Соляная Ирина Владимировна : другие произведения.

Тати!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   Добротная и ладная телега весело ехала по утрамбованной лесной дороге. Тащившая ее лошадка, была резва. Пекки Юкки напевал под нос нехитрую песенку и постоянно трогал привязанный к поясу кошель, туго набитый звонкой монетой. Его младший сын, семилетний Тимо, дремал, прислонившись к спине отца. Во рту он держал крупного леденцового зайчика и посасывал его в дремоте. Тонкая сладкая струйка слюны стекала на воротник. По дороге подобрали деревенского дурачка Олафа, который бежал за телегой, боясь заблудиться.
  
   Дорога к хутору была неблизкой, но Пекки Юкки не скучал: ярмарка в этом году удалась. Как всегда было много бестолковой балаганной шумихи, которая интересна мальчишкам да молодым девкам, но и торговля шла бойко. Пекки Юкки продал даже прошлогодние тюки с шерстью, не говоря уж о свежем тонком руне и прекрасно выделанных шкурах, и теперь. Качаясь на козлах, он планировал, что бы прикупить на вырученные деньги. Нужен был строевой лес для нового амбара, да лодку новую справить не помешало бы для сына, мальчик рыбалке удачлив и сметлив не по годам.
  
   Олаф находился под впечатлением от шумной ярмарки, а в особенности от объявления о беглом арестанте. Малахольный не умел читать, а только топтался в толпе возле столба с портретом сбежавшего кандальника. Видано ли дело! Дерзкий побег арестанта в их тихих краях! Жалостливый лавочник подарил дурачку аляповатую лубочную картинку про разбойников, и Олаф мычал и тыкал в нее пальцем, отвлекая Пекки Юкки от размеренных хозяйственных размышлений. Только когда Пекки пригрозил Олафу, тот угомонился, боясь, что его ссадят с телеги.
  
  Дорога захватывала край владений богатого помещика Ялмара Линда, который отрезал всем фермерам, по куску земли, разрешив устроить хутора. Пекки Юкки всегда снимал соломенную шляпу, подъезжая к дорожным камням с предупреждениями о границах владения, словно господин Линд мог его видеть.
  
  Вот и теперь хуторянин приподнял шляпу, но взглянул на качающиеся верхушки сосен, нахмурился. Воздух сгустился, надвигалась гроза, небо потемнело. В августе пророк Илия бывает ох, как грозен! И Пекки Юкки решил свернуть с широкой дороги и проехать вглубь леса, к сторожке, которой пользовались сборщики ягод и грибов у Ялмара Линда.
  
  Неожиданно на развилке двух дорог - одной, утоптанной копытами лошадей и быков, с привычной тележной колеей, и второй, узкой, но проезжей, Пекки Юкки заметил старуху Немолодая, в толстом суконном платье-подряснике, в клобуке, надвинутом на самый нос и поддерживающем его платке, монашка вышагивала по пыльной дороге. Услышав скрип колес телеги, остановилась, опершись на толстый посох. Пекки Юкки поравнялся со старушкой и спросил: "Куда, мать, путь держишь?" Старуха сипло ответила:
  
   - Иду от господина Ялмара Линда, гостевала пятеро суток. Теперь путь мой к строящемуся скиту под Синюю Горку, такое у меня послушание.
  
   - Э, бабушка, - сказал несколько фамильярно Пекки Юкки, - под Синюю Горку - это же совсем в другую сторону! Да и от гостеприимного господина Ялмара ты зря перед грозой в путь двинулась. Вишь?
  
  Пекки Юкки показал кнутом на вершину ближайшей сосны, за которую словно зацепилась дождевая туча. Странница только вздохнула.
  
   - Садись-ка на телегу, поедем в сторожку, пересидим грозу. А ты, вона, уже и так простуженная.
  
