эржебет,
  И дал им то, чего они хотели.
  А я отвечу: нет, мне не нужна кровь.
  
  
  Этот важный господин, детка,
  Может исполнить любое желание,
  Надо только ему понравиться,
  А это нелегко, ведь
  Его зовут Дьявол.
  
  Он появится ровно в полночь и скажет:
  Я приходил к Адольфу и Иосифу,
  И дал им то, чего они хотели.
  А я отвечу: нет, мне не нужна власть.
  
  ...
  
  Он появится ровно в полночь и скажет:
  Я приходил к Элвису и Джону,
  И дал им то, чего они хотели.
  А я отвечу: да, да, да, да.
  
  - Это он себя сравнивает с Элвисом Пресли, Ленноном, Гитлером, Сталиным... - задумчиво протянул Серизье, когда последние аккорды отзвучали.
  
  - И с Дракулой, и с Эржебет Батори, и готов к мировой славе, - подхватил Лапидус. - Я же говорю: мания величия. Ну на фига его душонка Сатане, скажите мне?
  
  
  ***
  
  Дождь и не думал прекращаться, и Серизье решил, что может позволить себе потратить сорок минут на изучение виртуальной жизни Николя Бриссака, а заодно и его приятелей: все равно никто никуда пока не идет. Чтобы свести к минимуму шанс потерять кого-либо из компании из виду, Серизье удобно расположился на кожаном диванчике в небольшом холле отеля, держа в руках смартфон и в то же время не упуская ни единого звука, доносившегося из недр отеля. Пока все было тихо.
  
  Беглый просмотр аккаунтов в соцсетей в какой-то степени подтвердил наблюдения Женевьевы и Оливье. Антуан и Валери были подлинными фанатами Бриссака, причем если Валери увлеклась его песнями относительно недавно, то Антуан постил тексты песен, фотографии и ссылки на интервью уже больше года. В записи от 12 февраля Антуан поздравлял всех поклонников Николя со скорым выходом клипа: "Мы увидим его уже весной". Сам кумир имел аккаунт только в Instagram, где размещал фотографии с концертов и студийные портреты себя, любимого. Учитывая молодость, род занятий и привлекательную внешность, подобная зацикленность на собственной персоне была вполне понятна, и потому Instagram не произвел на комиссара особого впечатления. Куда сильнее заинтересовал его персональный сайт восходящей звезды, точнее, те три интервью, которые там были выложены. В каждом из них Бриссак повторял - на разный лад - одну и ту же мысль: есть обычные люди и есть титаны, гении человечества, прометеи. Без последних общество не сможет развиваться, и потому титанам позволено больше, чем среднему человечку. У Николя хватало ума открыто не называть себя гением человечества, но, несомненно, он считал себя таковым.
  
  Серизье заметил еще один интересный нюанс: ни в одном интервью Николя и полусловом не обмолвился о тех, кто помогал ему - даже о собственных музыкантах. Что ж, все логично: на фоне титана духа все остальные должны представляться пигмеями, не достойными упоминания.
  
  Что думал о творчестве Бриссака Робер Сегье, выяснить не удалось, так как в соцсетях его не было - то есть не было под собственным именем. Серизье не сомневался, что компьютерный гик имеет аккаунт - а то и дюжину - под псевдонимами, но вычислять их не было ни времени, ни смысла. Настал момент лично пообщаться с юным Робером и его друзьями.
  
  ***
  
  К тому, что Робер будет полулежать на постели с ноутбуком и в наушниках, Серизье был готов, но то, что он укажет на лежащие на столе деньги вместо приветствия, несколько удивило комиссара. Серизье пришлось несколько раз повторить, что он хотел бы побеседовать, прежде чем юноша сдвинул наушники с ушей.
  
  - Вы хотите поговорить? - в голосе Робера прозвучало недоумение. - Можно и поговорить. Только деньги возьмите, чтобы потом не забыть.
  
  - Зачем мне деньги?
  
