Средин Ник : другие произведения.

Живой труп

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Опубликован в сборнике "Аэлита/005", Екатеринбург: Уральский следопыт, 2009 г.

  Первая глава.
  
  28 декабря, понедельник.
  
  Проснулся я на полу. Вокруг по потертому ковру живописно раскинулись желтые таблетки, полупустая баночка закатилась под стол, запуталась в проводах от компьютера.
  Я медленно сел, ожидая стона в мышцах, тупой боли в голове, дикого желания спать. Воровато осмотрел комнату в сумеречном свете, пропущенном шторами. Справа столик с компьютером, прямо - кровать со взбитым одеялом, за спиной шкаф, налево - длинная светлая этажерка, заставленная классикой, методиками, кипами журналов и ученических тетрадей. Сейчас две стопки тетрадей подбитыми ласточками разлетелись по комнате, большинство рухнули прямо возле этажерки.
  Неудобно как-то перед детьми получается.
  Постанывая, поднялся на четвереньки, подобрался к этажерке, собрал тетради, сжав зубы поднялся на колени и водрузил обе стопки на их законные места рядом с другими классами, рядом с лекарствами. Сел, скрестив ноги, прислонился к этажерке спиной.
  Давно уже приступов не было. Опять ничего не помню, и еще что-то не так. Покряхтывая, опять на четвереньках вернулся к столу, убрать таблетки. И тут понял - что не так.
  Ничего не болело.
  Я замер. Очень осторожно распрямился, встал. Наклонился вниз, в стороны, помахал руками, покрутил головой. Мышцы играли. Интересное кино. Я сел на кровать, уставился на мертвый монитор. Голова не болела, не была ни тяжелой, ни "чужой", как обычно с утра после приступа. Может, он мне приснился, и с дуру полез за таблетками? Или...
  С другой стороны - какая разница?
  Гладкие желтые таблетки приятно перекатывались в ладонях, хотелось подольше не возвращать их в белую баночку с невзрачной этикеткой. Но - понедельник, выходные в очередной раз закончились, и хотя уже начались каникулы, все равно надо идти в школу. Вряд ли, конечно, придет хоть кто-нибудь на факультатив двадцать восьмого-то декабря. Это ж каким фанатом фантастики надо быть. Ну да вдруг найдется кто. К тому же хорошо бы засветиться пред светлыми очами Тамары Егоровны, незачем зарабатывать лишние проблемы на Новый Год.
  Вздохнув, встал с кровати, автоматически застелил, набросил покрывало. Подошел к полке, перебрал на удивление послушными пальцами диски, сложенные стопками возле "Бум-Бокса", выбрал "Агату Кристи", "Позорная звезда" девяностого пятого года - поактивнее, поагрессивнее, увеличил громкость и пошлепал в ванну, бросив домашние джинсы и майку на батарею - согреваться.
  Привычным движением ноги задвинул поглубже в угол груду одежды "на стирку", не менее привычно груда вернулась на место. Сначала - душ. Горячей воды не было. Была - теплая, комнатной температуры, не горячо, не холодно. Ладно. Главное - не холодно. Старая плитка покрылась паром, зашуршали брызги по полиэтиленовой занавеске. Почистить бы почерневшую внизу занавеску, да все времени не хватает... Отфыркиваясь и поеживаясь, быстро помыл голову.
  Зеркало, конечно же, запотело. Заклеивая его когда-то наклейками от жвачек, я оставил амбразуру, в которой сейчас отразилась моя бодрая заросшая за выходные физиономия. Мне никогда не нравилось бритье до начала и во время процедуры, зато после - приятно осознавать себя цивилизованным человеком, чувствовать гладкость кожи и знать, что Люба не будет ворчать. К тому же лезвие затупилось достаточно, чтобы не резать в ответ на неловкое движение, но оставалось достаточно острым, чтобы не скрести кожу до бесконечности. Жаль, что это на несколько раз.
  Обычно я чистил зубы уже приплясывая от холода, но сегодня, похоже, был особенный день. День, не омраченный утром - это замечательно. Одежда не обжигала холодом, правда, не успела нагреться. Наверное, опять батареи чуть теплые. Крутился диск, случайный выбор песен.
  
  До свидания, малыш.
  Я упал, а ты летишь.
  Ну и ладно улетай
  В рай.
  Ничего-ничего,
  Мы увидимся еще.
  Я и сам, я и сам,
  Назло врагам,
  Буду там.
  
  Из угла кухни сиротливо глянули два полных мусорных мешка, из раковины - гора немытой посуды. С усыпанного крошками стола лениво разбежались толстые тараканы. Я улыбнулся. Не удалось-таки Любке вывести живность из квартиры. Не то, чтобы я любил шестиногих рыжих, просто порой любопытно наблюдать за ними. И ухаживать не надо - сами пропитание находят.
  В кастрюле осталось еще довольно много каши, я отсыпал часть на сковородку, разбил туда же яйцо из стратегических запасов, перемешал. Поставил чайник на огонь рядом, безуспешно поискал чистую тарелку, нашел чистую вилку и решил не выпендриваться, можно и со сковороды позавтракать. В хлебнице нашлось немного хлеба, вполне съедобного, и я со спокойной душой выглянул на улицу.
  Серое утро, затянутое тучами небо. Далеко внизу, на шесть этажей, белели занесенные снегом недостроенное кирпичное здание, мусор, блоки, все это чинно огораживалось забором с забавным навесом неопределенного назначения - от дождя все равно не защищал, разве что мог изменить траекторию залетного кирпича. За стройкой грязно зеленел куб двухэтажного торгового центра, за ним возвышалась общипанная елка украшенная двумя гирляндами крест-накрест, словно матрос патронташами, уныло повисли несколько ленточек. Дальше - по Крупской проезжали машины и редкие троллейбусы, на той стороне - "Старом Восьмом Кирпичном" застыли ровным строем три одинаковых общежития, левее золотился буддийский храм... Ветер поднимал небольшие снежные вихри на детской площадке вокруг елки, где одинокая мать пыталась развеселить свое чадо. Чадо в шубке выглядело шариком на ножках, и самостоятельно подниматься просто не могло.
  
  Наша красота, подлая судьба
  Нас еще погубит навсегда.
  Это не беда, не твоя вина,
  Ты веди нас за собой, Позорная звезда!
  