  Монашка замотала головой, отнекиваясь, мол, с мужчинами ей путешествовать совсем уж неприлично, но заботливый Пекки Юкки уже спрыгнул с телеги. Сын повалился на мешки и тут же проснулся, недоуменно вертя головой. Олаф глупо улыбался. Пекки Юкки помог страннице умоститься рядом с Олафом. Громыхнули вериги под рясой, когда старушка громоздилась на телегу. Подхватив монашку под локоть, Пекки Юкки бросил быстрый взгляд на ее лицо. Маленькие черные глазки, крупный нос картошкой, губы в ниточку. Не красавица, так что не удивительно, что монашкой стала. Устыдился хуторянин своих грешных мыслей, сел на свое место и прицыкнул на лошадь, направляя ее вправо по узкой дороге в лесок.
  
  Сторожка, как старый гриб, торчала посреди поляны. Из трубы вился дымок.
  
   - Здравствуйте, добрые люди, - сказал Пекки Юкки, открыв дверь внутрь и поклонившись, как полагается. Следом за отцом в тепло нырнул шустрый мальчонка. Старуха вошла медленно, слегка согнувшись, а дурачок Олаф застыл на пороге. Тут же за спинами путников загрохотал гром, и грянул ливень.
  
  Пекки Юкки оглядел сторожку, освещавшуюся очагом. На кучах старого сена сидели двое: один повыше и постарше, а второй - пониже и помоложе. Еще один храпел в левом углу, были видны только его опорки.
  
   - И тебе здорово, добрый человек, - сказал тот, что повыше, сидевший ближе к очагу.
  
   - С дороги сбились, почтенные? - спросил со смешком второй, что пониже.
  
   - Эх, кабы не гроза... - посетовал Пекки Юкки, оглядывая сторожку, ему непременно надо было знать, с кем ему привелось он пережидать грозу, потому что кровно заработанные денежки карман Пекки вовсе не жали. - Что тут за честная компания собралась?
  
  - Юхан, - представился тот, что пониже, и Пекки Юкки рассмотрел, что одет он бедно, на стеганой летней куртке пришиты заплаты, - а это брат мой, Петер. Плотники мы.
  
  - А фамилия ваша какая? - спросил недоверчивый хуторянин.
  
  - Коскинены мы, - буркнул Петер.
  
  - Коскинены... - задумался Пекки Юкки, - знавал я одного Коскинена, церковного старосту. Да только слышал я, что сыновья его не больно то ладили с ним...
  
  - Батюшка наш покойный, - ухмыльнулся Юхан, показав гнилой рот пьяницы, - хоть и мироед был редкостный, упокой черти его душу, а наследства нам не оставил. Вот и добываем мы себе пропитание у добрых людей. От ярмарки к ярмарке, от хутора к хутору.
  
  Петер поддакнул, потягиваясь и зевая, а Пекки Юкки покрутил носом, потому что не нравилось эму компания.
  
  - Сам-то ты кто? - спросил нахально Юхан у Пекки Юкки.
  
  - Да так, человек себе и человек, - уклончиво сказал хуторянин, - с ярмарки еду. С сыночком. Пекки Юкки меня кличут.
  
  -Ну, садись, погрейся, - уже более дружелюбно сказал Петер и махнул приглашающе.
  
  - Ну, нас ты знаешь, а тот, что спит в углу - мы его сами не знаем. Сказал, что счетовод, ежели не врет, - сообщил Юхан.
  
  Пекки Юкки покивал головой. Все разместились, где кому было удобно. Пекки Юкки постелил на лавку свою куртку, и малыш Тимо устроился на ней досыпать. В дальний угол присела на свой мешок монахиня, не уставая осенять себя крестом и бормоча еле слышно молитвы. Сам Пекки Юкки сел у очага, потирая руки. Олаф крутился по сторожке. Он явно боялся грозы, нового места и незнакомых людей. Не находя себе места, он подходил то к одному, то к другому, но всякий его прогонял. И даже спящий счетовод дрыгнул ногой в сторону назойливого Олафа. Тогда Олаф подошел к Пекки Юкки и стал мычать что-то совсем уж громкое, тыча пальцем то на лубочную картинку, то на всех в сторожке разом.
  