  - Ну, за номер... Вы разве не владелец отеля? Черт, вечно путаю лица. У меня отвратительная зрительная память, - Робер снял наушники, отставил ноутбук и наконец-то встал с кровати.
  
  Чем дольше Серизье смотрел на него, тем отчетливей ему казалось: что-то не так. Наконец он понял, в чем дело. Лицо у Робера было совсем молодое, еще не утратившее детскую припухлость, и с этим лицом категорически не сочетались темные, почти черные круги под глазами. Такие же круги "украшали" лицо Лапидуса, но в случае с бывшим наркоманом вопросов не возникало. Робер же или много дней, точнее, ночей недосыпал, или что-то принимал, крайне вредное для здоровья. Учитывая совершенно чистую, хотя и бледноватую кожу, блестящие здоровые волосы и ясные глаза, первый вариант представлялся более вероятным.
  
  - Я комиссар полиции Этьен Серизье.
  
  В ясных глазах Робера мелькнула тревога. Чутье подсказало комиссару, что сейчас лучше всего взять драматическую паузу. Пауза продлилась минуты две, не больше, но этого хватило, чтобы выражение лица Робера резко изменилось, а в воздухе сгустилось напряжение.
  
  - Вы догадываетесь, почему я к вам пришел? - спросил Серизье и довольно бесцеремонно уселся за стол, не дожидаясь предложения хозяина.
  
  - Нет, - ответил Робер, но это "Нет" прозвучало как "Да".
  
  Затем малыш сделал попытку контрнаступления.
  
  - Если вы из полиции, покажите ваши документы!
  
  Серизье ленивым движением вытащил из внутреннего нагрудного кармана пиджака удостоверение и показал малышу, не выпуская из рук.
  
  Убедившись, что его не обманывают и гость тот, за кого себя выдает, Робер сел, точнее, плюхнулся на стул.
  
  - Меня интересуют ваши отношения с Николя Бриссаком.
  
  - У нас нет никаких отношений.
  
  - Как это нет? Начнем с того, что вы приехали вместе на Иль-де-Гриз.
  
  - Ну и что. Мало ли с кем я могу приехать...
  
  - Давно вы знакомы?
  
  - Нет. Мне он никто, у нас нет ничего общего.
  
  - Относительно последнего спорить не стану: вы очень разные люди. Если бы не ваш кузен Антуан, вы бы никогда не познакомились. Зачем он вас познакомил?
  
  Серизье целился наугад, но попал в точку.
  
  - Случайно. Если вас интересует Бриссак, расспрашивайте о нем Антуана. Он действительно его друг.
  
  - Неправда, - покачал головой Серизье. - У Николя Бриссака нет друзей. И вы это хорошо знаете. Дружба возможна только между равными, а он считает окружающих ниже себя. Но когда Бриссак хочет, он бывает чертовски обаятелен, не так ли?
  
  Робер ничего не ответил. Но Серизье и не ждал ответа.
  
  - Он умеет очаровывать. Есть такой род очарования, когда после общения с человеком ты кажешься себе лучше и значительнее, чем был до того. Был одинокий, никому не интересный, погруженный в виртуальный мир аутсайдер, а стал знакомый восходящей звезды. Может, песни этой звезды не очень нравятся, но все равно знакомство с ней повышает самооценку. А главное, приоткрывается дверь в новый, яркий, необычный мир, где вечеринки, развлечения и много девушек. Этот мир с непривычки немного пугает, но и манит. Все так необычно, увлекательно, странно, любопытно, что в какой-то момент ты теряешься и начинаешь совершать неожиданные поступки. Например, воровать деньги с чужих счетов. Вначале это кажется чем-то вроде игры, шалостью. Ты ощущаешь необычное опьянение от своих новых возможностей и кажешься себе крутым, - Серизье перевел дух. - Если бы ты был глуповат, как твой кузен, ты бы и дальше чувствовал это опьянение, но ты слишком умен, Робер, и потому прозрел. Ты опомнился и сказал Николя, что больше не будешь ничего для него делать. Проблема в том, что ты опомнился поздновато.
  