  Каша уже разогрелась, правда, что-то в ней сегодня не заладилось. Вкус не чувствовался. Наверное, слишком долго простояла, сварил-то я ее в четверг. Чай с остатками батона, показался таким же пресным, как каша. Видно, батон тоже чересчур состарился.
  На работу полагалось ходить в "других" джинсах, водолазке и "приличном" свитере вместо "удобного". Ладно хоть на каникулах разрешалось носить кроссовки вместо туфель или ботинок. Надел пуховик, глянул на себя в зеркало перед выходом, прикидывая, чтобы такое я мог забыть. Вроде бы ничего.
  На улице было тепло, даже ветер не холодил лицо. Да и шел я через рощицу, сто метров каких. По опушке школу огораживал заговоренный забор, как будто зомби не могли спокойно пройти через калитку. На небольшой площадке перед входом ветер гонял снежную пыль. Над крыльцом трепыхалась старая красная тряпка с наивным "Добро пожаловать!", все трехэтажное здание выглядело мертвым.
  Только выглядело.
  - Доброе утро, Виталий Федорович, - поздоровалась вахтерша, Людмила Аркадьевна, пожилая сухонькая женщина, выскакивая навстречу.
  - Доброе утро, - ответил я, останавливаясь. Похоже, Людмила Аркадьевна имела честь что-то сказать.
  - А вы слышали, Николай Николаевич ползарплаты любовнице отдает? - заторопилась вахтерша.
  - Так ему ж... - похоже, Николай Николаевич чем-то обидел Людмилу Аркадьевну. Не поздоровался, что ли.
  - Во-во, такой молоденький - и такой срам! - с жаром выпалила Людмила Аркадьевна.
  - Однако...
  - А дома-то! Дома-то - сынку три года нет, а папка уже на сторону бегает, во не повезло мальчонке! Куда жонка только смотрит?! А родители?! Да еще ж пропивает сколько!.. И откуда деньги берет?!
  - Может, подрабатывает... - предположил я, прекрасно понимая, что вопрос риторический. Но правила безопасности при общении с Людмилой Аркадьевной предписывали живо реагировать на любые вопросы.
  - Щазз! Это он пусть жене заливает, что подрабатывает! Взятки он от учеников берет, вот что!
  - Какие взятки?! - не поверил я.
  - А такие! Не поднесешь - будет давить и давить, пока не раскошелишься, уж я-то знаю!
  - Дааа... - я показал, что разделяю ее негодование и восхищаюсь ее осведомленностью.
  - Вот я и говорю! А казался ведь таким интеллигентным человеком! Ну, что это я вас заболтала совсем, - спохватилась вахтерша, довольная, что ее выслушали. - Вас же, наверное, дети ждут.
  - Да что вы, Людмида Аркадьевна!
  - Ладно-ладно, идите уж, - пожилая сухонькая женщина вернулась на пост, под часы. Обернулась. - И выглядите не очень. Вы себя как чувствуете?
  - Спасибо. Вроде, нормально.
  - Ну и слава Богу, - вздохнула Людмила Аркадьевна. - А то, говорят, грипп опять идет.
  Гулким эхом отдавались шаги в пустой школе. Кто-то додумался изобразить на стене возле учительской представителей культуры. Мысль была неплохая, но доверили их рисовать художнику, на деятелей этих жутко обиженному. И художник отомстил им всем, страшно. Пришлось пририсовывать подписи, чтоб было ясно, кто из уродов есть "ху".
  В учительской на старом диване чинно сидели учительницы, три штуки в ряд. Пока я вешал пуховик в шкаф, учительница русского языка, Елена Ивановна, спросила, как прошли выходные.
  - Нормально.
  - Что-то ты плохо выглядишь. Отмечал, небось, три дня праздников?
  - Нет, - искренне ответил я. Ничего я не отмечал, а вот на лице ночной приступ, видимо, все-таки сказался.
  - А ты посмотрел мне раскройки? - заговорила учительница химии.
  - Еще нет, Татьяна Николаевна, я и в интернет-то не вылезал сам.
  - Ну да, конечно...
  - И мне, наверное, не распечатал, - настороженно сказала учительница биологии.
  - Извините.
  - Ну конечно, праздники. До нас ли вам, молодым!
  - Татьяна Михайловна! Завтра принесу.
  - Последний раз поверю. А то, если трудно, так я могу и в других местах поискать. В конце концов распечатка сейчас не так дорого стоит, пустяки, какая там у меня зарпалата...
  - А знаете, Диму нашего, в вытрезвитель забрали, - вмешалась Елена Ивановна.
  - Это Дмитрия Ивановича? - насторожилась Татьяна Николаевна.
  - Его, его. Двадцать пятого - рождество, видать, католическое отмечал и доотмечался. Уже и бумага пришла, будем обсуждать его возмутительное поведение.
  - Будем, - согласился я.
  - А Оленька-то наша, никак новенького подцепила, - добавила Татьяна Михайловна. - Гуляли под ручку вчера, и так друг на дружку смотрели, ну просто голубки. И на работу не пришла.
  - Да и не придет, что ей тут делать! - поддакнула Татьяна Николаевна. - Я б с таким-то молодцем все каникулы носа сюда не казала!
  - Надо будет поздравить, - улыбнулся я, мучительно выискивая в памяти свежие сплетни. Вспомнил. - А Валя, правда, со своим не живет?
  - Как? - ахнула Елена Ивановна. - И давно?
  - Да недели две, вроде. Говорят, напился он...
  - Опять?! - подалась вперед Михайловна.
  - Ну да, день рождения у него был, что ли...
  - А, подождите, подождите... Да, точно, стрелец он, а число-то какое, известное такое... - напряглась Елена Ивановна.
  - Четырнадцатое, - подсказала Николаевна.
  - Точно! - осветилась Елена Ивановна. - Ну-ну, и?
  - Ну, напился, драться полез опять, скандал устроил...
  - Милицию она вызвала, милицию? - уточнила Михайловна.
  - Да нет, вроде. Просто ушла к матери, там и живет. Я ее до остановки провожал на той неделе, спрашивал, чего это она на автобусе...
  - Ага-ага, - закивала Елена Ивановна. - То-то она приходить стала, то раньше на полчаса, то опаздывает...
  - А на развод не собираются подавать? - спросила Николаевна.
  - По-моему, нет.
  - Ну и зря! У меня вот знакомая тоже тянула все, тянула, а он потом по пьяни взял топор да и убил, - поделилась Михайловна.
  - Насмерть?! - испугалась Елена Ивановна.
  - Мои никто не приходил? - спросил я.
  - Фантасты? - переспросила Николаевна. - А, вродь, бегал кто-то. Сходи проверь лучше.
  Двое старшеклассников ждали под дверью. Принесла же их не легкая. Но - правила педогогики! - пришлось более-менее приветливо улыбнуться.
  - С наступающим! - поздравил молодых фантастов. Потом, как будто в шутку, добавил. - И чего вам дома не сидится...
  Петька переглянулся с Андреем, Эндрю, широко улыбнулся.
  - Так ведь вы сами учили, что надо писать даже по праздникам и выходным.
  - Учил, - в самом деле говорил что-то похожее. Но уж никак не думал, что кто-то меня слушает. Неужели эти всерьез решили писать?! - Новое что есть?
  - Есть, Виталий Федорович, - резко кивнул Эндрю, долговязый очкарик. Болеет вечно, с девочками мало общается. Что Это может написать? Ни разу еще не слышал его. Ну раз что-то есть, придется торчать здесь, с ними, слушать бред начинающих авторов, покровительственно улыбаться а потом анализировать, что в рассказе плохо, или, если накатит подходящее настроение, советовать отправить в какой-нибудь журнал. "Если", "Вавилон" - где рассказы точно не возьмут. Про "Порог" упоминать нельзя. Еще примет.
  В классе пустынно. Рядами надгробий стоят на партах перевернутые стулья, смотрят со стен давно умершие классики, надоевшие еще в школе, в институте я их люто возненавидел и теперь старательно передавал свою ненависть школьникам. Пушкин, Лермонтов - дуэлянты, нарвавшиеся, наконец на пули. Гоголь, Достоевский - сумасшедшие. Ни одного нормального человека...
  Ветхий стул, который когда-нибудь все же развалится под учителем. Надеюсь, этим учителем буду не я. Сегодня еще, похоже, выдержит. Жестом пригласил садиться будущих Стругацких. Петька получше, у него, может, что и выйдет - он хоть немного жизнь знает. Правда, рассказики слабые, над стилем еще работать и работать, да и над сюжетами...
  "Фантасты" уже привыкли, что я часто молчу - наивные, верили, что собираюсь с мыслями, настраиваюсь слушать. Не мешали.
  - Ну-с, Эндрю? Или, может быть, Петька начнет?
  - У меня еще не закончено, Виталий Федорович, да и вычитать бы неплохо.
  - И когда же мы дождемся наконец Ваш шедевр?
  - К шестому.
  - Нет, чувак, так не пойдет. Через неделю. Будет готово?
  Петька поколебался, прикидывая, искоса глянул на Эндрю. Решился.
  - Будет.
  - Другое дело. Писательство - это работа, запомните раз и навсегда. Не будете работать - не будете писателями. Не думайте, что написать действительно что-то стоящее проще, чем грядку вскопать. Это потяжелее, чем целый огород перекопать...
  Эндрю поморщился. Не понравилось ему сравнение, сынку маменькину. За всю жизнь, небось, лопаты в руках не держал. Руки вон какие, пальчики тонкие, белые. Ладно.
  - Ну что же... Перейдем к делу, - я достал из джинс блокнот, ручку, приготовился делать пометки. - Петька, ты уже слышал?
  - Нет, Виталий Федорович, - ответил Эндрю. - Я еще никому не читал.
  - Благодарю за честь, - криво усмехнулся я. - Начинай. И, пожалуйста, без всех этих жестов на публику, откашляться, еще что.
  - Хорошо.
  Рассказик был небольшой. Но хороший. Эндрю читал с распечатки, сначала чуть дрожащим голосом, чуть подрагивали руки, державшие листки довольно высоко над партой - видно, очки были слабоваты.
  Отрывок из жизни какого-то фэнтезийного героя. Живой быт. Живые герои. Не только главный - все прописаны так, что видишь их и чувствуешь. Ничего глобального. Но - очень хорошо. Я даже про блокнот забыл. У меня самого так получилось только однажды - на пятом курсе, в рассказе, где герои двигались и жили, а не были условными схемами. Даже в том романе, что я писал сейчас, живых героев раз-два и все. Писал уже третий год, начал еще во время госов, никак продолжение не идет. То времени нет, то желания, то Люба придет... А у этого молокососа получилось в одиннадцатом классе!
  - Как вам, Виталий Федорович? - тихо спросил Эндрю, преданно глядя прямо в глаза. Дурак. Знал бы он, как я ему завидовал. Мне стало его почти жаль. Почти. Я зевнул.
  - Скучно. Что-то есть, но... Герои-схемы, ни одного живого, выпуклого. Описания прихрамывают. Сюжет не затягивает. Хотя, если хочешь, могу посмотреть, может, переделать чего можно, улучшить хоть немного.
  - Наверное, не надо, - Эндрю поник, потух блеск в глазах. Похоже, он считал свой рассказ гениальным. По совести он был не так уж и не прав. По совести.
  - Что-нибудь еще есть? - скучающим голосом спросил я.
  - Ну... это отрывок из повести.
  - И большая повесть?
  - Ну... Тысяч тридцать...
  - Знаков? - уточнил я.
  - Слов.
  - Принеси почитать, если хочешь. Может, в повести оно получше смотреться будет. В любом случае, чтобы научиться писать - надо много читать и много писать. Так что ты на верном пути, Эндрю, и не расстраивайся, что ты в самом начале и пока ничего не получилось. Все с чего-нибудь начинают. Дерзай. И, как напишешь еще что-нибудь, приходи, наверное, лучше будет.
  - Спасибо.
  - Не за что. Так рассказ оставишь или повесть принесешь?
  - Наверное, не стоит.
  - Сам хочешь работать? Тоже правильно. Если что - подходи.
  - Спасибо. До свидания.
  - До свидания, Эндрю. И - подумай.
  Эндрю неловко собрал листки в папку, бросил ее в рюкзак и быстро ушел.
  Петька не уходил. Смотрел в парту.
  - Ну? - я догадывался, что он хочет мне сказать. Не ошибся.
  - Виталий Федорович, ведь рассказ хороший. Олежек гораздо хуже читал, а вы его хвалили.
  - Ты думаешь, у Олежека хуже?
  - Да. Зачем вы его так?
  - Кого? Олежека?
  - Эндрю. У него астма.
  - А у меня сердце. Дальше что? Слушай, Петька, чего ты от меня хочешь? Чтобы я догнал его, сказал, все ок, чувак, я был не прав, ты - гений, хоть сейчас шли рассказ Стругацкому, он с руками оторвет? Или чего?
  - Думаю просто.
  - Думать полезно.
  - Да. Наверное. До свидания, - поднялся Петька.
  - Через неделю приходи, чтоб рассказ готов был. Не забыл?
  - Это вряд ли, - от двери бросил Петька.
  - Что значит "вряд ли"?!
  - До свидания, Виталий Федорович.
  - А ну вернись! - я вскочил. - Ты чего тут передо мной своих коников кидаешь?! Дома маме кидай!
  - А вы не кричите, - "фантаст" остановился, обернулся.
  - Ишь смелый какой... - нравился мне Петька. Если бы он такой рассказ написал - наверное, даже обидно б не было. Чем-то он меня напоминал. Правда, не был я таким наглым. Не был, но хотел быть. - Не напрягайся. Притягивай Эндрю, потолкуем, обмозгуем, может, и из него человека можно сделать.
  - Ну да.
  - День у меня сегодня плохой. Магнитные бури. Злой я и раздражительный.
  - Заметно. И выглядите плохо.
  - Ладно. Будем думать, что делать. Добро?
  - Ладно, - сдался Петька. Поверил, что я честный и благородный, только устаю иногда. - А еще кто придет?
  - Мне-то откуда знать? - я пожал плечами. - Захотят - придут, дело добровольное. Олежек не собирался, не знаешь?
  - Он в деревню уехал, на все каникулы.
  - В Болдино? Так осенью надо было.
  - Да нет, к бабке.
  - Жаль.
  - Ну, он и там может писать. Ну, с наступающим вас, Виталий Федорович!
  - С наступающим.
  Мир восстановился. Не хватало, чтоб пожаловались, что их на факультативе унижают. Я с таким трудом его выпросил, можно сказать, зубами выгрыз этих лишних десять у. е. к зарпалате. Из-за какого-то сопляка теперь лишиться? Ну уж дудки!
  Постоял, полусидя на столе. Вот мальчишка. Хорошо ему. Ни забот, ни хлопот - сиди да сочиняй. А как мне? К урокам готовься, тетради проверяй, поручения как молодой учитель - третий год всего! - выполняй. И пристают все, и отказать нельзя - заклюют. Прикажут "по собственному желанию", и езжай в глубинку поднимать целину да образованность спившихся колхозников. Где уж тут писать?! Если время и останется, так настроения никакого нет, испоганили сволочи малолетние. Душу им отдаю, клоуном перед классом скачу - а всем по барабану. Никакой отдачи. Только приходят такие миленькие очкарики и читают рассказы, от которых зависть душит. Хватит! Уйду домой, буду свое писать. Как раз каникулы, две недели можно книгой позаниматься!
  Я громко хлопнул дверью, зло закрыл на два оборота...
  - А что это вы тут шумите, Виталий Федорович, а?
  Тамара Егоровна, собственной персоной. Сорокапятилетней незамужней настырной персоной, мать ее.
  - Сквозняк, Тамара Егоровна, - быстро придумал я. - С наступающим.
  - А мы разве уже не увидимся до праздничка?
  - А хорошему человеку можно и несколько раз пожелать, не жалко.
  - Спасибо. У вас факультатив был?
  - Да, ребята приходили.
  - Молодцы. И много их было?
  - Да почти все, кто ходит, - ходит-то всего десяток.
  - Надо же. Замечательные дети. А что ж вы так недолго занимались? Плохо себя чувствуете?
  - Да нет, нормально. Просто праздник на носу, пусть родителям помогут. Обсудили новинки, решили, кто что прочитает, чтобы всем рассказать...
  - Ох уж эти ваши новомодные методики, Виталий Федорович. Проверить бы вас, чему молодежь учите.
  - Проверьте, пожалуйста. Всегда рады будем видеть.
  - Учту. Всего хорошего, Виталий Федорович.
  Испортила мне завуч настроение. В учительской осталась только Елена Ивановна. Уже одетая.
  - О, Виталик! - обрадовалась она. - А я вот собиралась к тебе идти, помощи просить. Проведи за меня факультатив, а?
  - Но...
  - Да там, может, и не придет никто. Посидишь в кабинете часиков до двенадцати и иди домой.
  - А говорить-то что, если придет кто-нибудь?
  - А что захочешь, - улыбнулась Елена Ивановна. - Рождественскую тематику возьми. Или придумай что-нибудь.
  - А по плану?
  - А я план забыла дома, представляешь? - вымученно улыбнулась Елена Ивановна. - Да не волнуйся. Ну, ты же поможешь, да? А то мне надо домой бежать, а ты ж молодой, семьи нет, детей нет, что тебе дома делать? Договорились? Вот и славно! И, кстати, не забудь распечатать Татьяне Николаевне, что она просила.
  - Конечно, конечно...
  Мне оставалось только обречено кивнуть, забрать ключ и криво улыбнуться убегающей учительнице. А потом плестись в кабинет. Второй кабинет русской литературы и языка.
  В классе было пусто, такими же унылыми рядами стояли стулья на партах, только здесь еще одинокая муха монотонно жужжала и билась в окно. Перед Новым Годом, надо же.
  Я уселся на стул, забросил голень на колено, откинулся на спинку и попытался вернуться к роману. Своему. Не получилось. Отвлекала муха, отвлекал "заказ" Татьяны Николаевны, злость на Елену Ивановну. Я бы мог уже сидеть дома за компьютером, перечитывать написанное, проникаться духом. А там, глядишь, и дальше дело бы пошло. А так... Я встал со скрипнувшего стула, подошел к окну. Небольшое заснеженное поле, нагромождение серых десятиэтажек. Редкие прохожие, быстро шагающие через поле. Ветер поднимал и гнал вихри снежной пыли.
  Я стоял и барабанил пальцами по замерзшему стеклу, сквозь заклеенные щели поддувал слабый холодок. И было мне грустно и больно. Четыре дня до Нового Года, а роман опять не закончен. Да что там не закончен. Он за весь год продвинулся страниц на пять. А было время, когда пять страниц в день писал, и мало было. И в журналах печатали...
  И напечатают еще! И книгу издадут! Я прижался лбом к стеклу. Надо только выделить, наконец, время. Наплевать на школу - работать для галочки, накопились же план-конспекты за три года, друзьям позвонить - однокашникам, авось помогут. Отказаться от всех этих дурацких "просьб". И - писать, писать, творить! Хотя...
  Положение у меня не то. Настучат Галине Ивановне, а у директрисы зуб на меня, вроде как какого-то ее протеже обломал, когда сюда устроился. Рычаги у матушки оказались действеннее, чем у директора, блат выше. Да и батя что-то кому-то помогал делать, детали какие-то, что ли. Или магнитофоны за "спасибо" оформлял. Не знаю точно...
  Где там эти детишечки? Еще полчаса подождать и можно валить. Куда? Там и определюсь. Главное - отсюда.
  Прошелся по классу. Обшарпанные парты, все в автографах, в надписях. Странно, что в этом году не скребут детки лак с парт, не покрывают новыми слоями... Может, родители, достающие этот самый лак, уже дождались выпуска своих чад? Теперь таскают "помощь" в институты. Обязательные шкафы с книгами в конце класса. Книги - времен послевоенных. Как раз, как Колчака с Деникиным прогнали, их и напечатали. "Как закалялась сталь", "Руины стреляют в упор", Пушкин, Пушкин, Пушкин... Даже почитать нечего. На шкафах - лопухи растений. Сколько раз мне повторяли их название - все равно чистые лопухи с виду.
  Поход назад, к доске, на которой уже невозможно что-то разглядеть. Слишком много поколений учителей и учеников царапали ее мелом и скребли тряпками. Телевизор над доской - экзаменационный класс, как-никак. Черно-белый монстр, чудом живой до сих пор. Включают пару раз в год - узнать, какой диктант писать выпускникам.
  Муха все жужжала. Не заметила, как я подошел. Вот дура. И охотится не интересно. Шмякнуть один раз, и останутся крылышки да лапки.
  Никто так и не пришел.
  В полпервого я запер класс, зашел в учительскую за пуховиком. К счастью, никого не было. Ключ я забрал с собой - этакая маленькая месть Елене Ивановне. И, если что, - невинное лицо и отговорка: "Ой, и правда я забрал... А я был уверен, что оставил на месте". А еще лучше - опоздать завтра немного на работу.
  На улице - те же серые тучи, мелкий редкий снежок. Пара лыжников-школьников проскользнули возле рощицы направо. К роднику, наверное, поехали. А неплохая идея... Километра два до него, давно не был. Может, там уже и церковь достроили. Да и вообще...
  Было тепло, даже в расстегнутой куртке. Шел я по утоптанной тропке среди целины снега, подставлял лицо ветру и редким снежинкам, жизни радовался. Слева в рощице началось и закончилось кладбище, огороженное бетонной стеной с колючей проволокой поверх, с вышками на углах. Вместе с кладбищем закончился город. Через поле и налево началась очередная рощица.
  Никого. На дачах направо - ни дымка, ни машин.
  Тишина.
  Белизна.
  Снег повалил хлопьями. Большими. Ветер покорно затих, и хлопья мягко падали на землю, на меня, закрывали дачи...
  На длинном и пологом склоне перед родником резвилась детвора. Ранние пташки, человек двадцать. Кто мчался с протяжным воплем вниз, кто уже вез саночки наверх, чтобы соскользнуть с самой вершины еще раз...
  Река возле родника замерзла. Ровной площадкой убегала в обе стороны, скрываясь в снегопаде. Вдалеке налево чуть заметно чернел мост объездной дороги. На стоянке машин не было, да и кто потащится за водой в такую даль в понедельник утром накануне Нового Года?
  Возле родника тоже пусто. Под крышей, пристроенной к часовенке, лет пять назад на столбик-ножку насадили металлический блин, по форме - настоящую "летающую тарелку", с рядом отврестий-иллюминатаров, из которых тонкими струями бежала вода. В центр же "тарелки" воткнули небольшой серебристый шестиконечный крест.
  За часовенкой, на небольшом пригорочке, возвышалась уже почти законченная церковь. Напротив, на вершине круто поднимающегося холма, скромно прилепился буддийский храм.
  Постояв у "тарелки", я зашел в часовенку. Ряды свечей отражались в золотом убранстве икон. В углу дремала над свечками и Библиями на продажу бабушка - божий одуванчик. Второй божий одуванчик неторопливо прохаживалась, прикидывая, какие свечи гасить, а каким разрешить гореть дальше. Бабушка посмотрела, кто пришел, вздрогнула, охнула и быстро-быстро шмыгнула за иконостас. Проснулась продавщица, что-то зашептала, начала креститься, злобно поглядывая на меня из-под платка.
  Похоже, я забыл перекреститься. Или снег с шапки счистить.
  А потом из двери в иконостасе выскочил священник, молодой, с бородкой. Здоровенным распятиям в правой руке трижды размашисто перекрестил меня.
  - Изыди! - завопил высоким голосом священник. - Прочь из святого места!
  Я уставился на него. Он начал надвигаться на меня, перехватывая распятие как дубинку.
  - Прочь!
  - Изыди! - заверещали обе бабушки.
  Я попятился, выскочил на улицу. С похмелья они, что ли?!
  Священник вышел следом, остановился на пороге и завыл пароходной сиреной:
  - Православныииие! Вызывайте ОбэЗэ! Лови зомбиии! Уничтоооожим погань!
  Я огляделся, испуганно разыскивая обещанного живого трупа. Никого не было.
  А священник упорно призывал православных на помощь, и требовал вызова Отряда по Борьбе с Зомби. Возле церкви на пригорок высыпали рабочие с лопатами, священник простер указующее распятие в мою сторону. Стало ясно, кого батюшка обозвал зомби. Рванул я с места на несколько секунд раньше, чем рабочие разглядели меня сквозь снегопад.
  Бежал я по оврагу, вдоль мелкой речушки, и материл священника и рабочих, которые сначала изрубят "труп", потом сожгут, а уж после начнут разбираться, живой он был или все-таки уже мертвый. Я б и сам на их месте сделал именно так, не дожидаясь подхода ОБэЗников.
  Я знал местные овраги вдоль и поперек лучше своих пяти пальцев, к тому же снег продолжал валить, мешая рабочим. Это хорошо. Хуже, что у меня в любой момент мог начаться приступ. Пока что в груди не болело, даже одышка не начиналась, и ноги не устали. Обэзников можно не бояться - им минут пятнадцать, а то и все полчаса добираться сюда из города.
  Надо следы запутывать.
  Я свернул направо, лед на речушке захрустел, кроссовки зачерпнули воды - мелочи. Крики рабочих слышались уже совсем близко. Пробежав по оврагу до первых завалов бурелома, я запрыгнул на поваленное дерево, с него прыгнул на склон и начал быстро карабкаться наверх, оскальзываясь, хватаясь за деревья, упираясь в землю. Перчатки промокли почти сразу. Рабочие добежали до бурелома, помчались было дальше, но какой-то следопыт заметил, что следы закончились. Я как раз добрался до края оврага, но опоздал - некий Соколиный Глаз закричал, где искать врага народа.
  Несколько человек полезли следом, остальные рванули к более комфортному подъему дальше - на перехват. Пришлось бежать, с трудом улавливая тропинку, скрывшуюся под снегом, и вслушиваться, и бояться услышать голоса и ругань слишком близко сзади или - еще хуже! - спереди. Какие-то пареньки облюбовали себе пустынное местечко для катания на санках. Увидев меня, шарахнулись в сторону, один покатился вниз, второй быстренько оседлал санки и сиганул следом. Теперь расскажут, Павлики Морозовы, куда дядька-зомби побежал, чтоб им пусто было.
  Лесочек закончился небольшим полем. За ним - рощица с кладбищем, скрытая снегопадом, школа, а там уже и дом близко. Только бы успеть. Заметут ведь в чистом поле. А если бежать еще быстрее - сердце не выдержит. Колебался я пару секунд. Авось да выдюжит - до сих пор я даже с дыхания не сбился. А так - если рабочие лопатами не порубят, так ведь на крик охранники с вышек запросто очередь могут дать, да и прохожие подсобят. Я б сам подсобил, если б кричали "Держи зомби!". Еще б и завалить попробовал... Выдохнув, побежал изо всех сил. И бежал, летел, и не задыхался, и вспоминал разговоры о мобилизации всех сил в момент опасности, и просил еще несколько секунд, еще немного, чтобы успеть вломиться под деревья, да бежать мимо кладбища - а там уже дом.
  Добежал, прислушался - вроде бы немного оторвался, и рванул дальше, дальше, вдоль стены, вдоль забора школьного. Перед домом перешел на шаг, более-менее спокойно вошел в подъезд, поднялся на свой этаж, быстро открыл дверь, в коридор, потом в квартиру. Выглянул в окно. Потеряли. Повезло. Теперь не найдут.
  Сбросил пуховик и кроссовки, стянул мокрые носки, вылез из "удобного" свитера. Бежал я быстро - так что даже промокшие ноги не замерзли. Вот же сволочь священник. Какой ему кошмар спросонья привиделся? Вот ведь скотина. А тут еще завтрак до сих пор комом в животе лежит. Я шагал по комнате, два шага - балкон, два шага - шкаф, назад. Черт! А если бы зомби-бойцы успели подъехать? Конечно, разобрались бы, но... Ничего приятного! Я сел за стол, включил компьютер. Пока он гудел, скрипел и загружался, я опять вскочил. Не мог я писать. Подошел к книгам... Как же. Внутри все бурлило, какое тут чтение... Поставил "Аквариум", "Библиотека Вавилона" девяносто третьего. Пролистал несколько песен. Повалился на кровать, уставившись в потолок.
  
  Козлы! Козлы! - пел Гребенщиков.
  Мои слова не слишком добры, но и не слишком злы.
  Мне просто жаль, что вы могли бы быть люди...
  Козлы!
  
  Я был с ним полностью согласен. Были же когда-то люди как люди, и вдруг... Одни козлы.
  
  Вторая глава.
  
  28 декабря, понедельник.
  