   - Ну, чего тебе неймется, дурной ты человек! - с укоризной сказал ему Пекки Юкки, - да хватит же шуметь, дай людям отдохнуть. Гроза кончится, и домой поедем.
  
   Однако Олаф не унимался, и в его бессвязном мычании можно было разобрать: "Тать, тать!"
  
   - Да где тут тать! - встревожился Пекки Юкки, затем взглянул на лубочную картинку и увидел изображенного разбойника и успокоился, - это малахольный картинкой копеечной хвастается.
  
   - В такую погоду, - засмеялся, привстав с соломы Юхан, - все разбойники в тепле сидят, брагу пьют да мясцо жарят.
  
   - Не худо бы и нам поужинать, - поддакнул Питер.
  
  Все стали рыться в котомках и доставать припасы. Даже спавший под раскаты грома счетовод проснулся и поздоровался. Аккуратная стриженая бородка и длинные крученые пейсы выдавали в нем представителя известной нации.
  
   - Якоб Шнеерзон, - представился он и добавил, - бухгалтер я, по-простому - счетовод.
  
  Пекки Юкки назвал себя и своих спутников.
  
   - Что же уважаемый счетовод делает в лесу в столь грозный час? - спросил хуторянин недоверчиво.
  
   - То же, что и все, - с легким акцентом ответил Шнеерзон, - таки пережидаю грозу.
  
   - А отчего же не в теплом кабинете? - подозрительно продолжил Пекки Юкки допрос.
  
   - О, чем меньше доверия, тем больше ума, - похвалил Шнеерзон Пекки Юкки, - да только кабинета нет у меня. Пропил я кабинет, нанимаюсь к помещикам за скромную плату.
  
   - Не от господина ли Ялмара Линда вы идете? - спросил плотник Петер.
  
   - От него, - покивал головой Якоб.
  
   - Что же он вас в такую непогоду отпустил?
  
   - Да не то, чтобы отпустил, - неприятно захихикал Шнеерзон, - сказать по правде - выставил. Насчитали ему налоги - сумму превеликую. Подати-то на землю, по указу русского императора, нынче немалые. Вот и пригласил он меня угодья пересчитать. Мы с землемером всё ходили да мерили, а когда намерили лишнего, да расчеты произвели, то взял суровый господин, да и выставил нас обоих.
  
   - И денег не заплатил? - осведомился веселый Юхан.
  
   - Какие уж тут деньги! Собаками травил, по старинному финскому обычаю гостеприимства.
  
  Вся компания, за исключением старушки-монахини бесстыдно рассмеялась над бедами еврея.
  
   - А я-то думал, кто еврея обманет, тот дня не проживет, - продолжил смеяться Юхан, но Якоб Шнеерзон ответил:
  
   - Издали все люди не плохие. Денег мне не дали, но одарили бесценным опытом. К тому же записи землемера у меня остались...
  
   - О, да ты, господин хороший, не так-то прост! - заметил Пекки Юкки, - с записями можно и в управу сходить, пусть сверят правильность определения подати.
  
  Якоб Шнеерзон покивал головой и ответил:
  
   - Знания - товар бесценный, но всегда найдётся тот, кто за него хорошо заплатит.
  
  Компания продолжала перешучиваться. Из котомок достали припасы и сложили у очага. Получилось неплохо: пять крупных картофелин, десяток мелких зеленых яблок, три огурца, каравай. Даже Пекки Юкки не пожалел круга кровяной колбасы. Юхан достал длинный острый нож, повертел в руках и ловко порезал колбасу прямо в воздухе. Тимо отнес монашке печеную картофелину и кусочек колбасы, которую та приняла с молитвой. Мужчины поужинали с шутками. Один Олаф смотрел на всех недобрыми глазами и стучал пальцем по голове, что вызывало смех у всей честной компании.
  
   - Постучи, постучи, - хохотал Юхан, - может ума прибавится.
  