  Робер молча смотрел мимо Серизье. Его бледноватое лицо стало совсем белым, дыхание участилось.
  
  - Кто предложил сегодня утром после завтрака пойти к крепости и подняться на башню, Николя? - неожиданно сменил тон и тему Серизье.
  
  - Причем... здесь это? - выдавил из себя Робер.
  
  - Это важнее, чем вам кажется. Так кто?
  
  - Николя.
  
  - А почему вы передумали, почти подойдя к крепости? Почему не поднялись, увидев у входа старика Дюбуа и меня? Что случилось?
  
  - Николя сказал, что старперы нам помешают, и лучше прийти в другой раз.
  
  - Так и сказал? А что такое вы собирались делать на башне, что "старперы" помешали бы вам?
  
  - Видео снять. Николя хотел снять на айфон шуточный ролик...
  
  - А какая роль в нем отводилась вам, не догадываетесь?
  
  - Никакая. Я не люблю сниматься.
  
  - На этот раз пришлось бы. Николя попросил бы вас подойти к деревянному ограждению и облокотиться. Остальные стояли бы на приличном расстоянии от вас. Вы подошли бы, притронулись к ограде - и полетели вниз на каменные плиты. А на айфоне Николя осталась бы видеозапись - лучшее доказательство того, что вы упали сами, что вас никто не толкал.
  
  - Бред. С чего бы мне падать?
  
  - Потому что накануне Бриссак и ваш кузен вытащили из ограждения почти все гвозди, так что оно держалось на честном слове. Сегодня утром чуть не погиб старик Дюбуа, а ведь он едва коснулся ограждения. Если бы он облокотился на него, то свалился бы вниз вместе с разлетевшимися досками.
  
  - Я ничего об этом не знаю!
  
  - Зато знает уже весь остров. Сегодня ваш второй день рождения, Робер.
  
  - Слушайте, я не идеализирую Николя, он та еще свинья, но с чего вы взяли, что он способен на такое? А Антуан? Я его знаю с детства!
  
  - Где были Николя и Антуан вчера примерно с 16.45 до 18.45?
  
  - Не знаю, я не слежу за ними.
  
  - Они были на башне, выковыривали гвозди из ограждения великолепным ножом Николя. Их видел старик Дюбуа и даже сфотографировал. Правда, он не понял, чем они занимались, зато Бриссак сообразил, что если рассмотреть снимки в полном размере, то ему крышка, это неопровержимое доказательство. Бриссак решил украсть фотоаппарат. Первая попытка, этой ночью, сорвалась - Дюбуа закрылся изнутри. Зато утром старик неосторожно оставил открытым окно и облегчил Николя задачу. Боюсь, Дюбуа свой фотоаппарат больше не увидит - Бриссак наверняка выбросил его в воду. Но черт с ним, с фотоаппаратом. На кону ваша жизнь, Робер. Когда Бриссак с помощью Антуана заманил вас сюда, он уже задумал убийство. Скорее всего вы должны были "сорваться со скалы", но деревянное ограждение башни подсказало ему новый, более совершенный и более гнусный план, ибо могли погибнуть - и чуть не погибли - посторонние люди.
  
  - Я не верю.
  
  - Почему? Вы полагаете, что жизнь того, кого он считает обычным человеком, что-то значит для Николя?
  
  
  - Зачем ему это делать?
  
  - Мотив вы знаете лучше меня, Робер. А теперь смотрите. Если вы честно расскажете обо всем, что было между вами и Николя, я смогу вас защитить. Если нет - Бриссак ускользнет безнаказанным. Самое большее - заплатит штраф за порчу памятника архитектуры. И никто не поручится, что он откажется от замысла убрать вас. Выбирайте.
  
  Серизье замолчал и прислушался к шуму за окном. Дождь стал стихать. Погода в Нормандии меняется по десять раз на дню, и не исключено, что к вечеру еще выглянет солнце.
  