  Я смотрел в потолок и слушал БГ. Подпевал. Альбом начался сначала, "Ангелом всенародного похмелья", когда пришел Кеша. В черном засыпанном снегом пальто, с раздувшимся пакетом, с улыбкой на широком лице.
  - Привет! К тебе можно?
  - Привет! - расплылся в улыбке и я. - Конечно! А работа?
  - А ну ее, - отмахнулся Кеша, отдал мне пакет, сам закрыл за собой дверь, снял пальто. Черные джинсы, белый свитер а ля "Данила Багров" - Закончили мы вчера. Отметим?
  - Не вопрос. Только...
  - Все с собой, - заверил Кеша, отобрал пакет и отнес его на кухню. - Слушай, у тебя "ДДТ" есть, а?
  - А БГ? - засмеялся я, но диск поменял.
  На столе уже высились две полтарашки пива, буханка хлеба-кирпича, по баночке паштета и майонеза, короткая змейка сосисок.
  - Варить будем или ну на фиг? - кивнул на сосиски Кеша.
  - Ну на фиг.
  - Правильно! - Кеша залез в шкафчик над рукомойником, достал бокалы. Я раскупорил бутылку, вспенившуюся через горлышко.
  - Мать! - рявкнул я, прыгая к раковине. - Тряс, да?
  - А то ж! - засмеялся Кеша. - Бутики делать будем?
  - Ты завтракал? - спросил я, оттирая с водолазки и "других" джинс пену.
  - Нет, - Кеша картинно выдохнул в бокал, протер полотенцем.
  - Тогда делай, - кивнул я, критически осмотрел себя. Лучше уже не будет. А джинсы, похоже, стирать надо.
  - А ты? - Кеша протер второй бокал.
  - Не хочу, - буркнул я.
  - Обижусь.
  - Хрен с тобой, будем, - сдался я. Переживет желудок, ничего с ним не сделается.
  Пока я искал блюдо, Кеша настругал хлеб, и в четыре руки ломтики начал покрываться слоями паштета и майонеза - воспоминание и привычка "студенческой молодости".
  - Как дела? Дай сюда майонез! - потребовал Кеша.
  - Хреново, как обычно. Ночью приступ был, - отозвался я, укладывая бутерброд на блюдо.
  - Черт. Никого не было? - на секунду замер Кеша.
  - Нет.
  - Н-да, выглядишь ты до сих пор не шибко, - протянул Кеша.
  - Ну да. Меня уж за зомби приняли, - улыбнулся я.
  - Не хрена себе... - встревожился Кеша.
  - Эй!.. - попытался предупредить я. - Всё.
  - Что - всё? - испугался Кеша.
  Я просто ткнул ножом в майонез, капнувший на пол с ножа Кеши.
  - Сори, - выдохнул Кеша. - А про зомби серьезно?
  - Ну да. ОБЗ вызывали.
  - И где это так?
  - Да на роднике, - я оценил количество бутербродов как "вполне достаточно". - Пошли в комнату.
  На пирамиду бутербродов легли сосиски, я подхватил блюдо и свой бокал, Кеша прихватил бутылку и мы перебазировались в комнату, он - в кресло за компом, я - на кровать.
  - И кто ж... - начал Кеша, пока я разливал пиво.
  - Бутики ешь, - кивнул я. Чокнулись бокалами. - За встречу! Батюшка местный чуть распятием не зашиб. А потом реветь начал, держи да бей.
  - Весело... - отозвался Кеша, пережевывая хлеб.
  - Да расслабься. Убёг я. Кросс по пересеченной местности, - я пытался развеселиться. Понемногу получалось.
  - После приступа?! - чуть не подавился Кеша.
  - А что? И не заболело ничего, - похвастался я.
  - Сволочи! - ругнулся Кеша.
  - Козлы. Сосиски ты просто так приволок?
  - Угощайся.
  - Только после вас.
  - Да ну тебя, - Кеша ухватил бумажно-мясное изделие. - И долго гнались?
  - А хрен их знает, - я пожал плечами. - Вроде, нет.
  - Круто. А ОбэЗэшники не успели?
  - Нет, - глупый вопрос. Если б успели, мы б сейчас только начинали разбираться, жив я или нет. - И по следам не найдут, так что нормально.
  - Ни хрена себе нормально! Совсем уже офигели.
  - Ну... - надоело мне. Пора менять тему. - Ты-то как? Катя как?
  - Нормально. Их на каникулы отпустили рождественские, до восьмого.
  - Здорово.
  - Ну. Она сегодня к родителям поехала. Полчаса назад.
  - А ты?
  - А у меня типа работа не закончилась. Вчера пахали, сегодня вот "доделываем", - широко улыбнулся Кеша.
  - Ну ты, блин, даешь, - я допил бокал.
  - Ага. Пива?
  - О, благодарю вас, сэр.
  - Да что вы, сэр. Гам новых нет?
  - Нет. Ты на концерте был?
  - Каком? В ДК ЖД? Был.
  - Ну и? - заинтересовался я.
  Под репортаж о выступлении рок-групп, я устроился поудобнее на подушке, прихлебывая безвкусное пиво и стараясь забыть о желудке. Не получалось. Наверное, именно из-за него пиво и казалось безвкусным.
  - Вит, ты вообще как? - насторожился Кеша.
  - Хреново. Брюхо болит. Нустух, - отмахнулся я любимым словечком из "Левой руки тьмы" Ле Гуин. "Нустух" - что-то вроде "Не важно". - Ну, а после "Калачиков" кто был?
  - "Перекресток теней". Вылезает на сцену Тимох и начинает стихи заряжать. Народ трохи в непонятке, это че? А потом врубил "Татарина"...
  Бутылка закончилась. Пел Шевчук. За окном падали хлопья снега. Почти идиллия. Кеша посмотрел на свой опустевший бокал, на мой полупустой. Оглянулся на вторую бутылку.
  - Еще? Или потом? - заколебался Кеша.
  - У меня еще есть. А ты как хочешь.
  - Потом. Слушай, ты уверен, что пробежка нормально?
  - Да. Я даже не задыхался, второе дыхание открылось сразу. Я б на тебя посмотрел, если б за тобой погналась толпа с лопатами! - засмеялся я.
  - Вит... А ты по склонам бежал? - забеспокоился Кеша.
  - Ну. А как надо было? - не по склонам только одна дорога и есть, так бы точно доганли.
  Кеша задумался. Потом протянул руку и нерешительно пощупал мою.
  - Ты чего, Кеш? - занервничал я.
  Кеша сжал зубы, опустил голову. Приложил ладонь к моему лбу.
  - Да нет у меня температуры!
  - Ты холодный, - выдавил Кеша.
  - Что-о?! - сел я.
  Кеша поднял глаза. Разом изменившиеся, почти слезящиеся.
  - Ты чего, Кеша? - хорошее настроение убежало вприпрыжку.
  - Ты таблетки успел выпить? - тихо спросил Кеша.
  - Что значит... - до меня дошло. - Ты что, охренел что ли?!
  - К свету повернись, - глухо попросил Кеша, скулы пошли буграми. Я зло повернулся к окну, подставив лицо серому свету пасмурного зимнего дня. Кеша посмотрел прямо в глаза, опустил взгляд на губы. Сгорбился.
  - Я пойду, - виновато сказал Кеша.
  - Кешка, да ты что?! - закричал я. - Я живой!
  - Да, - кивнул Кеша. Сглотнул. Тяжело прошагал в прихожую. Я выскочил следом. Он неловко надевал пальто. Деревянными пальцами застегивал пуговицы.
  - Козел ты, Кеша.
  Кеша не ответил. Со второго раза нащупал ключи, повернул в замке. Распахнул дверь, потоптался на пороге.
  - Катьке привет, - передал я.
  - Любке привет, - передал Кеша.
  - Ну, бывай, - зло попрощался я.
  - Бывай, - Кеша опустил голову и ушел.
  Вот козел. Мало того, что я ел с ним, хотя мне плохо было, так еще надо было устраивать этот дурацкий розыгрыш. И что в этом смешного? Древняя, как мир, шутка! А сыграл-то как! Я почти поверил. Ничего. Я ему это припомню. Я его самого так разыграю - мало не покажется! Посмотрим, кто посмеется последним. Посмотрим!
  К черту Шевчука!
  Да что за день такой, все так и норовят испортить настроение! Да еда эта чертова! Надоело! Я просто зашел в туалет и сунул два пальца в рот, что надо было сделать уже давно.
  Вырвало на удивление безболезненно. Пища, почти не переварившаяся, гладко выходила на мраморный алтарь. Зато сразу полегчало в желудке. Сразу мир посветлел. А когда еще умылся...
  Я вышел на кухню, посмотрел на снегопад, на чуть заметную елку. Позвонил Любке.
  - Привет! - обрадовалась Любка. - Извини, я сейчас занята.
  - Добре. Вечером придешь?
  - А ты ждешь? - улыбнулась Люба.
  - Очень.
  - Тогда в семь.
  - Хорошо. Пиццу будешь? - предложил я "меню".
  - А получше? - не согласилась Люба.
  - Подумаю.
  - Ну, до вечера, малыш!
  - Пока!
  Хоть здесь все нормально. В холодильнике было пусто. Пришлось идти в магазин, прихватив по пути оба мешка с мусором. Когда я выкидывал мешки, подъехала машина Отряда по Борьбе с Зомби. ОБЗ. Пятеро в униформе с дубинками электрошокеров вбежали в подъезд. Шофер остался курить в машине.
  Я втянул голову в плечи и постарался спокойно пройти мимо машины. Спокойно выбросить мусор. Обэзников никто не любит, все стараются втягивать голову поглубже. Нормально. Спокойные шаги человека, который спешит по своим делам. Черт. Быстрее бы за угол. Счастье, что жил в предпоследнем подъезде. Вот он, угол. Оглянуться на машину. Пятерых с электрошокерами не видно. Сколько у меня минут? Пять? Меньше? Больше? Сволочь Кеша. Вызвать ОБЗ! Да на квартиру. Теперь все. Теперь неприятности обеспечены. А чего я от них убегаю? А того, что не хочу валяться обосравшимся без сознания посреди квартиры. У них же инструкция - пускать в дело электрошокер сразу. Если отключиться, если обгадится - значит, живой. А если будет только дергаться - значит, зомби, вязать его, и на кладбище, и в гроб. Куда теперь? На остановку. В город, в центр. Подальше отсюда. Бегом на остановку. Бегом. Опаздываю я, граждане. Повезло - как раз подъезжала маршрутка. В нее, с бега.
  - Спасибо, - сказал я, вваливаясь вместе с горками снега на плечах в салон. Пассажиры немного улыбнулись очередному "снеговику". Так. Обэзники уже, наверное, ищут мою фотографию. Связываются с Кешей. Значит, через полчаса у них будет и фото, и биография, и имена-адреса-телефоны друзей и Любки. Ах, сволочь же ты, Кеша. Не могли они меня с родника выследить. Никак не могли. А тебя что за муха укусила? Хотя тебе-то что - бдительность приветствуется. Лучше заявить на живого, чем не заявить на зомби, постоянно по телевизору долбят про бдительность. А мне теперь что делать? Через час мое фото пойдет на телевидение, телефоны друзей возьмут на прослушивание, дома - под наблюдение. ОБЗ на страже! ОБЗ превыше всего!
  - Возле главпочтамта остановите, пожалуйста, - попросил я водителя.
  Начинало темнеть. Зажглись фонари. Все так же валил снег. В такую погоду только бы и гулять... Ну, Кеша. Ну, погоди.
  На главпочтамте налево за стойкой скучали женщины - видимо, интернет занят весь, и надолго, а этот паренек в кожанке, с черной кожаной папкой, наверное, ждет, пока освободится хоть какой-нибудь компьютер. Направо. Какие-то чудики и тут сидят, ждут. Чего? Понятно - товарища, свободных кабинок навалом.
  - По городу, пожалуйста, - протянул банкноту.
  - Третья, - устало равнодушно приказала женщина.
  Я набрал номер Лехи, одногруппника, созванивались мы раз в месяц а то и реже, обменивались фразами, иногда встречались попить пива...
  - Будь дома, Леха, будь дома, - просил я у долгих гудков. На четвертом трубку поднял Леха.
  - Алло, - недовольно пробурчал он.
  - Привет, слышь, Леха, мне помощь надо.
  - Ну?
  - Баксов полста - сто, - сказал я, замер, ожидая реакции.
  - Ого, - спокойно сказал Леха. Значит, одолжит.
  - Можешь через полчаса подрулить... в "наше место"? - попросил я.
  - Могу, - только и ответил Леха.
  - Тогда до встречи.
  - Пока.
  "Наше место" - магазин "Космос" напротив родного института, точнее, бар в магазине, где мы прогуляли много-много пар. Я быстро зашагал к институту. Узкая протоптанная дорожка норовила сбросить в снежную целину, тем более что навстречу попадались прохожие и кому-то надо было делать шаг в сторону, проваливаясь по щиколотку. Отступал всегда я, чтобы не вызывать лишний раз подъема глаз. Уж лучше ноги промочить, чем кто-нибудь опознает лицо с телевизора. Вряд ли, конечно, так быстро среагируют, но лучше перебдить, чем недобдить.
  Как должен был идти Леха я знал - жил он недалеко от института. Я спрятался в тень и стал ждать. Недолго - опаздывал Леха часто, но не в этот раз. "Хвоста" за ним я не заметил, да и не должно было его уже быть. Перехватил я Леху метров за сто до "Космоса", возле остановки.
  - Ты как? - спросил Леха, крепко пожимая ладонь.
  - Так себе.
  - Куда пойдем?
  - Не в "Космос".
  - Куда?
  - Давай на Менжинку, - предложил я.
  - Ох не хрена себе топать, - вздохнул Леха, но спорить не стал. - Во что ты вляпался?
  - Кеша меня сдал ОБЗ.
  - Что значит "сдал"? - приостановился Леха.
  - Значит, вызвал их, - пояснил я.
  - Хреново. А чего ты от них бегаешь-то?
  - Не охота кроликом быть подопытным, - сказал я. Неубедительно, но ничего удобнее не придумал.
  - Все равно поймают, - резонно заметил Леха.
  - Может, Кеша образумится, - глупо предположил я. Даже если Кеша приползет на коленях умолять, что ошибся, ОБЗ надо будет проверить сигнал.
  - Я ему отзвонюсь, по ушам надаю... - пообещал Леха. - Чего делать думаешь?
  - Квартиру снять, отсидеться.
  - Заметут. Хозяева обязаны сообщать о зомби.
  - Леха?! - приостановился я. И этот туда же?!
  - Черт, извини, торможу, - понял Леха.
  - Я что, так плохо выгляжу? - зло поинтересовался я.
  - Хреново, - согласился Леха.
  - Спасибо.
  - Так ведь по ящику покажут, - пояснил свою мысль Леха. Зря я злился. Нервы сдают. - Может, флэт поискать?
  - В лом, - где мне искать квартиру по знакомым?
  - А баксы стрелять не в лом, - ухмыльнулся Леха.
  - Можешь не давать, - снова начал заводиться я.
  - Какие мы гордые! - улыбнулся Леха.
  - Еще одна просьба.
  - Всего одна?
  - Любке позвони, стрелканитесь где-нибудь, расскажи ей.
  - Что? - уточнил Леха.
  - Всё.
  - Что ты в бегах от ОБЗ? Да ее Кондратий хватит!
  - Леха!
  - Попробую.
  - Только не по телефону, - предупредил я. - Их, скорее всего, слушать будут.
  - ОБЗ - не КГБ, - засомневался Леха.
  - Могут.
  - Могут.
  - Дальше я лучше один, - сказал я, когда дошли до перекрестка, Космонавтов и Лазаренко.
  - Вит, ты что?
  - Да идите вы все... - вздохнул я.
  - Мировая скорбь... Баксы возьмешь? - Леха протянул банкноты.
  - Спасибо.
  - Бывай. Удачи. Если что, всегда готов.
  - Тебя тоже слушать будут, - напомнил я.
  - Мне по фиг. Помощь зомби - еще не статья, - отмахнулся Леха.
  Расстались мы у ларька "Союзпечати", где оказались и "Из рук в руки", и телефонная карточка. Развернул я газету прямо под навесом таксофона, подыскал что поближе. Со второго раза повезло, жизнерадостный хозяин обещал все удобства всего за десятку в сутки, согласился сдать на трое суток и изъявил готовность встретиться через полчаса.
  Я дошел пешком, мимо здания пожарной охраны, вдоль стены, потом через рельсы, через частный сектор - деревню внутри города, и вдоль по улице пятиэтажек эпохи шестидесятых.
  Хозяин успел раньше, на машине, наверное. Среднего роста, черные курчавые волосы, коричневая кожанка.
  - Это мы с вами договаривались? - радостно уточнил он, чуть картавя, пропуская меня вперед в небольшую уютную квартирку. - Вы на трое суток, да? Деньги, паспорт с собой? Замечательно. Извините, я тогда позвоню "запасному варианту", а то, знаете ли, позвонят молодые люди, а сами не приходят, и хорошим людям отказываешь. А так и люди ищут другие квартиры, и у меня душа спокойнее. Осмотритесь пока что. Подходит? Еще бы не подошла! Я б сам здесь жил!
  - Что ж не живете? - хмуро спросил я.
  - Деньги нужны, деньги! Я сейчас.
  Я уже стал параноиком, а потому прокрался вслед за ним к закрытой двери. И услышал, как он надиктовывает адрес. А потом обещает задержать. На пять минут - не вопрос. Только просил приехать побыстрее, а то ему страшно. Конечно, он не ошибся, именно это лицо он видел по телевизору.
  Значит, розыск уже объявлен. Замечательно. Я тихо вышел и закрыл дверь. Может, в самом деле сдаться?
  - Ну вот и... Где вы, Виталий? Виталик!
  Чувствуя себя полным идиотом, я побежал по лестнице, выскочил на улицу. Пять минут? Я запаниковал, выбирая, куда бежать. Стоял, думал, не решаясь бежать, а время заканчивалось. Хлопнула дверь, и тело решило вместо меня - и опять я бежал по снегу, утоптанному, под редкими фонарями, под снегопадом, мимо редких прохожих и боялся выскочить за поворотом прямо на машину ОБЗ. Мне повезло - скоро я увидел троллейбус, несколько человек на остановке и рванул к транспорту. Никто не должен заподозрить опаздывающего. Водитель любезно подождал, и закрыл двери, когда я уже вскочил в салон. Тело работало замечательно - я не запыхался, но для вида задышал тяжело, как и полагается одолевшему стометровку. Стряхнул с куртки снег. Людей было немного - даже оставалось несколько свободных мест. За билетом пришлось идти самому, отыскивая в кармане мелочь на проезд.
  - Спасибо, что подождали, - поблагодарил я водителя, протягивая деньги.
  - С наступающим, - буркнул водитель, сухощавый мужик за сорок, с щеткой усов и пробивающейся лысиной. Взглянул на деньги, на дорогу, на ощупь нашел пачку льготных билетов, протянул один мне.
  - С наступающим, - кивнул я. Пробил билет и успел до следующей остановки занять место у заднего окна. Отвернулся, опустил голову - мало ли кто смотрел новости? Мало ли кто захочет звякнуть по мобиле. Троллейбус катился по городу, мимо полупустынных остановок, иногда рога сыпали искрами. Падал снег. Горели фонари.
  И у меня было немного времени подумать, что делать дальше. Квартиру мне уже не снять - это понятно, на тех, кто сдавал квартиры и не платил налоги смотрели сквозь пальцы, а вот тем, кто сдавал квартиры зомби, очень быстро доказывали, что они не правы.
  Ладно, что делать мне?
  Во-первых, надо было обменять доллары. Для этого надо было ехать в центр города, а сейчас я мирно объезжал его стороной. Выходить совсем не хотелось. Очень уж уютно было, и тусклый свет, и негромкий говор пары пассажиров, и озабоченность всех своим бытом. Да и обэзники редко проверяли общественный транспорт - если пассажиры заметят зомби, растерзают голыми руками, без всякой помощи ОБЗ. Но деньги поменять надо. Пока розыск не набрал обороты, пока есть шанс, что в обменнике меня не опознают... Значит, либо выходить перед мостом, оттуда остановки четыре, либо - на окраине, откуда возвращаться долго и нудно.
  Так хочется проехать еще...
  А потом что? Может, просто придти в офис ОБЗ и "сдаться"? Проведут несколько тестов, да отпустят с миром, может, еще извинятся в эфире. Но... Даже думать об этом было мерзко. А уж идти... А если поймают прямо перед входом... Не хочу!
  Гостиницы - безнадежно, на вокзале - слишком опасно, менты шатаются постоянно, уж кто-нибудь да заприметит харю из новостей. Кеша, сволочь. Было б не так холодно - можно было бы за город рвануть, переночевать, а там...
  От этого "А что - там?" я впал в отчаяние. И решил ехать в ОБЗ. Что толку? Смысл оттягивать?!
  Я вышел на остановке перед мостом. Прошелся мимо белеющей стены фабрики, до Челюскинцев, до остановки в город. Парочка трогательно обнималась на краю тротуара. Женщину в коричневом пальто с невообразимой меховой шапкой заносило снегом. И - вечная старушка в дурацком платке и потрепанном пальто. Поразвелось пенсионеров! И все им льготы, все для них. Хоть бы повымирали, что ли. Так крепкие, сволочи, меня еще переживут! Я отошел от них и уставился вдоль дороги - высматривая транспорт, отворачивая лицо.
  Ждать пришлось не слишком долго - успел подойти еще мужчина в шапке с завязанными сверху ушами. Место я занять успел, и уже даже привалился к стеклу изображая спящего - от греха подальше пряча лицо, но тут над ухом раздался голос старушки.
  - Уступит-ка место, - потребовала старушка. Одиночное место в самом деле для инвалидов или пассажиров с детьми. Детей у меня не было, на инвалида я не тянул. Пока я раздумывал, старушка тряхнула меня за плечо.
  - Молодой человек! Уступи место.
  Намечался скандал, а лишнего внимания к своей персоне я привлекать совсем не хотел. Поэтому поднялся. Поблагодарить бабушка забыла, а вот в лицо посмотрела и обмерла.
  - Да ты ж труп! - выпалила она. Люди беспокойно зашевелились.
  - Садитесь, бабушка, и не вякайте, - посоветовал я.
  - Что ж это творится! - закричала бабка. - Трупы по троллейбусам ездят!
  Девушки на сиденьях боязливо отодвинулись. Мужчины нахмурились. Трое уже поднимались с сидений. Верить никто еще не верил - в такую наглость зомби, но бабушка-то верещала.
  - Да живой я, живой, успокойтесь! - обратился я к старушке, достаточно громко, чтобы меня услышали пассажиры.
  - Все так говорят! - заметил мужчина, поднимаясь с сидения рядом. Я стрельнул глазами в окно. Почему так далеко до следующей остановки?
  - Да что ж я, труп не узнаю?! - обиделась бабка. - Да у меня дед на руках помер, да две сестры, да брат!
  - Лучше б ты сдохла, - пробормотал я.
  - Да вот он, белый весь! Да глаза! Да губы! - причитала бабуля.
  - Господи, да я в ОБЗ еду! - крикнул я. Страшно, когда тебя окружают злые мужики, и деваться, в общем-то некуда. Правда, им тоже особо не развернуться, но их-то больше.
  - Ври дальше, - посоветовал мужик с остановки, грубо схватил ладонь. - Холодная.
  - Замерз я! - взвизгнул я, не думая о том, что холодно мне не было.
  А мужик просто дал в зубы, без сильного замаха, но с ног сбил. Если б я не успел ухватиться за поручень, то упал бы точно. А падать нельзя - затопчут. Ударил второй. Сильно. Точно. Завизжала женщина, на которую я завалился, пытаясь сохранить равновесие. Сплюнул зуб. Без крови. Без боли.
  - В окно его! - подал кто-то идею. Дурное дело - не хитрое. Схватили меня и просто вышвырнули прямо через стекло. Хрустнуло окно, пропуская тело, а потом был резкий удар, и я покатился по асфальту. Вскочил на четвереньки и отполз на тротуар. Больно мне не было. Совсем. Только порвался пуховик. Я нащупал дырку от зуба, надеясь, что кровь все-таки есть. Не было.
  - Ты как? - подбежал ко мне какой-то монашек в оранжевом. Буддист. Шляются толпами, нигде от них прохода нет!
  Я кивнул, мол, нормально.
  - Ты что, из троллейбуса выпал? - удивлялся монашек.
  - Ага.
  - Ничего себе! Так и убиться можно.
  - Можно.
  - Помощь надо? Ничего не сломал? - засуетился монашек.
  - Нет, все в порядке.
  - Ну ладно. Ты смотри... Люди сейчас... Сволочи.
  - Ага.
  Монашек пошел дальше, а я сидел на тротуаре и раз за разом лазил пальцем в дырку от зуба. И медленно переваривал. То, что у меня не течет кровь. То, что я не чувствую боли. То, что кричала бабушка. То, что Кеша не стал бы с дуру звонить обээзникам.
  Не может быть.
  Почему я?
  Это кошмар. Просто дурной сон. Надо просыпаться. Надо. Как?! Ущипнуть себя? Ущипнул. Боли не было. Я всхлипнул. Как же так? Как такое могло произойти? Я же был живой! Был! Был...
  Был?!
  Как же так?
  Снег все так же сыпался с неба, насыпая сугробы все выше и выше. Насыпая маленькие вавилонские башни, упрямо лезущие к низкому темному небу. И им было все равно, что вот между ними сидит мертвец, на которого охотится ОБЗ, который только недавно думал, что он жив. Слез не было. Мертвецы не плачут. Как там говорили по телевизору? Один из первых признаков - высыхание слизистых, в первую очередь - глаз и губ, будьте бдительны, граждане! Как та бабка. Поубивал бы пенсионеров. А может и поубивать? Терять-то мне уже, получается, нечего. Конец один - в ящик да под землю, пока тело не рассыплется в прах и душа сможет уйти. А в ящике темно, и хоть задохнутся нельзя, но лежать в темноте и ничего не слышать и ничего не видеть, и чувствовать червей...
  Я закричал. И кричал долго и протяжно. И оборвал крик истерическим смехом, поняв, что такое "лебединый вой зомби". Штамп, думал я раньше. Хоть и штамп, но правда, понял я. И еще понял - что надо уходить, что скоро сюда могут заявиться обэзники. А теперь у меня есть причина их бояться. Очень веская причина.
  С первого раза встать не получилось. Ноги подкосились, и уронили меня назад на тротуар. Со второго раза я пошел, неуверенно, пошатываясь. Когда я дошел до моста, под которым с гудением проезжал троллейбус, из глубины сознания выплыло, что надо определиться, куда идти. Подумать, где можно скрыться. Только думать ни о чем не хотелось, как обычно в глубокой депрессии. Куда уж глубже. К черту. Будь, что будет. Все равно, я не в состоянии думать. Просто идти вперед, пока не закончится город, а там видно будет. Замерзнуть-то мне уже не грозит. Мертвые не замерзают. И я поволок ноги дальше.
  А может, я все-таки сплю? И проснусь, опоздаю в школу, и пускай ругается Тамара Егоровна. Да пусть хоть уволит. Главное - проснуться, и понять, что все это был сон. Только плохой сон. Не мог же я умереть и сам не заметить...
  Память напомнила мне про утро на полу среди таблеток. А потом память прояснилась еще. И я вспомнил, как ночью мне было плохо. Как я рвался к лекарствам, как непослушными руками искал, разбрасывая тетради, а когда нашел, свалился на ковер, и уже не смог дотянуться до заветных пилюль, и как было больно, и как не хватало воздуха, и я извивался на полу, и смотрел на лежащие вокруг таблетки, и не хотел умирать...
  Я упал на колени, бухнулся лицом в сугроб, и лежал, и пытался плакать, но из пересохших глаз не текли слезы, и не было облегчения, а только боль и тоска.
  Смертная тоска.
  Сверху сыпался холодный равнодушный снег, и засыпал меня, и провал в сугробе.
  