  Олаф натянул куртку на голову и стал, приседая, сновать мимо честной компании.
  
   - Ну, что за человек беспокойный! - с интересом посмотрел на него Якоб Шнеерзон, - я таки думаю, что поспать он нам нынче не даст.
  
   - Выкинем его на дождь, - предложил Юхан, - поумнеет.
  
  После этого Олаф стих, нахохлился, как воробей, и сел у двери.
  
   - А что, нынче выгодно шерсть на ярмарку возить? - спросил Якоб Шнеерзон у Пекки Юкки.
  
   - А с чего вы взяли, будто я шерстью торговал? - удивился Пекки Юкки.
  
   - Будто бы не шерстью, - захихикал счетовод, - все просто: скотская ярмарка осенью бывает, как и хлебная. Значит, либо лён, либо шерсть. Лён в этом году плохой уродился, год был дождливый, стало быть, много травы. А где трава, там и овцы, а где овцы - там и шерсть. - Вишь, какой шустрый, - с неудовольствием протянул Пекки Юкки, - всё по полочкам разложил.
  
   - Значит, правильно я подумал, что торговля была удачной, раз вы так нервничаете? - хмыкнул Якоб Шнеерзон, удобнее устраиваясь на соломе. Пекки Юкке надулся, и разговор продолжать не стал.
  
  Заморив червячка, стали укладываться на ночлег, каждый на прежнем месте: хуторянин с сыном у левой стены избушки, тут же в углу старушка. У стены на самой высокой куче соломы напротив двери - братья, а счетовод-изгнанник справа от входа. И только Олаф крутился по сторожке и мычал: "Тать, тать!", надоедая всем. Устав слушать его причитания, Пекки Юкки сказал Олафу:
  
   - Ну, раз ты так татей боишься, то спи у двери.
  
  Олаф крякнул от натуги и подвинул неподъемный деревянный топчан, стоявший зачем-то в углу, к двери сторожки. Перегородив выход, он устроился на топчане, но не уснул, а возился и кряхтел. Пекки Юкки тоже было не до сна, тревога Олафа передалась и ему. Он вставал, подкидывая в очаг то ветоши, то сена. Но уже под утро, под мерное шуршание дождя, когда молнии у Пророка Ильи закончились, хуторянин уснул.
  
  Чуть забрезжил свет, Пекки Юкки схватился за пояс, вскочил с лавки, стал крутить ошалевшей головой. Кошелька не было. В темной сторожке было по-ночному страшно, и очаг потух, хотя Пекки Юкки подкармливал его почти всю ночь. Хуторянин кинулся к двери, но она по-прежнему была загорожена топчаном, на котором спал Олаф.
  
   - Так! - громогласно вскричал хуторянин, - быстро всем вставать!
  
   - Чего кричишь, Пекки, - сонно пробасил Петер.
  
   - Сейчас будем разбираться, кто беззаконие учинил! Кто срезал мой кошелек с кровно заработанными деньгами?
  
  Достав кремень, трут и огниво, трясущимися руками Пекки Юкки зажег огонь. Веселые искры заплясали, поднявшиеся всполохи осветили темную сторожку.
  
   - Глядите! - вскрикнул Якоб Шнеерзон.
  
  Все посмотрели сначала на счетовода, а потом на место, куда он показывал. На топчане сидел, свесив голову, Олаф, из груди которого торчал нож.
  
  Мужчины приумолкли, не зная, что и сказать. Монашка повернулась лицом в "красный", восточный угол и стала смиренно творить молитву об усопшем. Тимо тихо заплакал, Петер подошел к Олафу, задев лаптем очаг, и потрогал лицо убитого.
  
   - Мать честная... - протянул он, - еще теплый.
  
  Якоб Шнеерзон растирал затекшие ноги и приговаривал: "Вот незадача, к вечеру мне в Калиойоки никак не попасть. Как неудачно малохольный умер!"
  
   - Так! Не умер, а убит! - гневно выкрикнул Пекки Юкки, взяв на себя роль главного, - будем искать не только покражу, но и убийцу!
  