  - Что, боитесь, что и против вас возбудят дело? - спросил он мягко, почти отечески.
  
  Робер кивнул. Малыш явно готов был сдаться, и Серизье помог ему.
  
  - Все зависит от вас. Расскажете сами - зачтется как явка с повинной. Будете упорствовать - все равно узнаем, но и квалифицировать будем по-другому. Зачем вам эта русская рулетка, Робер? Ждать, кто первым до вас доберется: Николя или мы? Вам же легче станет, когда все закончится.
  
  - Да, - сказал Робер, опустив голову, - я крал для него деньги. Два раза. Есть программа, взламывающая чужие счета, я сам ее написал... Не знаю, зачем. Я не хакер. Просто хотел попробовать. Я сам рассказал о ней Бриссаку - хотел, дурак, произвести на него впечатление. Он сделал вид, что не верит - и я повелся, как школьник. Это был первый раз. Тогда я украл всего 500 евро. А потом Антуан уговорил меня попробовать еще раз и взять побольше.
  
  - Сколько вы "взяли"?
  
  - Двадцать тысяч евро. Но меня едва не засекли, и я испугался. Бриссак стал меня высмеивать, но вот это он зря. Я понял, что рисковал ради куска дерьма. Он изменил тон, но я уже прозрел, как вы говорили. Он еще пытался меня уговаривать...
  
  - Вы ему не грозили разоблачением, Робер? Хотя бы раз?
  
  - Нет... Но я сказал Антуану, что он у меня в руках... Черт! Ладно, Николя, но как мог Антуан?
  
  Серизье фыркнул.
  
  - Я видел отцеубийц и детоубийц, а вы про кузена толкуете. К тому же Антуан, похоже, глуп как пробка, а чем глупее человек, тем легче ему решиться на преступление.
  
  
  - А Валери? - голос Робера оборвался.
  
  
  - Это ради нее вы приехали на Иль-де-Гриз?
  
  - Да. Она во всем этом участвовала?
  
  - То, что вчера она была с вами по приказанию Николя - это вне сомнений. Но вряд ли она знала, зачем вас потребовалось удерживать два часа в номере.
  
  Робер чуть не плакал.
  
  - И что теперь будет?
  
  - Теперь все будет хорошо, - заверил его Серизье.
  
  ***
  В номер четвертый Серизье не вошел, а ворвался - демонстративно, чуть ли не выбивая открытую дверь.
  
  Антуан и Валери сидели на кровати и о чем-то негромко разговаривали. Комиссар не дал им опомниться: помахал под носом удостоверением, потребовал документы, а когда Антуан чуть замешкался с их демонстрацией, даже прикрикнул. Взяв в руки паспорт, он так посмотрел на Антуана, словно перед ним стоял задержанный террорист.
  
  - Вас, мадемуазель, я попрошу выйти, - обрубил Серизье попытки Валери что-то сказать. Надо признать, она держалась куда лучше молодого человека: Сегье как-то сразу растерялся и поддался напору комиссара, взявшего разговор в свои руки.
  
  Валери вышла с недовольным видом. Серизье знал, что она будет подслушивать за дверью, но его это мало тревожило. Главное, что Антуан остался без поддержки.
  
  - Где вы были вчера с 16.45 до 18.45? - спросил комиссар, как только за Валери закрылась дверь.
  
  Круглое лицо Антуана стало наливаться краской. Женевьева, окрестившая его "жирным блондинчиком", была права, более того: толстые щеки, маленькие глаза и нос пипкой придавали молодому человеку малоприятное сходство с поросенком. Это сходство могли бы сделать незаметным волевое выражение лица и умный взгляд, но ни того, ни другого не было.
  
  - Я гулял.
  
  - Где именно?
  
  - Не помню!
  
  - Вы не помните, где были вчера?
  
  - Нет.
  
  - Так я вам напомню: вы находились в крепости. На башне. В обществе Николя Бриссака.
  
  - Нет, меня там не было, - заупрямился Антуан.
  