  Третья глава.
  
  29 декабря, вторник.
  
  Медленно я понимал, что теперь все кончено. Что осталось только дождаться распада тела - и по возможности не под землей. Что мне уже не надо и нельзя обучать детишек-дегенратов. Что книгу я так и не допишу. Что друзей у меня больше нет. Что у меня нет больше Любы. Что у меня ничего нет - кроме моей смерти. И ничего нельзя изменить. Нельзя нажать "отмену" и переиграть прошлую ночь.
  Все.
  Наверное, мне повезло. Может быть, меня и не особенно искали, но скорее всего патрули на машинах были. Просто не разглядели зомби в сугробе.
  А я лежал и жалел себя. Ненавидел живых. Почему я должен был умереть, а они - нет? Несправедливо!
  Мертвецам не нужен сон. Где-то далеко за полночь, когда машины стали очень редкими, а прохожие исчезли совсем, жвачка саможаления надоела, пришлось ее выплюнуть. Я начал размышлять, что делать дальше. В сугробе было по своему уютно. Я не чувствовал холод, казалось, что мне тепло. Что я в безопасности. До утра, не дольше. А потом?
  Говорят, в лесах да болотах зомби скрываются сотнями, тем более что им не надо ни есть, ни спать. Выставляют заставы на опушках, и живут припеваючи, аки Робин Гуд в Шервудском лесу. Время от времени проносится слух о бандитском нападении мертвецов, после чего ненависть к зомби разгорается еще больше. Бывает, в лес уходят еще живые, слишком впечатлительные, решившие, что они уже умерли. Там, в лесу и умирают - или их убивают другие зомби из милосердия, чтоб не голодали и не замерзали. Иногда ОБЗ с войсками и милицией делает облавы, но по слухам тогда без жертв не обходится. И самое смешное, что погибшие, если успевают очнутся, открывают огонь на поражение по своим же. Никому не охота в землю на два метра под памятник.
  Осталось вспомнить, в каком лесу водятся ближайшие зомби и придумать, как туда добраться.
  Я напряг память, отыскивая слухи, газетные статьи, хоть что-нибудь. Уже начал падать в панику, не находя ничего, потом облегченно засмеялся.
  Леха рассказывал, как он с компанией рыбачил на Друти, и как встретил там Саньку-Сорвиголову. Сорвиголовой его прозвали за страсть лезть всюду, где можно - он раз по десять ползал под всеми городскими мостами, побывал на всех высотках, любил сидеть на крышах, свесив ножки. Что случилось, толком никто не знал, но однажды Санька перестал ходить на занятия, на последнем уже курсе, и как раз когда мы поминали его в "Космосе" ОБЗ начало охоту - с объявления по телевизору. Леха говорил, что сохранился Санька плохо, почти не узнать. Упал на редкость удачно - разбил голову. Конечности остались более-менее целыми, и успел он сбежать в леса, где и ждал распада на свободе.
  Значит, к Саньке, на Друть. Или пешком по шпалам, по железной дороге, или дизелем. Плохая идея. ОБЗ не дураки - наверняка будут ловить на путях. Могут и вокзалы проверять. Могут по вагонам ходить. Значит, в дизеле накроют - как пить дать. Черт. Я перевернулся в сугробе. Скорее по привычке - телу было одинаково удобно в любом положении. Вернемся к нашим баранам. Внутри ехать нельзя - можно попробовать снаружи. В товарняке. Осталось поймать поезд. И не фиг разлеживаться - ночью меня труднее увидеть. А мертвецу все равно. Глаза-то уже мертвые, так какая разница, попадает в них свет или нет?
  Я выбрался из сугроба, посмотрел на часы. Разбитое стекло, стрелки не идут. Выбросили меня из троллейбуса стало быть без пяти шесть.
  Снег уже закончился. Темное грязное небо в отсветах города, ни одной звезды. Пустая улица - и ряд фонарей вдоль. Значит, двух еще нет. Главное - обэзникам не попасться, а значит, лучше дворами, ориентируясь по Челюскинцев. Если сейчас взять вдоль нее - приду к станции через час-другой... Бля. Станция-то не та. Не на Друть, в Быхов. Придется срезать путь, можно заблудиться... А лучше свернуть раньше и прямо к путям выйти, куда мне и надобно.
  Мне повезло - я не успел заблудиться. Шел вдоль по улице, отыскивая боковую улочку, в которую и надо было бы свернуть, и вышел на мост - через железку. Можно было бы и просто сигануть с моста вниз, но сломанная нога у мертвеца уже не срастется, и найдет меня завтра Отряд...
  Спустился я по склону, немного съехав с крутой горки. И когда пошел вдоль путей, фонари потухли. Стало быть, два - полтретьего. Хотя все равно я не знал расписания даже дизелей и пассажирских, что уж говорить о товарных. У меня была цель - шагать по шпалам, они должны вывести к основным путям.
  Они и вывели. И довольно скоро. Только к одной линии. Тоскливо посмотрел налево, потом - направо. Где-то между институтом и Буйничами железка раздваивается, и одна ветка идет на юг, в Быхов, вторая на запад, на Друть. Осталось понять, была уж развилка или нет. Если была - надо идти направо до нее и дальше по нужной ветке выбирать "засаду". Если еще не было - тогда налево до нее. И хрен его знает, как определить. Пойдешь направо зря - упрешься в станцию, пока поймешь, что ошибся. Пойдешь налево - так тоже кочеряжить не слабо, хрен до утра успеешь. А не успеешь - так что, целый день прятаться? А если найдут? Черт! Хоть бы видно было, что ли. Вдали чернело что-то похожее на еще один путь. И плюнув на все я пошел к нему.
  Оказалось - не ошибся. И пошел вдоль полотна, выбирая место получше, откуда можно быстрой перебежкой добраться до идущего состава, а там уж как повезет.
  Тянулись гаражи, лесок. В конце концов я плюнул на подбор места получше, просто снял пуховик, набросал сверху снега, а потом осторожно заполз под него. Партизан, мать...
  Я ждал поезд. Думал, что услышу его, почувствую дрожь земли, поэтому зрение и не напрягал. Поэтому и обэзников заметил слишком поздно, шагов за сто. Наверное, я б даже смог убежать - если бы они меня не окружили. В итоге сразу двое дотянулись своими шокерами, мышцы задергались и рухнул я в снег. Руки с двух сторон пристегнули дюжие молодцы, подняли меня и повели. И я покорно пошел, хотя, по сути, сделать-то они уже ничего и не могли - пинай мертвеца не пинай, ему все едино и не больно. Только вырваться я не мог, да и сзади, и спереди блокировали путь обэзники с шокерами.
  - Ребята, - я хотел было убедить их отпустить меня в обмен на обещание хорошо себя вести.
  - Молчи, сука! - рявкнул конвоир слева.
  - Но...
  - В участке поговоришь, - отрезали сзади.
  И шагали мы по снегу вдоль путей, и грохотал мимо товарняк, уходящий на Друть. Уходящий без меня.
  - Шагай-шагай! - потребовал конвоир слева, дернув за наручник, как будто мне могло быть больно.
  - Харе, - устало бросил конвоир справа.
  - А че?! - возмутился левый. Правый даже не ответил - просто посмотрел, и левый умолк.
  На станции ждала машина - "воронок", меня перепристегнули к поручням, и никто даже не позаботился сесть вместе со мной. Бежать некуда. Патрульные постояли покурили с водителем.
  - Второй уже за сегодня, - вздохнул кто-то.
  - Развелось, блядь, тварей, - сплюнул другой.
  - Родственнички, суки, в больницы не везут, - ругнулся третий.
  - Везут, - не согласился первый. - А эти - одни, да соседи, падлы, тормозят, вот и сбегают.
  - Этого еще быстро поймали, - порадовался третий.
  - Повезло, - согласился первый.
  - Дурак просто, - сказал третий.
  - Тварь! - ругнулся второй.
  - Сам таким будешь, - заметил первый.
  - Сплюнь! - рявкнул второй.
  - Все там будем. Думаешь, нас ловить не будут? - усмехнулся первый.
  - Пошел ты на хер!
  - Не, правда. Или ты сам в землю полезешь? - продолжал первый.
  - Меня - сожгут, понял?! - выкрикнул второй.
  - Жди. Еще моей бабке крематорий обещали. Денег в государстве нет!
  - Блядь! Земли, значит, до хуя, копай - не хочу, а денег на печку нет! Заебись! - высказался третий.
  - Ладно, мужики, я поехал. Замерз я трепаться, - сказал первый.
  - Конечно! Это ж им, гадам, не холодно! - отозвался второй.
  - Лучше уж померзну! - засмеялся третий.
  - Да иди ты! - сплюнул второй.
  Хлопнула дверца машины, затарахтел мотор. И еще раз. И еще. Наконец, завелся, загудела печка. Водитель включил радио, запел "Наутилус":
  
  ...Тот, кто дает нам свет,
  Тот, кто дает нам тьму,
  И никогда не даст нам ответ
  На простой вопрос - Почему?
  Тот, кто дает нам жизнь,
  Тот, кто дает нам смерть,
  Кто написал всех нас, как рассказ
  И заклеил в белый конверт...
  