   - Ну да, - хмыкнул Петер, - так он и признается! Говорил же Олаф, царство ему божье, что тати тут!
  
   - Вы тут разбирайтесь, честные хуторяне, а мне в путь пора! - сообщил Якоб Шнеерзон, - это дельце до меня не касается.
  
   - Э, нет! - Петер толкнул назад в кучу соломы не в меру ретивого счетовода, - никуда ты не пойдешь, покуда всё не выясним.
  
   - Повторяю вопрос, - продолжил Пекки Юкки так гневно, что даже его сын Тимо испуганно заморгал и вжался в стену. - Где мой кошелек и кто убил Олафа?
  
   - А на каком таком основании вы, уважаемый Пекки Юки, спрашиваете? - ехидно осведомился Юхан, - может, у вас и кошелька никакого не было?
  
   - А на том основании, что я старший по возрасту и к тому же пострадавший!
  
   - Убит ножиком, - подсказал невпопад Якоб, - вчера колбаса, а сегодня - человек.
  
  Петер, Якоб и Пекки вскочили и подбежали к телу дурачка, которое окончательно сползло с топчана на пол. Сомнений не оставалось - это был нож Юхана, которым тот вчера ловко резал колбасу.
  
   Юхан, однако, не показывал страха.
  
   - Ножик мой, что уж тут скрывать, - сказал он нагловато, - да только спал я, и кто убил Олафа моим ножом - знать не знаю. По-вашему, я такой дурак, чтобы ножик в теле оставлять? Да и зачем мне Олафа убивать, скажите на милость? Дался он мне!
  
   - А может, он видел, как ты мой кошелек срезал? - прищурившись, спросил Пекки Юкки.
  
   Враз, точно по команде, Петер и Якоб кинулись к Юхану и скрутили ему руки за спиной.
  
   - Ну, с тебя-то, жид, спросу нет, - пыхтел Юхан, пытаясь вывернуться, - но от тебя, Петер, я вовсе не ждал!
  
   - Так и я не ждал, что мой брат грабитель и убийца! - крикнул Петер.
  
  Пекки Юкки стал обшаривать тело Юхана, а тот брыкался, как молодой козлик. Через десять минут борьбы и чертыханий стало ясно, что кошелька при подозреваемом нет.
  
   - Что? Выкусили? - Юхан свернул кукиш и поочередно сунул под нос хуторянину, брату и счетоводу, затем отвернулся к стене и стал хлюпать носом от обиды.
  
  Воцарилась немая тишина. Пекки Юкки почесал затылок и надвину шляпу снова.
  
   - Почему ж убийца не сбежал? - спросил Якоб Шнеерзон.
  
   - Топчан не смог сдвинуть, - предположил Петер.
  
   - Надо обувь осмотреть, - сказал тихо мальчик, - кто-то затоптал огонь в очаге, чтобы в темноте все это... сделать.
  
  Все стали поднимать ноги и рассматривать подошвы. Левый лапоть Петера из не успевшей потемнеть от носки липы был запачкан в золе. Сапоги Юхана серели жирными пятнами золы, зола забилась в морщинки кожи на ботинках монашки, да что и говорить - даже ботинки Пекке Юкки были испачканы. Только ботинки Тимо оказались чистыми
  
   - Та-а-ак, - недоуменно протянул Пекки Юкки, и как же объяснить все это?
  
   - Я в очаг наступил, когда к телу подходил, - вспомнил Петер, - а вот ты, уважаемый Пекки, что скажешь?
  
   - Не знаю, - пожал плечами Пекки Юкки, - мы же кошелек искали... Я мог при этом в золе испачкаться.
  
   - Во-во, - подтвердил Юхан, - мы тут все как малахольные носились, вот и вымазались.
  
   - Хватит уже с этой золой! - оборвал вопрос Пекки Юкки, - нужно кошелек найти, кто вор - тот и убийца.
  
  Было решено обыскать место, где спал Юхан, а заодно и всю сторожку.
  