  - Вы лжете. На фотографиях, сделанных Дюбуа вчера в шесть вечера, отчетливо видны вы и Бриссак, копошащиеся возле ограждения башни. Что вы делали на башне?
  
  Антуан смотрел на него выпученными глазами, беззвучно открывая рот, как рыба. Наконец дар речи к нему вернулся, и он почти заорал:
  
  - Я не был на башне! Это не я!
  
  - Ложь! Вы с Бриссаком разрушили ограждение, вытащив из него гвозди.
  
  - Я ничего не разрушал!
  
  - Ты не понял? Бриссак выкрал фотоаппарат, но Дюбуа успел сбросить фотографии на планшет. Иначе как бы я оказался здесь?
  
  - Я... Я не знаю, я не помню! Я буду говорить в присутствии адвоката!
  
  Серизье сделал шаг вперед, и Антуан попятился.
  
  - Адвокат тебе понадобится, потому что ты обвиняешься в организации убийства Робера Сегье. Ведь вы его хотели убить?
  
  - Я ничего не знаю, - бормотал Антуан. Он все пятился, а комиссар все наступал. Настал момент для решающего броска, и Серизье превосходно разыграл приступ ярости.
  
  - Не смей мне врать в глаза! - заорал комиссар. - Убрать Робера хотели двое: ты и Бриссак. От того, кто первым сознается, зависит, кто пойдет организатором, кто пособником.
  
  - Зачем мне его убивать? - загнанный в угол во всех смыслах Сегье тяжело дышал, лицо его стало багровым.
  
  - Затем, что ты подбил Робера украсть двадцать тысяч евро, а потом испугался, что он вас сдаст. Ты сдал его Николя, когда он заявил, что Бриссак у него в руках. Ты придумал этот трюк с ограждением: Робер должен был опереться на него и упасть с 25 метров. Типа несчастный случай! Ты подонок, готовый убить брата! Может, ты испытывал кайф, представляя его труп там, внизу?! А?!
  
  - Нет, нет, никто бы не упал! - раздался за спиной Серизье звонкий голос Валери, не выдержавшей и вбежавшей в номер.
  
  - А вы молчите, - обернулся комиссар. - Вы тоже соучастница, вы эти два часа удерживали Робера в его комнате.
  
  - Я тогда не знала, в чем дело, - заторопилась Валери. - А ночью Антуан не выдержал и все мне рассказал. Николя зашел слишком далеко, его занесло. Это он все придумал! Но Антуан не хотел ссориться с Николя. И я придумала, как избежать проблемы. Мы идем все после завтрака в крепость, как хотел Николя, но я беру с собой этот зонтик.
  
  Валери открыла шкаф и вытащила длинный ярко-розовый зонтик-трость.
  
  - Мы поднимаемся на башню, и я как бы шутя тыкаю зонтиком в ограждение.
  
  Валери сделала изящный выпад, уколов кончиком зонтика воздуха.
  
  - И все видят, что ограждение трухлявое, к нему нельзя подходить близко. И все... Никто бы не погиб, даю слово! Зачем нам это!
  
  - Так все было? - строго спросил Серизье, повернувшись к Антуану.
  
  Тот кивнул.
  
  - Не слышу!
  
  - Да, так.
  
  - Идея убить Робера Сегье с помощью имитации несчастного случая на башне принадлежала Николя Бриссаку?
  
  - Да! Да!
  
  Двойное "Да" Антуана и Валери прозвучало как эхо.
  
  - Но ведь никто не погиб, - добавила Валери. Ее глаза задорно блестели: она чувствовала себя ловкой, умной, умеющей вертеть мужчинами. Но если она ждала похвалы от Серизье, то ошиблась.
  
  - Ваша пантомима меня не убедила, мадемуазель. Тем более, что этим утром с башни чуть было не сорвался другой человек. Вы не просто задумали убийство, но и обставили его общественно опасным способом.
  
  - Я ничего не задумывала!
  
  - Но и не сообщили властям. Похоже, ваш кумир Николя оказался вам дороже собственной свободы. На кой черт вы пошли у него на поводу?
  