  В зарешеченное окошко виднелась черная улица, темные дома. Ни одного горящего окна. Интересно, мне хоть рассвет дадут увидеть? Хотя... На кой хрен мне рассвет, если все равно лежать и гнить полсотни лет...
  Доехали быстро - на дороге никого, да и не слишком далеко. Водитель по рации сообщил еще об одном, из здания вышли двое плечистых, опять пристегнули меня к себе и вытащили из машины. Я оглянулся на заснеженный парк, на темную высотку "Технопарка". Бросил взгляд вдоль улицы, вдоль закрытых пустых магазинов, и вошел в задние ОБЗ.
  Лестница оказалась сразу за вахтой с полусонным обэзником, читающим книжку. Он только на секунду поднял глаза от Кивинова с броским названием и стал читать дальше. Ему еще был смысл - читать. Он еще был живой.
  Плечистые провели меня вниз, потом по узкому ярко освещенному коридору. Закончилось все в небольшой комнате, в которой меня пристегнули к стулу. Стул, очевидно, привинтили к полу намного раньше. Скоро зашел заспанный мужик в костюме с чашкой кофе. Поставил чашку на стол, сел напротив, с тоскливой ненавистью посмотрел на меня красными заплывшими глазами. Потер ладонями лицо. Уставился на кофе. Зашел еще один, не менее заспанный, прошагал ко второму столу, стукнул по клавиатуре компьютера, посмотрел поверх монитора на меня, на первого. Тот вздохнул.
  - Богданов, Виталий Федорович?
  - Да.
  - Тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения?
  - Да.
  - Сдох когда?
  - Вчера. Ночью.
  - В ночь на двадцать восьмое декабря, - поправил мужик. Отхлебнул кофе. - Когда понял, что умер?
  - Часов в шесть, - оказывается, и такое спрашивают.
  - Утра или вечера?
  - Вечера.
  - Около восемнадцати. Где прятался?
  - В сугробе.
  - На хуя по путям шлялся?
  - Гулял, - соврал я.
  - Хуял. Поезд ждал. Куда ехал?
  - Куда-нибудь подальше.
  - Хуяльше. На Друть ехал. Откуда знаешь про банду?
  - Про какую банду?
  - Короче, блядь, сотрудничать отказываешься?
  - Нет, - быстро ответил я.
  - Ну? - тяжело вздохнул мужик, уже приподнимавшийся из-за стола. Отхлебнул еще кофе.
  - Друг говорил, что видел там знакмоца-зомби.
  - Кто - друг, кого - видел, когда, где...
  - Лешка Вавилов видел Саньку-Сорвиголову, то есть Павлова, этим летом. Там на Друти полянок много, вот на одной из них. Точнее не знаю.
  - На хуй ехал?
  - Так это... Спрятаться.
  - Схуятаться. Что-нибудь еще хочешь сказать?
  - Да... вроде нет...
  - Можешь написать завещание, если хочешь, - предложил мужик тоном, звучащим как "Ну на фиг оно тебе, а? И я спать быстрее пойду".
  - Так есть уже. Я ведь...
  - Мне насрать, что ты. Оформляй, - и мужик, забрав кофе вышел из комнаты. А зачем было его будить? Загудел принтер, второй выдернул выезжавшую бумажку. Подождал подхода двоих плечистых - то ли тех же, то ли новых. Когда правую руку пристегнули к конвоиру, сунул мне бумажку на подпись. Я начал было читать...
  - Давай, блядь, крестик ставь, - потребовал секретарь. В надежде на лучшее светлое будущее я сразу расписался, и секретарь вернулся на место, открыл папку, подшил листок. Погасил компьютер.
  - До свидания, - брякнул я.
  - На хуй, - отозвался секретарь.
  Теперь плечистые, отчаянно зевая, ехали со мной в салоне "воронка".
  - Мы куда? - робко спросил я. Коротко стриженный светловолосый конвоир молча посмотрел на меня взглядом "Тебе-то что?"
  - На... - голос сорвался. Осип. - На кладбище?
  Никто не ответил. Водитель сделал музыку погромче. Так и ехали молча, конвоиры дремали, я тупо смотрел в пол. И это - все? Или, может, отпустят? А вдруг? Я же сотрудничал со следствием. Вел себя хорошо.
  Ехали дольше. Судя по поворотам и улице за окошечком - на "Восьмой", в сторону дома. Вот и мост проехали, "Новый Мост". Может, обыск последний делать? Может, показать им надо что-то в квартире? Да я с радостью. Да я готов все отдать! Я не мог усидеть на месте. Интересно, а потом? Может, в тюрьму? Говорят, есть такая, для особо умных зомби, чтобы и после смерти приносили пользу обществу. И я на что-нибудь сгожусь. Точно на "Восьмой" везут! Вот и частный сектор пошел перед микрорайоном десятиэтажек. Аллея светофоров, четыре подряд. Перед третьим - поворот к моему дому. Сейчас машина повернет. Сейчас...
  Почему она мимо проехала?
  - Мы, наверное, поворот пропустили, - робко заметил я конвоирам и водителю. Конвоиры не проснулись. Водитель не ответил. - Нам там свернуть надо было!
  - Цыц, - отозвался водитель.
  Как это "цыц"?!
  - Так там же не проехать!
  - Заткнись, падла, - бросил водитель.
  - Да вам же лучше будет! Зря бензин жжете!
  Конвоиры проснулись.
  - Слышь, бля, - сказал слева.
  - Пиздец тебе, паря, - добавил справа. А потом взял и сломал мне правую руку. Просто взял и сломал предплечье о колено. Больно не было. Шок - был. А потом он наступил берцем на кисть и растер пальцы. А когда я начал верещать, схватил за горло. Задыхаться я не начал, но вот звук прекратился. Машины остановилась. Конвоиры вышли меня из машины. Я уже понял - где мы. В рощице, что начиналась перед моим домом, на другом ее конце, располагалось кладбище.
  Конвоиры вытолкнули меня на снег. Дальше я идти не хотел. Выл и пытался отбиваться. Зря.
  Коваными ботинками мне перебили ноги ниже коленей и поволокли по снегу. К сторожу.
  - Еще один? - вздыхал сторож. - Сколько вы их возить будете? Поспать хоть дадите?
  - Днем, батя, спать надо, - пробурчал конвоир слева. - Гроб где?
  - Не хочу! - выл я. Никто меня не слушал. Новые наручники примкнули за руки и ноги к гробу, конвоиры отстегнули свои.
  - Последнее слово? - наклонился старичок.
  - Не надо!
  - Аминь.
  Крышку закрыли. И забили гвоздями. И осталось мне только биться головой в дерево и орать. И бояться.
  - Крест готов? - спросил левый конвоир. Глухо я его слышал, но слышал. Последние слова слышал людские.
  - Пожалуйста! - просил я.
  - А как же, - почти обиделся старичок-сторож. - Как положено, с красным бантом.
  - Давай сюда.
  Гроб сдвинули, недолго пораскачивали в воздухе и глухо уронили в землю. А потом сверху застучала земля.
  - Помогите! - вопил я. - Ма-маааа!
  Земля сыпалась все глуше. Потом шуршала. Потом перестала. Очень слабо и глухо отдались шаги. Чуть слышный шум машины. Все.
  Похороны состоялись. Прах к праху.
  И никого не волнует, что прах отойдет к праху только через несколько лет. Никого - кроме самого праха.
  - Не надо, - пытался плакать я. - Я ж все сделал, что вы хотите. Ну что вам еще надо? Что?!
  
  Четвертая глава.
  