  Около часа все сосредоточенно пыхтели, перебирали вещи друг друга, перетряхивая солому. Потом, утомившись, сели на лавку. Монашка смотрела из угла на всех, не уставая молиться.
  
   - Папа, - шепнул на ухо Тимо, - можно мне выйти на улицу, за уголок по мелкой нужде? Отодвиньте топчан.
  
   - Что такое? - вспылил Юхан, - выйти ему? Так пускай вывернет карманы, может, твой сыночек втихаря и кошелек срезал!
  
   - Да как не стыдно тебе! - взвился Пекки Юкки, - хочешь сказать, что безвинному ребенку такое под силу? Лучше бы помог топчан отодвинуть!
  
  Юхан буркнул, что в обиде на всех, и к топчану не прикоснется.
  
   - Как не стыдно! - просипела вслед за Пекки Юкки монашка, - мальца обыскивать! Может, и меня, старуху обыщете?
  
   - Бог с вами, - смутился Юхан. Вздохнув, он стал помогать Пекки отодвигать топчан, настолько тяжелый, что мужчины чуть не лопнули от натуги.
  
   - Вот ведь у дурака силища была! - сказал Юхан и перекрестился, глядя на то, как Якоб и Петер оттащили покойника от двери и положили у стены.
  
  Тимо испуганно моргал, но все же шустро стащил с себя рубашку и вывернул карманы штанов. Дрожащее тельце мальчика вызывало жалость - Пекки Юкки не баловал сына сытными обедами. Якоб Шнеерзон ощупал худенькие ножки мальца в поисках спрятанного кошелька, но ничего не нашел. Тимо, натянул рубашку, схватил отцовскую куртку, на которой спал, и выскользнул по нужде из избушки.
  
   - Хитро всё придумано, - сказал Юхан, - но убивец все еще среди нас. Тут и к ворожее ходить не надо, только вот кто он?
  
   - Ясное дело, кто! - ответил Якоб, - чей ножик, тот и убийца.
  
  - Вот как легко записали меня в разбойники, - возмутился Юхан, - а моих доводов никто не слышит! Кошелек-то в избушке не нашли, а вот обыскали не всех.
  
   - Я предлагаю Пекки Юкки не обыскивать, - начал Петер, - к чему ему воровать у самого себя?
  
   - Нет, уж всех так всех! - потребовал Якоб, и все мужчины начали раздеваться, демонстрируя худые спины и поджарые задницы. Монашка отвернулась к стене и стала творить молитву.
  
  Осмотр не дал результатов, кошелька не обнаружили. Тем временем Тимо вернулся и сел в уголке, успокоившийся и даже несколько умиротворенный.
  
   - Я думаю, что Якоб убийца, - сказал Юхан. - Все мы знаем, что жиду убить - что раз плюнуть. Вон, говорили давеча на хуторе Маальбо, что семейка жидовская всем петухам головы открутила. Как есть! Гадали они, и кровь петушья им потребовалась. И кровь младенцев тоже, я слышал, они используют.
  
   - Да при чем тут петухи и младенцы! - вспылил Якоб Шнеерзон. - Как вам не стыдно, свои суеверия и необразованность всем в нос тыкать!
  
   - И вообще вы христопродавцы, - сказала монашка из угла, и все на нее обернулись.
  
   - Это вообще мракобесие! - возмутился Якоб, - я думаю, что преступник - Юхан, против него две улики: ноги грязные и ножик его, самоличный.
  
   - А ты кто такой, чтобы моего брата обвинять? - взвился неожиданно Петер, - ты оч-ч-чень подозрительный человек! Чего ты вчера выспрашивал у господина Пекки Юкки, какой доход у него от торговли шерстью?
  
   - Ничего я про доход не спрашивал, - хитро ответил Шнеерзон, - я спросил, выгодно ли продавать шерсть и не более.
  