  Серизье перевел взгляд с Антуана на Валери, потом опять с Валери на Антуана, и ему показалось, что эти двое впервые за последние несколько дней впервые задали себе этот вопрос.
  
  ***
  
  Обыск в номере Бриссака проводил инспектор Бридо, прибывший на вечернем пароме в обществе двух полицейских. Серизье молча наблюдал за Николя. Надо признать, тот вел себя безукоризненно, с самого начала выдавая именно те эмоции, которые выдавал бы ни в чем не повинный человек. На его красивом лице не было ни испуга, ни тревоги, лишь легкое недоумение. Голубые глаза напоминали спокойные озера в погожий день: ясность, чистота и прозрачность. Даже замеченный наблюдательным Бридо микроскопический кусочек древесины, застрявший между рукояткой и лезвием ножа Николя, не вызвал у него бурных эмоций. Свое присутствие на башне он не отрицал, но утверждал, что подошел туда лишь в десять минут седьмого и пробыл недолго.
  
  Обыск ничего не дал, кроме ножа с застрявшей щепочкой. Бридо заявил, что отправит кусочек дерева на экспертизу, чтобы проверить, не была ли эта щепочка была срезана с ограждения. Николя пожал плечами.
  
  - Конечно, была, - нарушил молчание Серизье. - Вы разрушили ограждение вместе с Антуаном Сегье, а потом заметили, что старик Дюбуа вас сфотографировал. Вы пытались украсть его фотоаппарат, но получилось только со второй попытки. Но вы не учли, что у Дюбуа был планшет, на котором он обрабатывал свои снимки, и что все фотографии сохранились.
  
  - Но разве я отрицал, что был на башне? - заметил Николя своим красивым, бархатистым голосом. Голос у него был, не отнимешь. - Но я находился там минут пять-семь, не больше, и ничего не разрушал. Про кражу фотоаппарата мне ничего не известно.
  
  - Вы не крали фотоаппарат?
  
  - Нет.
  
  Серизье вытащил из кармана смартфон и включил самую свежую аудиозапись, сделанную два часа тому в номере четвертом. Вступительную часть он предпочел пропустить, зато признание Валери и Антуана относительно того, кто задумал убийство Робера, повторил дважды.
  
  Лицо Николя погрустнело, взгляд затуманился.
  
  - Боже мой, - пробормотал он, - Боже мой... Но я должен был ожидать чего-то подобного. Господа, - вскинул голову певец после небольшой паузы, - я хочу вам все рассказать.
  
  Бридо оживился - он был еще молод, и, в отличие от Серизье, питал некоторые иллюзии насчет рода людского.
  
  - Вы позволите мне закурить? - попросил Николя. Бридо кивнул и сам закурил, не понимая смысл маневра. "Хочет собраться с мыслями, - мелькнуло у Серизье, - доработать детали".
  
  Николя тянул время столько, сколько мог - минуты три, после чего начал прочувствованным тоном, с безукоризненными интонациями.
  
  - Если позволите, господа, я начну чуть издалека, но без этого все случившееся будет непонятно. Полтора года тому я только начинал восхождение на Олимп, я был начинающим, чьи песни мало кто знал, и когда у меня появились первые поклонники, я обрадовался. Тогда я не знал, что нет большей ошибки, чем впустить поклонников в ближний круг, и впустил в него Антуана и других. Но со временем я понял, что совершил ошибку. Эти люди без конца навязывали свое общество, заявлялись на репетиции, отнимали мое время. Они все время брали - и ничего не давали взамен, но это не все. О, это очень сложные отношения, господа, очень! Сначала фанат видит в кумире полубога, и готов отдать полжизни, чтобы к нему приблизиться. Но если это ему удается, то с каждым днем, с каждым часом кумир начинает уменьшаться в его глазах, и настает момент, когда фанату начинает казаться, что это он нужен кумиру, а не наоборот. Антуан Сегье дошел до того, что стал учить меня петь и писать песни... Признаюсь: я несколько раз пытался отделаться от него, но он прилип, как моллюск к днищу. Наконец я прямым текстом велел ему убраться. Он ушел, а через три дня позвонил и сказал, что нашел спонсора, готового оплатить мой клип. И здесь я допустил ошибку: вместо того, чтобы послать его к черту, я согласился встретиться со "спонсором".
  