  Я лежал в темноте, наверное, уже почти вечность.
  Мысли, наконец, закончились. Началось спасительное отупение.
  Это казалось, что в темноте, тишине и почти уюте - не холодно, не сыро - можно лежать и думать, думать, думать...
  О чем?! Какой смысл?!
  Билась единственная мысль: меня закопали.
  И куча вариантов.
  Меня похоронили.
  Меня зарыли.
  Меня убрали из мира живых.
  За что? За что меня закопали? За то, что я умер? Так разве я хотел? Разве я виноват?! И - снова: меня закопали.
  Потом пришло спасительное отупение. Мысли закончились.
  Я лежал и смотрел в темноту. Смотрел закрыв глаза. Смотрел открыв глаза. Ничего не менялось. Абсолютно. И так - ближайшие полсотни лет, или сколько там кости рассыпаются в прах. Может, больше. Может, меньше. Какая разница, если время растянулось в вечность, в которой ничего не меняется, в которой всегда темно?
  А потом пришел звук.
  Сначала шорох. Потом он прояснился в визг лопаты, копающей землю. Копающей надо мной. Лопата ударила в гроб.
  - Осторожнее, твою мать, - прогудел голос.
  - Черт, может, лучше сам, а? - быстро попросил-"выстрелил" другой.
  Лопата ударила еще несколько раз, проломила крышку, прорубила окно. Где-то далеко мелькнуло звездное небо, его тут же закрыла чья-то тень. Рука просунулись внутрь гроба, нашарила мое лицо. Что-то в руке было не так. Шершавая, что ли.
  - Эй, брат, ты здесь? - прогудел голос.
  - Кто вы? - вякнул я, ничего не понимая. Может, так и происходит процедура перехода?
  - Жив, - прогудели в сторону.
  - Живой, - выстрелили-подтвердили.
  Скоро гроб откопали, распотрошили крышку. Широкоплечий гробокопатель профессиональными движениями разрубил наручники, второй, долговязый, покорно ждал, потом они вдвоем подхватили меня под руки и подали наверх - в следующие руки. Меня вытащили из могилы.
  - Ноги целы? - спросил тот, кто помогал выбраться на свет Божий, не беда, что на самом деле стояла ночь. Помогал мне крепкий мужик под сорок, в кожанке, с бледным лицом.
  - Нет, - ответил я.
  - Сволочи, - беззлобно ругнулся мужик, бережно укладывая меня на снег. - Где переломы?
  - Здесь, - показал я левой рукой.
  - Хорошо, что не колени. Бегать будешь, - пообещал мужик. - Шины неси!
  Еще двое странными шагами не сгибая ног в коленях подошли ко мне, каким-то непонятным движением бесшумно сели возле ног. Пожилой широкоплечий бородач в поношенном пиджачке плотно прикручивал к ногам распиленные вдоль трубки. Одна половинка слева, вторая справа, прикручивал плотно к ноге. Старичок в пальтишке увивался вокруг, на удивление ловко, и не мешал, а помогал.
  - Ногами сильно дергал? - спросил бородач, заканчивая с левой ногой. Старичок подал еще две половинки трубки.
  - Нет, - ответил я.
  - Добро, мышцы целы, - довольно сказал бородач, наложив "шину" на правую. - Подымай.
  Я удержался опершись на бородача. Странное ощущение. Вроде как и перебиты ноги, а вроде как особенно и не чувствуешь.
  - Добро буде, земляк, - тихо пообещал бородач.
  Двое гробокопателей выбрались из могилы и осматривались вокруг, подсвечивая фонариками. Широкоплечий оказался бритым наголо и стопроцентно мертвым - лицо у него сохранилось паршиво, подгнило хорошо, а вот черная куртка в блестках выглядели будто вчера из магазина. Второй возвышался над ним каланчой, в каком-то невзрачном пиджачишке. В декабре. Тоже зомби. Фонарики скрестились на кресте с красным бантом, и сразу гробокопатели заковыляли туда, проваливаясь в сугробы. Перевязывальщики тоже подобрались поближе, мужик в кожанке ненадолго задержался.
  - Кто вы такие? - спросил я. - Зомби?
  - Тише, - одернул спасатель. - Потом. Помогай лучше.
  Парочка с лопатами работала быстро, охранники на вышках не реагировали. Лопата гулко стукнула в гроб. Гробокопатели зашептали в могиле. Спасатель быстро подошел к краю.
  - Святой, - прогудели из могилы.
  - Ушел, точно, - быстро заверили вслед. - Нечего и дальше копать.
  - Прах к праху, - прошептал спасатель, подавая руку широкоплечему.
  - А его - откапать? - не понял я.
  - Умер, - бросил спасатель, вытягивая долговязого.
  - Так мы все...
  - Ушел, - поправился спасатель.
  Лопаты взяли бородач и старичок. Смена составов. А я подумал было, что у них узкая специализация. Откапали еще одного зомби, старушку, ошарашено смотревшую на нас.
  - Вы кто? - спросила и старушка.
  - Потом, - ответил спасатель. - Еще один остался.
  - А все-таки кто, а? - настаивала старушка.
  - Тише, бабушка, - попросил бритый, накладывая ей шины.
  - А то назад закопаете? - усмехнулась бабушка.
  - А то охрана услышит, - встрял долговязый.
  - Да не боюсь я уже, сыночки, - просто сказала бабушка.
  - Пули разрывные, - сказал спасатель.
  - Напополам развалят за здорово живешь, - пояснил долговязый.
  Из могилы зарычали.
  - Ого, - вздохнул спасатель. - Все готовы?
  - К чему? - спросил я.
  - Все, - ответили бритый и долговязый. - Мы первого берем.
  - Куда? - занервничал я.
  - Всё хорошо, - кивнул спасатель.
  Третьего уже подали наверх.
  - Кто вы? - прорычал он.
  - Зомби, - снизошел до ответа спасатель. Я даже обиделся. Мне и бабуле, значит, "потом", а какому-то хрычу "зомби".
  - Суки вы, - возразил откопанный хрыч. - На хрена вы меня отрыли?
  - Зарыть? - предложил бородач. - Это мигом.
  - На хрена откапывать?! - буянил откопанный. Правда, с перебитыми ногами и рукой не шибко побуянишь.
  - Ноги сломали? - уточнил спасатель.
  - Да! - рявкнул откопанный.
  Мне почудилось шевеление на вышках. Душа покатилась вниз, вниз, в пятки.
  - Тихо, - приказал спасатель.
  - А то что?! - заорал откопанный.
  - На вышках услышат, - ответил спасатель. - Уходим.
  - Что это за хреновины?! - не унимался хрыч, к которому уже подсели бритый с долговязым.
  - Шины, ходить будешь, - ответил долговязый, показывая трубки.
  Откопанный просто дал ему в зубы левой. Свалил. Силен.
  - Дубина! - сплюнул упавший, вскочил. Бритый неторопливо поднялся. Оба посмотрели на спасателя.
  - Слышь, паря, шины наложим, ходить сможешь. Мы так ходим, - проворчал бритый.
  - Врете! - завопил откопанный.
  На вышках зажглись прожектора.
  - Всё, - шепнул спасатель и рванул к лесу. Бритый с долговязым подхватили меня, помогая бежать. Бородач со старичком понесли бабушку.
  - Вернитесь!! - взвыл откопанный. Прожекторы сошлись лучами на нем, гусеницей пытающемся отползти в сторону. Загремели пулеметы.
  - Бежим, бежим, - шептали зомби с боков.
  Я оглянулся. Попали в него много раз. Разрывными. На снегу бились только ошметки мяса, зомби уже не кричал. А пулеметы все стреляли. Нас почему-то не искали.
  Бритый с долговязым знали, куда бежать. Я не знал, поэтому просто следовал за ними. Опять бежал. Жизнь зомби - сплошной бег. Удобно, конечно, не запыхаешься, не устанешь. Только куда и зачем постоянно торопиться? И почему все жаждут испоганить мне жизнь?! В смысле смерть?!
  - Куда ж мы? - не выдержала бабушка. - Оставили б меня там.
  - Ничего, ничего, бабушка, - подбадривал старичок. - В землю завсегда успеешь, а у нас еще поживешь.
  - Куда уж мне! Пора, видно уж, - покорно вздохнула старушка.
  - Едем, - сказал спасатель.
  - Чего? - переспросил я у долговязого. Сопроводители просто ухнули и сиганули по склону вниз. По снегу и льду, мимо деревьев. От неожиданности я заорал. Бабушка ойкнула и завизжала.
  Рухнул я в сугробы, ничего не сломал. Вскочил, зашатался на непривычных ногах и свалился. Рядом смеялась бабушка. Свихнулась, что ли.
  - Ой, уморили! - причитала между приступами старушка. - Да чтоб в мои-то годы, да как махонькой по склонам гойсать! Да не умри я, разрыв сердца был бы!
  Зомби улыбались. Я тоже не выдержал.
  - А давайте еще раз! - предложила бабушка. Засмеялись все.
  - Накатаетесь еще, - пообещали спасатель. - В поселке. А пока что надо еще вверх лезть. Вперед.
  - По льду?! - не поверил я.
  - Взлети, - предложил бородач.
  - Ничо, я и живым по таким лазал, - усмехнулся старичок. - А сверху еще фашисты с пулеметов били.
  - Тут деревьев много, - пояснил долговязый. - Пару раз - и привыкнешь.
  - Пару раз?! У меня руку раздавили!
  - У всех, - пожал плечами бородач.
  - На кой черт?!
  - Потом, - решил спасатель.
  Если б меня не страховали, я б раз пять свалился назад, на дно оврага. Старушку, вроде бы просто занесли наверх. И снова бегом.
  - Куда хоть бежим? - спросил я, раздражаясь от постоянных перебежек.
  - В храм, - ответил спасатель.
  - К буддистам, над родником, - добавил долговязый.
  - Зачем?
  - На дневку.
  - Куда? - не понял я.
  - Переднюем, потом в поселок... - начал долговязый.
  - Увидишь, - отрезал спасатель. Долговязый покорно умолк.
  Прибежали мы в знакомый храм буддистов на холме над родником. Здесь все началось. Первая погоня и охота на зомби. Спровоцированная священником. А теперь меня привели к другому священнику. Ну и ну.
  Спасатель стукнул, один раз.
  Пока ждали, я огляделся. Небо расчистилось от туч. Крупные звезды светили ярче, чем в городе. Через небо протянулась лента млечного пути. Холодно не было, только чувствовался ветерок. Внизу журчал родник и мелкая речка, текущая к реке, и дальше, в море, в далекое-далекое море...
  Дверь открылась почти бесшумно.
  - Доброе утро, - сказал священник, бритый пролетарий под пятьдесят в оранжевом халате. - Много привел?
  - Двоих, - отчитался спасатель. Добавил. - Один святой, один псих.
  - Проходите, комнаты готовы. Новички где?
  Пятеро зомби, отряд спасателей, уверенно зашли внутрь, протопали к задней стене и скрылись за дверью. За порогом остались только бабушка и я. Монах вышел. В сандалиях и халате на холод.
  - Не простудишься, сынок? - озаботилась бабушка.
  - Нет, - улыбнулся буддист. - А вы что не заходите?
  - Так я православная, сынок...
  - Так вы просто переночуете.
  - Нельзя мне. Грех.
  - Вы не в храм идете, а в комнату. Библию принести?
  - А что, можно?
  - Конечно. Давайте я вас провожу. Заходите.
  - Можно пока что на звезды поглядеть? - спросил я.
  - Соскучился? - усмехнулся монах. - Смотри, только чтоб тебя не видели.
  Вернулся он быстро.
  - Рассвет скоро, - сообщил он. - Посидим немного?
  - Мне-то не холодно... - засомневался я. Хороший человек, такого заморозить насмерть стыдно.
  - Мне тоже, - отрезал монах. - Это тебя здесь гоняли позавчера?
  - Позавчера? - обернулся я. - А что сегодня?
  - Ну, уже тридцатое. С наступающим.
  - Спасибо. Вас тоже, - автоматически ответил я. Значит, моя "почти вечность" - это всего-навсего сутки. Ничего себе...
  - Давай на "ты", - поморщился монах.
  - Давай, - кивнул я, осознавая, что прошел всего день. - Значит, меня гоняли. А я думал...
  - Да нет, всего-то сутки пролежал. Еще и завонять не успел.
  Я вздрогнул, косо посмотрел на монаха. Он улыбался. Дурак ты, боцман, и шутки дурацкие.
  - Что делать думаешь? - спросил монах.
  - А от меня что-то зависит? - криво улыбнулся я.
  - Нет? - удивился монах. Мне показалось, что он сдерживается, чтобы не засмеяться.
  - Я так понял, в поселке можно ухода ждать, - высказался я. - Что ж еще.
  - В самом деле, - не понравился мне блеск его глаз и полускрытая ехидная улыбка.
  - А что еще? - нахмурился я.
  - Не знаю, - монах пожал плечами. - Это же твоя жизнь. И твоя смерть.
  Я промолчал.
  - Говорят, - сказал монах. - Когда-то давно человек уходил в момент смерти. И не было зомби. Не было живых трупов.
  - Сказка, - вякнул я. Монах не обратил внимания.
  - И это было неудобно. Много дел оставались не завершенными. Люди не могли попрощаться с друзьями. Все происходило... неправильно. И тогда святые люди попросили Бога...
  - Которого? - язвительно осведомился я. Точно так же спрашивал наш философ-атеист, когда преподавал религиоведение.
  - ...чтобы он разрешил людям уходить не сразу. И Бог разрешил. И так появились зомби. Сначала это было радостью. Человек мог доделать хотя бы самое необходимое. Назначить наследников и продолжателей своего дела. Успокоить родных и друзей. Наступил золотой век, - монах сделал эффектную паузу. - Но золотой век закончился слишком быстро. Не умершие стали бояться живых мертвецов. В чем-то они были правы - зомби приносили заразу и эпидемии. Некоторые ополчались против живых и шли войной на всех, и не легко было их победить. Некоторые священники стали говорить, что это неестественно. И началась Великая охота на зомби. Создали Отряды по борьбе с зомби, единственная задача которых - ловить живых мертвецов, которые сбегут от заботливых родственников, или не осознают, что они уже умерли. Умершие во сне, например, вечно с вами одни проблемы. И постепенно люди забыли, зачем им дается время между смертью и уходом. Не все, конечно, но многие. Ты вот, например, забыл.
  - Я и не знал, - поправил я монаха.
  - Да? - удивился буддист.
  - Да, - отрезал я.
  - Ну конечно.
  И опять не понравился мне тон монаха. Очень было похоже, что он издевается, с трудом сдерживается, чтоб не расхохотаться.
  - Ну, слышал я эту байку, - не выдержал я. Конечно слышал - все ее знают, храмов-то буддийских как грибов. - Но это же сказка. Как про колобка.
  Монах улыбался. Смотрел на звезды.
  - Чего вы от меня хотите?! - не выдержал я.
  - Я?! - удивился монах. - Ничего. Что я могу хотеть от мертвеца? Разве что, огород можно бы вскопать, так сейчас зима. А храм я и сам помою.
  - Зачем вы это мне говорите? - начал закипать я.
  - А и в самом деле - зачем? - задумался монах. Я почти поверил, что он в самом деле задумался. Если бы не хитрый блеск скошенного на меня глаза. Если бы не спрятавшаяся в уголках рта улыбка.
  - Откуда я знаю?!
  - А я - откуда? - открыто ухмыльнулся монах.
  - Ты псих? - разозлился я.
  Монах улыбнулся. Посмотрел на восток. Там, за возводимой церковью, уже начинало бледнеть небо. В вагончике рабочих загорелся свет. Скрипнула дверь дома.
  - Пора уходить, - сказал монах.
  - А рассвет? - сразу успокоился и огорчился я. Так хотел дождаться, увидеть рассвет.
  - В землю хочешь? - устало спросил монах. - Тут как раз скоро твой дружок в рясе будет проходить.
  Провел он меня к шестерым зомби, в комнате за задней стеной храма. Спасатель в кожанке читал в кресле какой-то толстенный талмуд. Бородач угрюмо резал полено, устроившись на полу. Бритый развалился на диване, уткнувшись в потолок. Долговязый робко примостился у него в ногах с книжкой. Старичок сидел рядом со старушкой, похоже, о чем-то спорили. Пару раз я разобрал слово "грех" - видно, бабка все никак не могла успокоиться, что она, православная, днюет в греховном месте, а дедушка выступал в роли психоаналитика. Долговязый оглянулся на нас, оторвался от книги. Спасатель поднял глаза на секунду, да на секунду замолчали старички.
  - Тебе почитать принести? - спросил монах.
  - А что есть? - похоже, когда зомби не бегает - он читает.
  - Библия, Коран, Алмазная сутра, Кастанеда...
  - А попроще?
  Монах посмотрел на меня внимательнее.
  - Например? - осторожно спросил монах.
  - Фантастика. Кинга я давно хотел почитать.
  - Что? - уточнил монах.
  - Да хоть что-нибудь, - я пожал плечами. - Кроме "Кладбища домашних животных", хотя и его можно. Перечитаю.
  - Олди есть. "Нам здесь жить".
  - Ну, давайте хоть Олди, - вздохнул я.
  - Ты с Саней говорил? - поднял голову спасатель.
  - Псих он, Саня ваш, - проворчал я.
  - Э, - оторвался от своего Буратино бородач.
  - Деша, не надо, - попросил спасатель.
  Денис скривил губы и продолжил резать.
  - Так кто вы такие? - напомнил я про обещание все рассказать в храме.
  - Сколько в городе действующих кладбищ? - спросил спасатель.
  - При чем здесь что?! - положительно все сговорились меня раздражать. Да и долговязый уставился на меня. Сидел бы читал, в самом деле.
  - А ты б послушал умных людей, - не поднимая головы бросил бородач.
  - Три, - ответил долговязый. Похоже, они успешно справлялись с разговором и без меня.
  - Три, - согласился спасатель. - За каждым кладбищем полуофициально закреплен поселок - место, где зомби ждут ухода.
  - В земле они его ждут, - буркнул я.
  - Типун тебе на хрен, - сплюнул бородач.
  - Мы же не в земле, - поддакнул долговязый. Его бы я, пожалуй, убил, если бы он уже не умер.
  - На самом деле - не в земле, - терпеливо продолжал спасатель. - Люди из поселка каждую ночь, или через ночь, где как, ходят на кладбище откапывать новичков.
  - И как их находят? - поинтересовался я. - По запаху?
  - А очень просто! - обрадовался долговязый.
  - Колян, заткнись, - не обернувшись, посоветовал бородач.
  - Обэзники помечают могилы красными бантами.
  - Зачем?! - не поверил я.
  - Обэзники тоже смертны, - пожал плечами спасатель. - Да и зачем мучить граждан? Пуганут, прикопают, а там и отпускают - живи, не высовывайся.
  - Хорошо пугают! Ноги-руки ломают... - возмутился я.
  - А ты спасибо скажи, что бедра целы, и руку только одну ломают, да в ножки поклонись, - угрюмо проворчал бородач.
  - А ты новости не слышал? Про нападение зомби во Франции? Там все либеральничают, а зомби сумасшедшие звереют, нападают на людей, убивают. А на деревяшках не очень набегаешься. Без правой ладони жить можно, а стрелять - сложно, - горячо защитили обэзников спасатель.
  - Ну-ну. А тебе, Деша...
  - Денис Васильич, щенок, - рявкнул бородач.
  - Слышь, батя... - нервы у меня все-таки сдали.
  - Уймитесь, - попросил спасатель.
  - Меня щенком обзывать?! - закричал я.
  - Да он такой, всех называет, как хочет, - вмешался Коля. - Не обижайтесь. Что вы хотели спросить?
  - Денису, поди, пальцы не сломали, он и радуется.
  Бородач просто поднял правую руку и показал культяпку, отрубленную по запястью, их которого торчал трезубец. Мне стало стыдно.
  - Извините, Денис Васильевич.
  - Да ладно, - усмехнулся бородач. - Звать-то тебя как, сынок?
  - Виталик. Виталь.
  - Виталик, - сурово определил бородач. - А он - Лексей. Бритый тот - Ваня, а с бабулей Миахйло Борисыч говорит.
  - Черт. Я и забыл совсем, - смутился Лешка, спасатель.
  - Что с молодежи взять, - вздохнул бородач. - Давай дальше рассказывай.
  - Ну так вот. Откапывать нам официально надо. Не только разрешено, а приказывают, звонят, говорят, сколько новых зомби появилось, если дольше трех дней группа не приходит - в поселок приезжают с пулеметами...
  - И правильно делают, - буркнул бородач. - Не можно людей в земле оставлять.
  - А селить нас вместе со всеми нельзя - заразы в мертвецах много, эстетику портим, аппетита людей лишаем. Да и ненавидят нас. Боятся, пока сами не помрут. А как помрут - или в поселок, большинство, или попадают под пулеметы, как тот, ночью. Потенциальные повстанцы.
  - Причем под пулеметы не так мало попадает, - встрял Коля. - Дураков хватает.
  - А ты не суди, - осадил его бородач.
  - А почему не кремировать? - не выдержал я.
  - Нельзя, - сказал Лешка.
  - Плохо это, - поддакнул бородач.
  - Почему?
  - Ну... В общем, человек уходит не тогда, когда тело распадается, - сказал Леха. Чуть улыбнулся, увидев мои вытаращенные глаза. - Человек уходит, когда "созревает". С телом "дозревать" удобнее. А так - дух бесплотный мечется, и люди его не замечают, и сам сделать-завершить ничего не может.
  - А монахи видят, - встрял Колян. - Отслеживают таких заблудших и стараются помочь уйти. Видел, сколько их ходит по городу?
  Я кивнул.
  - А что такое "созреть" - никто толком не знает, - подвел черту Лешка. - Вот в поселке и "зреем". Бродячие монахи снабжают, чем надо - книгами, одеждой, всем, что попросим. А мы им отрабатываем - сувениры на продажу делаем, как Ваня, некоторые фермы разводят, как Деша.
  - А ты что делаешь? - дернуло меня спросить.
  - Да так... - смутился Лешка.
  - Просветляется он, - сказал от двери монах. - Еле Олдей твоих нашел.
  - А отрабатывает кто его просветление? - съязвил я.
  - Никто, - неожиданно угрюмо отозвался Леша. - Я книги в библиотеке беру, не заказываю.
  - Брось, - сказал бородач.
  - Перед тобой, Виталик, уже оправдываются, - сказал буддист, подавая мне книгу. - Поздравляю. Продолжайте в том же духе, авось у вас и вождь в поселке будет.
  - При чем здесь вождь? - забеспокоился Коля.
  - А ты в поселке что делаешь? - посмотрел на него Саня.
  - Рисую, - опустил глаза долговязый.
  - Хорошо рисуешь, - загудел бородач.
  - Хорошо, - кивнул монах. И ушел.
  - Но я ж не только рисую! - затараторил Коля. - Я вон на раскопки хожу, а между прочим и поймать могут, и закопать могут во второй раз насовсем!
  - Уймись, - попросил Леша.
  Я протопал к серому окошку, сел на пол, скрестив ноги, открыл книгу.
  - А чем рисовать не работа? Мои картины тоже продают, и покупают! - продолжал долговязый. Становилось неловко.
  - Колян, - сказал бритый. - Читай.
  Леша занялся своим талмудом, Денис Васильич все так же усердно кромсал дерево, и негромко бубнили старички. Идиллия.
  Читать было интересно. Вот только начали лезть всякие мысли глупые в голову. И отмахнуться от них становилось все тяжелее. В конце концов я закрыл книгу и откинулся на стену. Коля посмотрел на меня, несколько секунд подумал и вернулся к чтению.
  А я все думал. Жизнь начал вспоминать. "Что я в жизни успел". А получалось, совсем мало. Закончил университет. Опубликовал несколько рассказов в провинциальных журналах да газетках. И все.
  А ведь хотел знаменитым писателем стать. Да так творение свое и не дописал. И не потому, что времени не было - глупая отмазка, гнилая. Коли сильно хочешь - время всегда находится. Лень, что ли. Или великая надежда на "потом". Или даже страх написать плохую книгу, которую никто не возьмется публиковать. Какая разница? Хотя... Теперь можно дописать, только надо текст достать...
  Я оглядел зомби.
  - Леш, а в поселке компьютеры есть?
  - Есть, - кивнул Леша. Поднял голову.
  Значит, есть на чем писать. Хорошо.
  - А домой мне можно заскочить? - продолжил я.
  - А почему нельзя? - Леша пожал плечами. - Только чтоб соседи не увидели.
  - А засады не будет?
  - Так тебя ж похоронили уже, - буркнул Денис Васильевич.
  Замечательно. Закончить дело своей жизни. Прав был монах. Теперь дождаться вечера, чтоб посреди бела дня живым глаза не мозолить. А что еще не закончено? Попрощаться надо бы. Пока не сгнил... Список прикинуть...
  А потом вспомнил про Любу. Закусил губу, и стукнулся затылком в стену. Никто ничего не сказал. Привыкли, наверное. А мне вот привыкать без Любы жить. А ей как будет... И ничего не сделаешь. Ни ей не поможешь, ни себе. Разве что попытаться забыть. Только все равно ведь не получится.
  Мертвецы не плачут.
  
  Пятая глава.
  
  30 декабря, среда.
  