   - Да хватит уже по шерсть талдычить! - возмутился Пекки Юкки, стоявший до сих пор в недоумении, кто же виновник, - что вы с братом все в кучу сваливаете! Юхан это сделал, больше некому! Вот только куда кошелек дел - не понятно!
  
   - Что тут происходит! - взревел трубным басом незнакомец в полицейской форме, открыв дверь и испугав узников сторожки. Вся шестерка вздрогнула и примолкла.
  
   - А, господин становой пристав! - протянул плаксиво Пекки Юкки, - вас-то нам и надо!
  
  Вошедший становой пристав был одет в серый мундир и синие форменные брюки. В утренних лучах солнца сверкали его хромовые сапоги. Становой пристав подкрутил усы и осмотрел сторожку.
  
   - Всем выйти, - скомандовал он без разбору.
  
  Вскоре поночёвщики были выстроены в ряд перед бравым офицером, только монахиня села на камень у порога, подпершись палкой и поправляя платок, натянутый на клобук.
  
   - Папка, смотри, - сказал Тимо Юкке, показывая на монашку. Пекки Юкки обернулся на нее, но получил суровый окрик станового пристава и вытянулся в струнку.
  
  Тимо Юкки оглядывал округу. Полон лес солдат, что же случилось тут? Становой пристав учинил допрос, рядом вертелся шустрый помощник в мундире поплоше. Мужчины бодро и даже чересчур громко доказывали каждый свою версию происшедшего. Тимо Юкки подкрался к солдату и спросил жалобным голосом:
  
   - Дяденька, а кого ловят? Убийцу малохольного Олафа?
  
  Солдат смерил взглядом мальца и хмыкнул.
  
   - Да какого убийцу малохольного Олафа? Не знаю, о чем ты говоришь. А мы уж второй день лес да окрестности прочесываем, ищем сбежавшего арестанта. Да только его и след простыл. Вона гроза какая была, а тот не испугался, удрал.
  
   - А удрал-то когда?
  
   - Да вчерась с утра и удрал, - сказал доверительно солдат мальчику.
  
   Тем временем на станового пристава были обрушены все версии произошедшего в сторожке, и бравый усач в них совершенно запутался. Лицо побагровело, усы топорщились, брови нахмурились, и весь его вид демонстрировал невообразимое напряжение.
  
   - Так! - скомандовал он наконец, - разберемся в управе. Всех арестовать!
  
   - Как же арестовать всех? - заканючил Пекки Юкки, - а меня за что с мальцом? Я-то потерпевший!
  
   - Не перечить мне тут! Разберемся, кто потерпевший, а кто убивец. Мальца можно отпустить, - сказал громко становой пристав.
  
   - Да как же отпустить! - заканючил снова Пекки Юкки, - куда ж он в лесу, без отца, с телегой... Заплутает, худые люди обидят!
  
   - Так! - снова скомандовал становой пристав, поразмыслив, - тебя, Пекки Юкки, с мальцом отпускаю. Я вас знаю, хуторские вы, ежели чего - найду!
  
  Пристав пригрозил пудовым кулаком и поправил мундир под ремнем.
  
   - А меня-то, служивый, - тихонько спросила старушка, - меня-то за что?
  
   - Так! - громыхнул становой пристав, - старушку-богомолицу отпускаю тоже. Иди себе на все четыре стороны, молись за нас, грешных.
  
  Старушка благодарно покивала и, перекрестив всех одним крестным знамением, прикрывая рот платочком, согбенная и немощная с виду, резво потрусила между деревьев к разъезженной раскисшей тропе.
  
   - Дяденька пристав! - крикнул мальчик, - задержите старушку. Не монашка она. Я видел, когда она садилась на камень, что на ней не вериги, а самые настоящие кандалы!
  
   - Возвертайся, каналья! - трубным голосом закричал становой пристав, а солдаты шустро помчались за лже-монашкой.
  
  Пекки Юкки глядел на все происходящее, непонимающими глазами.
  
   - Ах ты ж, гадина подколодная, - развел руками Пекки Юкки, - а зачем же она Олафа убила?
  