  Господа, им оказался Робер Сегье. Я долго смеялся, но Антуан уверял меня, что это "суперхакер" и что он может взломать любой счет. Я не поверил, и тогда Робер якобы украл 500 евро. Я говорю "якобы", потому что не знаю, что он делал: на мониторе были какие-то цифры, и все. В общем, я послал их обоих, и Антуан сделал вид, что это была шутка. А через неделю он принес двадцать тысяч евро. По его словам, эти деньги ему одолжил кто-то из родственников.
  
  Да, господа, мне не стоило брать эти деньги, но я взял их с условием, что верну после выхода альбома. В качестве благодарности я взял с собой на Иль-де-Гриз Антуана и Валери, но появление на вокзале Робера стало неожиданностью. Тогда я еще не знал, что эта поездка обернется кошмаром.
  
  В первый же день пребывания здесь у меня пропал нож. Я немного суеверен, и мне это показалось дурной приметой. Примета не замедлила сбыться: на следующий день Робер устроил скандал. Оказалось, что он украл эти деньги по просьбе Антуана, который сказал ему, что их просил украсть я! Сегье превратил меня в глазах своего кузена в какого-то персонажа по ту сторону добра и зла, и, боюсь, мне не удалось разуверить бедного Робера. Но я наконец-то узнал, что представляет собой Антуан Сегье. У нас был позавчера крупный разговор: я сказал, что швырну ему в лицо эти двадцать тысяч, как только мы вернемся в Париж...
  
  В эту минуту Николя с пылающими праведным гневом сапфировыми глазами, с разметавшимися по плечам смоляными кудрями, с чуть порозовевшими щеками был удивительно красив. Его узкая, белая рука с длинными аристократическими пальцами, которыми он держал сигарету, чуть вздрагивала от внутреннего напряжения. Серизье покосился на инспектора Бридо: тот слушал очень внимательно, и, похоже, верил.
  
  - Разговор был утром, а после обеда он снова пришел и сказал, что хочет поговорить. Я психанул и вышел из отеля, он побежал за мной - со стороны могло показаться, что мы вышли вместе. Но я оттолкнул его и пошел, куда глаза глядят... Я какое-то время бродил по острову, потом долго стоял и любовался панорамой океана. Гнев мой постепенно стих, и когда в шесть мне позвонил Антуан и предложил подняться на башню, полюбоваться закатом - я согласился. Он еще сказал, что нашел в отеле мой нож, но не успел мне сказать. Я пришел к крепости, поднялся на башню, и Антуан протянул мне нож, ярко блестевший в лучах заходящего солнца. И именно в этот момент старик сделал тот снимок, который ввел вас в заблуждение. Я забрал свой нож, постоял пару минут и ушел. При этом Антуан попросил мне не прикасаться к ограждению, якобы оно чем-то испачкано. Мы ушли из крепости вместе, и мне и в голову не пришло, чем на самом деле Антуан занимался полтора часа перед тем. Но какая дьявольская мысль: разрушить ограждение, чтобы убить своего двоюродного брата, и свалить все на меня! Но знаете, - наклонился Николя к Бридо, и темная прядь упала на высокий белый лоб, - я полагаю, Антуан задумал это убийство не из страха разоблачения, нет! Он решил погубить меня. Когда фанатик разочаровывается в идоле, он его разбивает.
  
  С этими словами Бриссак откинулся на спинку стула, словно утомившись, но в глубине его глаз мелькнуло удовольствие, как у игрока, который выиграл сложную партию.
  