  Вечером в храм постучали.
  - Наши, - радостно сказал долговязый.
  - За нами, - кивнул старичок.
  Вошли пятеро, одинаковые, крепкие, за сорок, в куртках.
  - Кто в поселок? - спросил Леша.
  - Я, - немного виновато ответил Коля.
  - Мы, - сказал старичок.
  - Деша? Ваня? Виталик?
  - Мы еще на вахту, - ответил Денис Васильич.
  - Я остаюсь пока что, - кивнул Ваня.
  - Кто в копатели? - обернулся к остальным один из пришедших, мужик с усами щеткой.
  Вызвались пролетарий полупенсионер и еще один из новоприбывших, с изрезанным морщинами лицом, не определенного возраста.
  - Ну, ждем в поселке, - протянул ладонь Коля. - А то у нас писателей-прозаиков и нет. Одни поэты.
  Михаил Борисович просто пожал руку.
  - А ты с нами? - спросил Леша, когда шестеро ушли в поселок.
  - Я домой хочу заскочить, дискетку забрать, - признался я.
  - Я с ним, - неожиданно сказал Ваня. - Вчетвером справитесь?
  - Справимся, - кивнул Леша.
  - Правильно, - сказал Денис. - До кладбища вместе идем?
  - Э? - мое мнение никого не интересовало.
  - Так надо, - отрезал Ваня.
  Шли опять по лесу, больше молчали. Снова сыпал снег, мелкий и надоедливый.
  Возле кладбищенской стены, точнее - пролома в стене, попрощались с копателями.
  - Идем спокойно, - учил Ваня. Спокойно. Мне-то ладно, я "свежий", а как спокойно ходить с полсгнившим лицом? - Не дергайся. Никто ничего и не заметит. Завтра новый год, кому что надо. Даже обэзники отлеживаются.
  Повезло - в подъезде никого не встретили.
  Я ждал печати на квартире. Смены замка. Ничего подобного. Ключ легко повернулся, и в коридоре, и в квартире.
  Знакомая обстановка. Дом.
  - Давай быстрее, - оборвал сентиментальность Ваня. - Береженого Бог бережет.
  Загудел компьютер, я подготовил несколько дискет - для надежности. Быстро нашел папку, последние варианты. Открыл, пролистал. Закрыл, перетянул файл на первую дискету. Работать левой рукой было неудобно - но вполне нормально. Клавиатура - не шариковая ручка, разницы слишком большой нет.
  Резко зазвонил дверной звонок.
  Я вздрогнул. Ваня вопросительно посмотрел на меня, я пожал плечами. Мало ли кто. Хотя, по идее, кто еще не знает, что я уже умер? Обэзники должны были обзвонить всех близких друзей. Хотя, если официальных похорон не было - значит, всех никто и не обзвонил. И кого из друзей-приятелей принесла нелегкая?
  Зазвонили снова. И снова.
  - Копируй, - прошептал Ваня.
  Что я и делал. Хуже то, что по счетчику света видно - что-то работает. Может, не догадаются посмотреть? Быстрее копируй, Геральт, быстрее, родной мой электронный друг. Спасибо. Хватит и трех копий. Ну, прощай. Мы не увидимся уже. Вздохнул, выключаясь, компьютер. Я погладил монитор.
  В дверь снова зазвонили. Долго и настырно.
  - Ждем? - предложил я.
  - Уходим, - покачал головой Ваня. - Иди открывай, я следом.
  - Но... - начал протестовать я.
  - Давай, - приказал бритый.
  "Верь мне, - вспомнился Цой. - И я буду с тобой в этой схватке". Я открыл дверь квартиры, подошел к двери на лестничную площадку. Все равно в глазок ничего не видно, поэтому я распахнул дверь. И получил удар ломом в грудь. Соседи из квартиры напротив вдвоем держали лом с другой стороны, насели и ударили меня об стену, чуть не воткнув туда орудие. Ваня двумя ударами сбил одного с ног, второй сшиб его. На лестничной площадке верещала женщина.
  - Зомби!!! Зомби!!! Спасите!!!
  Я выдернул лом из груди, и неверной рукой огрел орудием соседа по спине. Сосед, молотивший Ваню, молча рухнул. Ваня вскочил, перехватил у меня лом и побежал вперед. Второй сосед попытался меня схватить. Ударил я ногой, с перепугу попал в лицо и вылетел на площадку. Ваня уже вырубил и женщину-сирену, похоже, ударом в зубы. Из двери напротив выскочили еще трое. Двое - с топорами, один - с ломиком.
  - Пошли на хуй! - рявкнул Ваня, страшно вращая целым глазом и шевеля мясом на месте сгнившего.
  Они набросились втроем. Ломик правого Ваня отбил, левому успел садануть по яйцам. Средний всадил ему топор в плечо, перерубил ключицу, вогнал лезвие по топорище. С разбега я двинул левому согнувшемуся секироносцу, шваркнул его об стену, отобрал топор. Ваню свалил ломом правый.
  - Зарублю! - заорал я. Средний нагнулся, судорожно пытаясь выдернуть топор из Ваниного плеча, и получил по обухом по затылку. Парень с ломиком испуганно прижался к стене.
  - Лифт, - холодно велел Ваня, поднимаясь на ноги. Правая рука обвисла, в теле слева торчал топор. Голова неестественно заваливались направо. Парень с ломиком отчаянии бросился вперед, Ваня поднырнул, поймал на плечо и прыгнул на стену. Глухо охнув, парень сполз вниз.
  Сверху и снизу на лестнице замерли люди.
  - Ну?! - заорал Ваня. - Давайте! Сюда!
  Люди не шевелились.
  - Суки! - вопил Ваня. - Обосрались?! Ну?!
  Со скрипом разъехались двери лифта. Я зашел первым, с топором в руке, следом - Ваня.
  - Они уже обэзников вызывали, ясно, - обмяк Ваня. - Да выдерни ты эту хреновину!
  Я чуть замялся, прикидывая, куда девать тот, что в руке. Бросил на пол. Топор засел в Ванином теле. Но поддался.
  - Выскакиваем и бежим, - скомандовал Ваня.
  - А ты...
  - Я не на руках бегаю, - прорычал бритый. - Ты - вперед, я сзади.
  - Нет, - заспорил я. Из-за меня Ваню чуть не располовинили, а я еще впереди побегу?!
  - Пошел! - рявкнул Ваня, когда лифт остановился на первом этаже. Кто-то, выглядывающий из коридора, захлопнул дверь. И я побежал.
  Шарахнулся прохожий.
  Я оглядывался - Ваня бежал ровно на три шага сзади, почти след в след, еще и подгонял.
  Мы успели.
  Почти успели - когда перебегали дорогу, нас искали прожекторы с кладбищенских вышек, а от центра города неслись сирены.
  - Быстрей! - кричал Ваня. - Давай!
  Прожекторы накрыли нас перед опушкой леса, пулеметчики не попали - но бежать под грохот выстрелов и треск деревьев было очень страшно. Тем более, что сирены приближались.
  Обэзники ошиблись - рванули за нами через лес, вместо того, чтобы сразу ехать к роднику. Зомби обгонит почти любого живого - ему не надо ни отдыха, ни воздуха для мышц. Правда, если бы хоть одна разрывная пуля попала, хрен бы мы добежали.
  Но - добежали. И вломились к Сане.
  - Лешка?! - выдохнул Ваня.
  - Нет его, - сказал монах. - И не будет.
  - Почему? - еще не понял я.
  - Накрыли их, на кладбище, - ответил монах. - Вы же заварушку устроили, их сразу и постреляли. Долго что ли.
  - Блядь, - только и выговорил я.
  - Скоро обэзники сюда прибегут, - предупредил Саня. - Укрывать я вас могу, но они могут ждать, пока выйдете.
  - В поселок нам нельзя? - вздохнул Ваня.
  - Нельзя. Хорошо, если в поселке из-за вас погрома не будет, - сказал монах.
  - Предупредить надо... - заволновался Ваня.
  - Уже, - криво усмехнулся Саня. - А смысл? Разбегутся по лесам? Так пойманных сразу в землю, на месте.
  - И что делать? - выговорил я.
  - Молиться. Все, что мог, ты уже сделал. Дискеты принес? - вспомнил монах.
  - А что толку? - выкрикнул я.
  - Отдай. Может, кто продолжит, - Саня пожал плечами.
  Я протянул дискеты.
  - Ване помочь можно? - спросил я.
  - Зачем? - вздохнул монах. - На вас теперь розыск объявят. При всем желании дальше, чем на три километра вам не уйти. Будете здесь ждать ухода.
  - Клево, - выдохнул я.
  - Заткнись, - потребовал Ваня. А потом лег на диван. Только вот руки под голову подложить не сумел. Да и голова легла не ровно.
  Я сел в кресло. Сгорбился.
  Стучали в дверь. Саня ушел, что-то кричал. Кричали в ответ. Угрожали.
  - А может, сдаться? - поднял я голову.
  - На хуй? - равнодушно бросил Ваня.
  - Сане меньше хлопот.
  - Разберется.
  - Дерьмо.
  Возле кресла я увидел талмуд Лешки. "Веды". И закладка - на трети. В уголке Денис Васильевич аккуратно положил недоделанный деревянный кораблик.
  - Виталь, - позвал Ваня. - Достань у меня из левого кармана куртки, оленя.
  - Чего? - не понял я.
  - Сувенир достань, оглох? У меня рук нету, - бритый усмехнулся. - Ладно хоть ссать не надо.
  В кармане лежал маленький бронзовый олень, легко помещающийся в ладонь. С деревом рогов, с приподнятой передней ногой, с настороженными ушами.
  - Красиво, - вздохнул я.
  - Забирай, - неловко кивнул Ваня.
  - Что?
  - Подарок тебе. С Новым Годом, - поздравил бритый.
  - Мне? - не поверил я.
  - Тебе, олень.
  - Спасибо.
  Вернулся Саня.
  - Ушли, - хмуро бросил он. - В поселок пошли - там искать.
  - Суки, - простонал Ваня.
  - Их работа. Вы тоже хорошо повеселились. Нападение зомби. Теперь кирдык. Совет будем собирать...
  - Тоже дело, - сказал Ваня. - Давно не собирали.
  - Поможет ли.
  - Самооборона, - не согласился Ваня. - К тому же двое - это не все зомби.
  - Саня, - заговорил я. - Ты мне прикид завтра можешь какой-нибудь дать?
  - Чего? - обернулся монах.
  - Ну, очки черные, плащ, не знаю.
  - Зачем? - вежливо спросил Саня, пряча улыбку.
  - В город пойду, - отвернувшись, ответил я.
  - Мало? - усмехнулся Ваня.
  - Тебя поймают, два часа не пройдет, - напомнил монах. Напомнил, понимая, что я знаю.
  - Знаю, - кивнул я, не поворачивая голову.
  - Свихнулся? - спросил Ваня.
  - А что делать? Тут торчать?
  - В земле лучше! - закричал бритый. - Да тя мумифицировать могут!
  - Не поможет, - улыбнулся Саня. - Когда собираешься уходить?
  - Часов в восемь-девять.
  - Добро. Почитать чего принести? - привычно спросил монах.
  - На твой вкус, - я робко пожал плечами.
  - Вы оба охренели? - сел Ваня. - Саня, да его...
  - Ваня, - мягко улыбнулся монах. - Это его выбор.
  - Делайте, что хотите, - Ваня завалился обратно.
  А я сел читать Сент-Экзюпери. Синяя книжка, хорошая подборка. "Маленький принц". "Ночной почтовый". "Планета людей". "Военный летчик"...
  
  Шестая глава.
  
  31 декабря, четверг.
  