   - Не она, а он!- гордо сказал Тимо и показал пальцем в сторону дорожки, по которой как солдат тащил задержанного. Клобук и черный платок "старушка" потеряла по дороге, и потому бритую голову беглого арестанта было видно прекрасно.
  
   - Олаф видел картинку на ярмарке, мол, разыскивается тать, и угадал в монашке этого татя - продолжил Тимо, - он же нам пытался сказать об этом и картинку тыкал, и куртку на голову натягивал...
  
   - А мы его не поняли... - огорченно сказал Якоб Шнеерзон.
  
  Хуторянин изумленно слушал сына и смотрел на арестанта, которого волок дюжий служивый. И как это Пекки Юкки мог ошибиться, приняв разбойника за черницу! Эх, надо было лучше рассмотреть попутчицу. Отчего она платком лицо закрывает, да почему обута в грубые мужские ботинки, да почему сипло разговаривает? Эх, Пекки-Пекки, обвели тебя вокруг пальца, а ведь на всю округу считался умником!
  
   - Ну вот, - сказал запыхавшийся солдат, - беглого мы изловили, он же и убивец, стало быть.
  
  Становой пристав распорядился солдатам притащить тело мертвого Олафа к кибитке, а честную компанию ночевавших в сторожке отпустил на все четыре стороны.
  
  Братья-плотники, ворча, пошли своей дорогой. Якоб Шнеерзон вернулся за узелком в сторожку, а потом стал ходить вокруг, по кустам шарить.
  
   - Уважаемый господин становой пристав! - обратился обескураженный Пекки Юкки, - а как же мой кошелек?
  
   - Разберемся, разберемся, - махнул на него рукой важный полицейский, - пиши прошение на имя губернатора.
  
   Пекки Юкки, вздыхая, отвязал лошадку от дерева да проверил телегу. Якоб вышел из-за угла избушки.
  
  - Так, Тимо, - обратился он к мальчику, - и где же кошелёк твоего папеньки? Я думал, что ты его за сторожкой спрятал, когда по нужде выходил. Но там его нет. Где же он?
  
   - А при чем тут мой сынок? - грозно спросил Пекки Юкки.
  
   - А при том, - хитровато ответил Якоб Шнеерзон, - в сторожке кошелька мы не нашли, а на улицу выходил только Тимо. Ночью сторожку никто не покидал, одежда на всех была сухая, да и топчан в одиночку сдвинуть не удалось бы. Окон в сторожке нет.
  
  Мальчик понуро опустил голову, молча подошел к отцу и вытащил из кармана его куртки кошелёк.
  
   - Что? Где? Кто? - растерянно заморгал Пекки Юкки, уж никак не ожидавший такого расклада.
  
   - Рассказывай, малец! - строго потребовал Якоб.
  
   - Я очень татей боялся, - признался мальчонка, - всю ночь не мог уснуть, а как отец захрапел, так я срезал кошелёк, спрятал в карман куртки, на которой спал. А утром... Когда стали обыскивать...
  
   - Ты с отцовской курткой на улицу и вышел! - закончил счетовод.
  
   - Шустрый малый! - потрепал по белым вихрам мальчугана отец.
  
   - А почему ты про золу сказал в избушке? - спросил отец мальчика.
  
   - Папаня мой всю ночь огонь поддерживал, а когда проснулись - очаг был погасший. Значит, затоптал кто-то огонь, а у кого зола на обуви - тот и тать. У монашки вообще подошва подпалена была. Да никто не догадался.
  
  - Вот так Тимо, - прослезился отец, и снова погладил по голове Тимо.
  
   - Умен, хоть и не еврей, - заключил Якоб Шнеерзон и сунул мальчонке блестящую солдатскую пуговицу, оторванную в потасовке с беглым арестантом и найденную возле сторожки, - вот тебе трофей.
  
   - Становым будешь, как вырастешь! - покивал отец.
  
  Мальчик зажал в кулаке подарок и засмеялся щербатым ртом.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"