  - Знаете, в чем проблема творческих натур? - внезапно спросил Серизье. - Они слишком увлекаются. Вот и вы слепили из правды и лжи убедительную историю, но увлеклись и допустили два прокола.
  
  Николя поднял бровь, демонстрируя недоумение.
  
  - Ваш нож не мог исчезнуть в день прибытия, то есть 4 дня тому, потому что позавчера вы демонстрировали его рыбаку Филиппу Кабошу. Это первое. А второе - если вы не крали фотоаппарат и не просматривали фото на нем, то откуда вы знаете про снимок, на котором Антуан передает вам нож? Откуда вы знаете, что было на фото?
  
  - Я не сказал, что знаю... Я лишь предположил.
  
  - Нет уж, - вмешался Бридо. - Здесь никто не глухой. Вы сказали: "именно в этот момент старик сделал тот снимок, который ввел вас в заблуждение".
  
  - Я неправильно выразился, неточно сформулировал.
  
  - Николя Бриссак, - в тоне инспектора Бридо послышались торжественные нотки, видно, не так часто он произносил эту фразу, - вы арестованы по подозрению в попытке убийства Робера Сегье.
  
  На губах Николя проступила презрительная улыбка.
  
  - Меня ждет знакомство с провинциальной тюрьмой? Вийон, Шенье, Рембо - я в недурной компании, особенно если учесть, что я ни в чем не виновен. Моему адвокату будет над чем поработать, составляя встречный иск!
  
  - Да уж, - ухмыльнулся Серизье, - адвокаты не заскучают, а журналисты и подавно.
  
  ***
  
  Чтобы забрать двух арестованных - Бриссака и Антуана Сегье - и доставить их в ближайший город, Бридо запросил катер береговой охраны. Пока его ждали у причала, инспектор спросил Серизье, отчетливо ли виден нож на фотографии. Комиссар рассмеялся.
  
  - Понятия не имею. Никакого планшета у старика нет, я придумал этот ход, чтобы расколоть Антуана.
  
  - Взяли на понт?
  
  - А что мне оставалось? - развел руками комиссар. - Фотоаппарат старика Дюбуа явно покоится на дне океана.
  
  Бридо усмехнулся. Вдали показались огни катера.
  
  - Он не сознается, - внезапно сказал Серизье. - Он ни за что не сознается, потому что считает, что ему все дозволено. И потому он очень опасен.
  
  Через полчаса катер отчалил, увозя с собой всю компанию, Бридо и полицейских. Серизье проводил его взглядом. Причал, освещенный двумя яркими фонарями, опустел.
  
  На смену дню пришла влажная, холодная ночь. Ветер разгулялся в вышине, разогнав тучи, и в темно-синем небе над Иль-де-Гриз показались крупные звезды. Океан не шумел, а ревел, волны с неутоленной злобой бились о скалы. Серизье подумал, что то же самое сейчас происходит в душе Бриссака - и вздохнул.
  
  Комиссару пришло в голову, что надо бы навестить старика Дюбуа: бедняга явно ждет новостей. Идя по тропе вдоль берега, Серизье внезапно ощутил какую-то странный подъем духа, точно в нем прибыло энергии. Более того - впервые за три дня пребывания на острове он ощутил себя по-настоящему отдохнувшим.
  
  В домике Филиппа Кабоша светились окна кухни. Хозяин и гость сидели за поздним ужином. Рыбак оказался именно таким, каким его представлял Серизье: высоким, плечистым, с чуть поседевшими русыми волосами и открытым взглядом. Дюбуа уже успел рассказать ему обо всех событиях дня, и комиссару ничего не оставалось, как сообщить, чем день закончился.
  
  - Ну и ну, - покачал головою Кабош. - А я ему еще обещал свежей рыбы. На вид такой приятный парень, надо же.
   - Да, обаяния ему не занимать, - согласился Серизье, - но гордыня сгубила не одного ангела. Увы, месье Дюбуа, вернуть ваш фотоаппарат я не смог. Но я попрошу коллег, чтобы пункт о краже обязательно вошел в текст обвинительного заключения.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"