  Распогодилось. Солнце невысоко поднялось в бледном небе, золотило снег, мягко раскрашивало склоны оврага, по которому я шел от родника.
  В черных очках, в длинном плаще - просто Нео из "Матрицы". Только Морфея и Тринити не хватает.
  Постов не было - или обэзники меня не опознали, что вряд ли. Наверное, в самом деле не было. Зачем? В городе зомби поймают сразу. Да и какой дурак вылезет из убежища? Да еще посреди бела дня?
  Я знал, что надо сделать. Я знал, что успею это сделать. А потом - будь, что будет.
  Редкие прохожие осторожно шли по разъезженному детьми склону. Парень с канистрой, в пуховике нараспашку. Я чуть улыбнулся - сначала решил, что зомби, потом понял, что просто слишком теплая куртка. Пожилой мужик с двумя канистрами на ремне через плечо. Сопел на весь лес, тащил.
  Заснеженные дачи. Кое-где лают собаки. Начинает одна, подхватывают соседние, лай растекается дальше, доносится откуда-то от высоток.
  Микрорайон "Соломенка", или "Новый Восьмой" - коробки десятиэтажек, стадион, приземистая в окружении высоток трехэтажная школа. Кладбище. Рощица, вся в снегу. Белка скачет прямо по сугробам. Замерла, посмотрела на меня, оценивая, можно ли чего выпросить. Поняла, что не обломится, поскакала дальше.
  Налево - мой дом. Мне - прямо. Просыпающийся рынок. Машины, никак не разъезжающиеся в узком въезде между ларьков. Ставятся палатки, раскладывается товар. Переговариваются продавщицы. Женщина в синем фартуке поверх тулупа пьет кофе из одноразового стаканчика.
  Все - четко.
  Все - в последний раз.
  Грязно-зеленый торговый центр с башенкой почты. Кто-то придумал разместить парикмахерскую, почту и часовщика на втором этаже башенки, а третий этаж просто перекрыть железными решетками с амбарным замком. На почту - позже. Сначала - в банк. Выступающий стеклянный кубик входа, справа банкомат, сегодня свободный. В дни зарплаты выстраиваются очереди - не протолкнуться.
  В банке - очередь оплачивающих счета. Две валютные кассы, в одну двое, во вторую пусто. Удачно.
  - Можно обменять? - наклонился в окошко.
  - В соседнюю! - обиженно сказала сотрудница, немолодая, с помятым лицом, может, с похмелья, может, не выспалась или болеет...
  Пристроился за крепкой бабой в шубе и меховой шапке.
  - Валютная касса! - возмутилась женщина. Видно, она тоже пыталась обменять там, оно ее послали к соседям. - Зачем тогда писать?!
  - А что вы хотите? - не выдержала сотрудница с помятым лицом. - Стекло менять из-за вас?! Всем нравится, а ей!..
  - Написано - валютная, меняйте! - закричала женщина. Мне бы ее проблемы. Она - живая. У нее еще не все закончено.
  - С Новым Годом! - сказал я. Я улыбнулся в воротник плаща - губы уже выдавали зомби любому. - Не ссорьтесь!
  - И правда, - согласилась сотрудница. - С Новым Годом вас!
  - А тебе что?! - обернулась ко мне женщина.
  - Так ведь праздник, - я пожал плечами.
  - Очки нацепил! Раскомандовался! - кричала женщина.
  - Успокойтесь, - попросили ее уже из нашей кассы. - Что у вас?
  - Доллары! Обменяйте, - женщина бережно положила банкноты, забыла обо мне и уставилась на руки, что пересчитывали ее деньги. - А чего это у вас курс такой маленький?
  - Почему маленький? - не поднимая головы отозвалась девушка. - Как у всех.
  - А вот в центре...
  - Ну так и ехали бы в центр, - пожала плечами девушка.
  - А чего это я должна ехать в центр?! Спекулянты!
  - Слушайте, женщина! - оторвалась от денег девушка. - Не нравится - не меняйте! Доллары вернуть?
  - А что вы такая нервная? - обиделась женщина. - Я только спросила, почему такой курс маленький!
  - Будете менять?! - рявкнула девушка.
  - Буду. Ишь, молодежь какая пошла. Слова не скажи.
  Пересчитала дважды, не подпуская меня. И ушла.
  - Можно сдать? - я протянул пятьдесят, Лешкиных, которые он мне одалживал три дня назад. Вечность назад. Взял рубли. - Спасибо. С Новым Годом вас.
  - Спасибо, - вымученно улыбнулась девушка. - Вас также.
  - Поменьше вам скандальных клиентов, - всё в последний раз. - Побольше добрых.
  - Это хорошо бы, - улыбнулась девушка шире.
  - До свидания, - хотя какое свидание? В следующей жизни только если. В этой уже никак. Хоть так, хоть эдак все пойдет.
  - Всего хорошего, - кивнула девушка.
  Теперь - на почту. Те же очереди жаждущих рассчитаться за коммунальный услуги. Утро - людей не так много. Всего по пять-семь человек с ворохами счетов в каждое из трех окошек. Позже набегут, затопят все помещение, перемешаются, матерится будут...
  Ждал я не торопясь. Ждал, запоминая почту и людей - будет что вспоминать, когда зароют. Не торопился, потому что охота пока еще не начиналась. ОБЗ еще не знал, где я.
  - С Новым Годом! - пожелал я, когда подошла моя очередь. - Телефонную карточку, пожалуйста. Самую большую. Спасибо.
  Последние шаги. По поскрипывающему снегу. А вот и таксофон. Кому звонить первому, я решил еще в храме. Последний раз оглянулся на рынок. Вдохнул, представляя, какой должен быть на вкус и запах воздух. Посмотрел на небо, на общежития через дорогу. Потом - может не хватить времени. Убегать надо будет. Постоял еще минуту - долгую последнюю минуту.
  Вставил карточку в щель таксофона, набрал номер.
  - Алло, - буркнул Леха.
  - Алло, Леха? С наступающим!
  - Вит?! - закричал Леха. - Ты где?! Ты как?!
  - Нормально. У тебя все в порядке? Обэзники не наезжали?
  - Пытались, - засмеялась трубка. Последний раз слышу Леху. Последний раз - в этой жизни. - Заладили, зомби да зомби, да нехорошо зомби помогать.
  - Я и есть зомби, - сказал я.
  - Как? - охрипла трубка. - Шутишь, дурак?
  - С понедельника. Извиниться решил, что тебя заложил ОБЗ.
  - Да ладно... Будь спок... Серьезно? Так ведь мой телефон слушать могут...
  - Наверное. Ну не мог же я свалить, не попрощавшись, а? - усмехнулся я.
  - Ну ты, Вит, даешь...
  - Слышь, у меня там на компе твои стихи, если надо. Книжку мою можешь почитать, - договорил я, зачем звонил.
  - Ту? - Леха не уточнял. И так ясно.
  - Да.
  - Ты же хотел...
  - Ну, не успеваю уже дописать, - усмехнулся я. - Может, соавтора найдешь. Привет кому передавать? Там?
  - Дурак, - буркнул Леха. - Что-нибудь еще?
  - Только если Любке привет-прости передай, но надеюсь сам успею.
  - Добре.
  - Ну, удачи. С Новым Годом! - вот и всё.
  - Удачи.
  Карточку - в карман, ноги - в руки. Теперь охота пошла веселее.
  Перебежать дорогу. Таксофон возле остановки.
  - Алло! Андрей дома?
  - А кто его спрашивает? - мать. Какая-то странно спокойная перед праздником.
  - Виталий Федорович, учитель из школы.
  - Что-то случилось? - ровным голосом спросила мать.
  - Нет, ничего...
  - Вы знаете, Андрюша заболел.
  - Заболел? - не поверил я.
  - Да, он в больнице.
  - Давно?! - крикнул я. Что там уже случилось?!
  - Вчера отвезли, думали, обойдется, а ему все хуже и хуже... "Скорую" вызвали, муж сейчас у него. А я валерьянки напилась. Жду. Что-нибудь передать?
  - В какой больнице? - я сдавил трубку. Хрен с ним, пусть ловят, но я должен ему сказать, чтоб писал дальше.
  - В городской. В реанимации.
  - Спасибо. До свидания, - может, не поверят в ОБЗ, что зомби страх потерял. Может, выгорит.
  - Так может передать?..
  - Нет. Не надо.
  Карточку, бегом. До остановки. В маршрутку. В центр. Что там стряслось? Может этот идиот таблеток наглотался? Писатель, блядь, душа ранимая.
  Кинотеатр. Наконец-то. "Человек-паук", гласила подпись под чем-то условно изображающем человека в красном, прилепившегося к стене. Мне он напомнил скорее муху. "Тупой и еще тупее" красовались справа от мухи в красном, на следующей неделе. Людей на улице мало. Теперь по улочке вверх, мимо бьющего запахом теплой сдобы окошка булочной, мимо отреставрированных домов кафе, мимо завешанных грязными тряпками рабочих лесов. Перекресток. Улица-показушница, то ли Ленина по старинке, то ли Большая Садовая, по дореволюционному. Бульвар для прогулок - машинам ездить запрещено, налево вдали видны солнечные часы - больше похожи на завалившийся столб, который дворник подпер каким-то бруском, пока сам бегает позвонить. Дальше. Остановка, где собирают безработных на разовые работы. Поликлиника, красный кубик.
  Больница, над склоном. Внизу - церковь и храм буддийский, река.
  Я вбежал в реанимацию. И увидел мужчину, ссутуленного, с опущенной головой. Я уже знал, кто это и что случилось. Не смог пройти мимо.
  - Извините, вы не Шемяков? - кажется, Эндрю звали Шемяков.
  - А что? - поднял глаза мужчина. Глаза старика. - Я.
  - Андрей - ваш сын?
  - Был, - сказал отец. - А что?
  - Я его учитель. Вот, сегодня узнал...
  - Откуда? - равнодушно спросил мужчина.
  - Я вам домой звонил.
  - А.
  - А что случилось?
  - Астма. Мы уж думали, нас переживет. Весь год - ни одного приступа, хоть и сидел постоянно согнувшись, все писал что-то.
  - Что?! - я сел рядом. Так он свою повесть целый год писал и переписывал?!
  - Не знаю. Он все сжег. А потом слег, и все хуже, хуже... Не спасли.
  - И... когда... сжег? - идиот. Это в "Мастере и Маргарите" рукописи не горят. А в жизни - обыкновенная бумага. Хочешь - жги, хочешь...
  - Когда? - мужчина пожал плечами. - Дня два назад. После выходных.
  Я опустил голову. Значит, точно после нашего разговора. Это меня и спасло. Потому что печатая шаг вошли обэзники. Трое. И прошли мимо, скользнув по нам взглядом.
  Отец Эндрю бездумно посмотрел им вслед.
  - Вот и все, - прошептал он.
  - Нет, - решил я. - Я за ним.
  - Не надо, - выдавил Шемяков.
  - Я должен ему сказать...
  - Он умер, - выронил Шемяков. - Ему уже ничего не надо говорить. Все.
  - Но...
  - Уходите.
  - Послушайте, ведь он зомби...
  - Он уже не человек. Всё.
  - Господи! Вы со мной?
  Шемяков покачал головой.
  Я сбежал вниз.
  - Где у вас вывозят трупы? - закричал я в приемной.
  - Чего? - медсестра подняла брови.
  - Обэзники куда понесут? Мальчика, умер сейчас?
  - Не знаю, - пожала массивными плечами медсестра. - А вам зачем?
  - Я ему сказать не успел...
  - Значит, опоздали, - равнодушно сказала медсестра.
  - Послушайте!
  - Это вы послушайте! - медсестра повысила голос. - Милицию позову!
  Милиционер, мирно дремавший в уголке, заинтересованно приподнял голову.
  - Вы не понимаете...
  - Не мешайте работать! - рявкнула медсестра.
  Когда я выскочил на улицу, "воронок" уже выруливал на дорогу. Я пытался бежать за ним, но не успел - машина набрала скорость, уехала.
  Действительно, всё.
  Я пришел к вершине лестницы возле больницы. Оперся на перила. Посмотрел вдоль лестницы вниз, перевел взгляд. Белели православный храм и монастырь. В стороне золотился буддийский.
  Плакать я не мог. Поэтому постоял так, понимая, что это дело я уже не сумею завершить никогда. Опустил голову, закрыл уже высыхающие глаза. Ладно хоть медсестра не заметила. Всё.
  Значит, надо продолжить - закончить то, что еще можно. Вернулся к больнице - к таксофону возле входа.
  - Алло. Привет, мам.
  - Привет! - обрадовалась мама. - С Наступающим! Как дела? Как в школе? Ты где отмечать будешь?
  - С наступающим, - ответил я. Не решился сказать, решил врать. Узнают сами. Не за чем. - Наверное, с Любой.
  - А приходите к нам, вдвоем! У нас торт, чего только нет! - радовалась мама. Если б я ее не знал, наверное, и не заметил бы нотку натянутости и напряжения в почти искренней радости. - Приходите, в самом деле.
  - Подумаем. Хотя вряд ли. Лучше не ждите, - ОБЗ, наверное, уже засекло звонок и отслеживало, откуда.
  - Ну как это не ждите? Мы тебя всегда ждем, ты же знаешь. Приходите, - похоже, мама уже поняла. Просто - ждала чуда. Надеялась на чудо. Сегодня чудес не будет.
  - Знаю. Я люблю тебя, мам.
  - Спасибо... Витя, у тебя все хорошо? Голос какой-то расстроенный, - мама перестала скрывать тревогу.
  - Пройдет. Я вас обоих люблю. Передай это папе.
  - Витя... Так это правда, по телевизору... - вот она и почувствовала, что для нас чуда не нашлось.
  - Да, мам, - это я сказать смог. Сказать, что зомби - не получилось бы.
  - Как же так... Вит, как же это?
  - Извини. Но мне хорошо. Честно. Зомби не так уж плохо, нас тут целый поселок, - быстро начал врать я.
  - А Люба... тоже?
  - Нет, с Любой все в порядке. У меня все хорошо, - продолжал убеждать я. Вот уже ОБЗ и определил, откуда звонок, если судить по фильмам и книгам.
  - Ох, Витя... Как же так.
  - Ты же знаешь, у меня сердце болело. Сейчас ничего не болит. Все нормально, мама, - улыбнулся я. Наверное, она тоже знала, что улыбка показная.
  Мама плакала.
  - Ну мам, перестань, - а сейчас связываются с ближайшими патрулями. Может даже, первыми приедут те, кто Эндрю увез, не довезут. Хотя что тут ехать.
  - Алло! - принял трубку отец.
  - Привет, пап. С новым годом.
  - Что вы...
  - Я зомби, папа, - отцу оказалось сказать легче. А может, уже времени не оставалось.
  - Понятно, - осип папа. - Как... ты?
  - Хорошо. Я уже говорил, я в поселке зомби. Живым сюда нельзя, но здесь вполне хорошо. Присмотри за мамой, ладно? - а вот и сирены.
  - Ладно. Звонить тебе можно? - крикнул папа, может, сирены услышал.
  - Нет. И, наверное, я уже не позвоню. Я вас люблю. С новым годом, - быстро проговорил я.
  - И тебя, - успел пожелать папа.
  Я нажал рычажок. Сирены выли уже совсем близко. Я перебежал дорогу прямо перед носом "воронка", прыгнул к лестнице, оседлал перила и поехал вниз.
  - Стой! - закричали сзади. - Стоять!
  Как же.
  Мне повезло - навстречу поднималась бабушка - божий одуванчик. Стрелять не будут. По крайней мере, не на лестнице.
  - С Новым Годом, бабушка! - крикнул я, проезжая мимо.
  - Спасибо, соколик, - засмеялась бабушка. - Ишь, проказник!
  - А ну стой, твою мать! - обэзники бежали по ступенькам. Ступеньки были скользкие. Или упадут, или замедлятся. По перилам ехать испугаются - конечно, им есть что терять, не то что мне. Я перестал притормаживать, и от скорости захватило дух.
  - С дороги! - ревели обэзники. Бабушке, похоже. - Уйди, мать твою через колено!
  Бабушка что-то отвечала, ругалась. Спасибо, бабуля.
  С диким воплем я слетел с лестницы в снег, покатился. Вскочил, отряхнулся, оглянулся. Обэзники остановились наверху, обогнули бабушку, целились, сволочи. Я отыскал глазами буддийский храм и побежал, петляя. Бухнуло очередью, еще одной, и еще. По движущейся цели, да после кросса - это кто ж попасть бы мог? На это я и рассчитывал. А еще - на деревья, под которые скоро и нырнул, и побежал к буддистам.
  Обэзники матерились так, что я их слышал за триста метров. И улыбался. А потом свернул и побежал по сугробам мимо храма. Пусть меня ищут и ждут возле этого храма. Все равно не поверят монахам, что никакого зобми в храме нет, и что зомби убегая от одного отряда мог вернуться в город. Ну и замерзайте в засаде. Нечего было бабушку обижать.
  
  Седьмая глава.
  
  31 декабря, четверг.
  
  Вдоль берега, по зарослям да через лесок, покрывающий склон, я выбежал к мосту. Перешел через замерзшую реку, даже в канун нового года густо усеянную рыбаками, и пошел вдоль проспекта Пушкина.
  Люди уже проснулись, выходили на улицу за последними закупками к празднику. Аттракционы работали вовсю судя по длинным очередям в кассы. Неспешно вращалось "колесо обозрения", крутились карусели, летал поездок американских горок. Добродушные родители выгуливали чад, старушки караулили пустые бутылки.
  Снег искрился на солнце, и всё было радостно, и все были радостны. Рынок кипел. Сплошными потоками катились покупатели между палаток, устраивали заторы, присматривались, приценивались, покупали, хоть цены и выросли в два-три раза.
  В киоск "Союзпечати" тоже выстроилась очередь. Очередь ворчала, потому что покупательница в добротном бардовом пальто и меховой шапке покупала газету, спрашивала программу, уточняла, какая газета с программой лучше, покупала, спрашивала, какой бы ей кроссворд купить, выслушивала обстоятельную лекцию о наличии газет с кроссвордами, о достоинствах и недостатках каждой, выбирала, покупала, спрашивала, что бы ей купить просто почитать...
  - Дома надо думать, что брать! - не выдержала пожилая покупательница в телогрейке, вторая в очереди.
  - Что вы нервничаете? - обернулась покупательница в меховой шапке. - С новым годом вас.
  - Стоит и стоит! Час стоит! - вызверилась телогрейка.
  - И правильно делает! - высунулась в окошко старушка-продавец. - Покупатель выбирает!
  - Сколько можно выбирать! Стоит и стоит! - продолжала телогрейка.
  - Не обращайте на них внимания, - с обидой за других посоветовала продавец.
  - Буду я еще на них нервы тратить! - улыбнулась меховая шапка. Забрала ворох газет и чинно зашагала прочь.
  - Два часа выбирать! - все не могла успокоиться телогрейка. - Два часа!
  - Что вам? - резко спросила продавец.
  - А что у вас с программой есть?
  Я улыбнулся.
  Купил себе пачку конвертов, пачку тетрадей, десяток ручек и пошел искать свободную скамейку. Нашел быстро, смахнул снег, и устроился письма писать. Прощаться. Чтоб никому обидно не было.
  Вот только на середине второго письма чернила в ручке замерзли и писать наотрез отказались. Не помогли ни резкие выдохи, ни засовывание под мышку. Логично. Температура тела мертвецов стремится к температуре забортного воздуха.
  Пришлось искать кафе и надеяться, что человек, строчащий письма, не вызовет подозрений и желания обратиться в ОБЗ. Кафе отыскалось в здании магазина. Заказал кофе, заодно об стаканчик удалось отогреть чернила. Столик я выбрал в углу, на удачу освободившийся. Плащ снял, оставил шарфик, замотав им горло и лицо до глаз. Точнее - до очков.
  Левой рукой писать было непривычно и неудобно. Получалось медленно и коряво. Но получалось. А с пятого письма и вовсе хорошо пошло.
  - Не занято?
  - Нет, - механически ответил я, поднимая голову.
  Девица. Круглолицая, пышногрудая, с телячьими глазами. Приятное соседство. Ладно, я сижу - кофе пью, и ты садись - чай пей, и не мешай, пожалуйста.
  - С новым годом, - не услышала моей мольбы девица.
  - Взаимно, - хотя, наверное, лучше было просто послать прямым текстом. Или нагрубить.
  - А вы поздравления пишите, да?
  Я промолчал, но это не помогло.
  - Это так романтично. В наш век писать письма.
  Были б пальцы не мертвые - уже болели бы небось. Очень романтично! Особенно, когда привык печатать на клавиатуре, и получается на мониторе быстрее и красивее, чем закорючки на бумаге, нацарапанные левой рукой. И, кстати, деревья никто не изничтожает.
  - У вас столько друзей? - не отставала девица.
  - Подруг, - буркнул я. С мысли она сбивала успешно.
  - А почему вы так шарфом укутались? Болеете?
  - Что вам от меня надо? - поднял голову от письма.
  - Поговорить. Знаете, так трудно найти родственную душу...
  - Не знаю.
  - Вы счастливый человек.
  - Я? - искренне удивился я.
  - У вас столько друзей, вам есть чем заняться, у вас жизнь полна смысла, - мечтательно сказала девица.
  - А у вас?
  - Пусто. Одни рыла вокруг. Ни одного нормального человека, с кем можно было бы поговорить, излить душу, понять друг друга... Извините, я вам мешаю.
  - И что, так уж никого? - надо было пользоваться моментом, но меня уже понесло.
  - Никого.
  - И не было?
  - Почему? Были. Но все оказались в конечном итоге сволочами, - вздохнула девица.
  - А может, не стоит так строго судить?
  - Да разве ж я строго сужу? - возмутилась девица.
  - Вам виднее, - проворчал я.
  - А почему вы в очках?
  - А что? - дождались.
  - Я люблю видеть глаза людей, с которыми говорю.
  - А я люблю прятать глаза, - отрезал я, собирая письма.
  - Снимите очки, - попросила девица.
  Я осторожно убрал письма в карман. Пора сматываться. Вот и пробуй после этого проводить психологические сеансы помощи ближним.
  - Счастливого нового года, - пожелал я, поднимаясь.
  - Подождите, вы в какую сторону? - подскочила девица.
  - В сторону Габровской, - буркнул я.
  - Так нам по пути! - обрадовалась девица.
  В любую сторону по пути, что ли.
  - Нет. Нам не по пути. Я пешком, - попытался отвязаться я.
  - Я обожаю гулять! - восторженно сообщила девица.
  Господи. Я ведь только хотел написать несколько писем. За что?
  - Я тороплюсь. Дела.
  - Я вас не задержу. Я так редко встречаю интересных людей, а вы от меня убегаете!
  - И что же во мне интересного?
  - Всё!
  Исчерпывающий ответ. Пока я обдумывал, как же от нее отделаться, мы шли рядом в толпе прохожих.
  - А где вы собираетесь новый год отмечать?
  Правду сказать? Мол, лежать в могиле без красного банта размышляя о вечном или, если получится, скрываться от обэзников?
  - Еще не знаю, - неопределенно ответил я.
  - А давайте вместе!
  - Под елкой? - усмехнулся я.
  - Под какой?
  - Центральной, на Ленина.
  - А ты точно придешь? - вот и перешли на "ты".
  - Куда ж я денусь? - вздохнул я. В землю, куда ж еще. Не будет никакой елки, никакого Нового Года. Ничего не будет - только где-то там, на горизонте, следующая жизнь.
  - Здорово! - восхитилась девица. Мне стало ее почти жалко. Похоже, она на самом деле надеялась на встречу. Похоже, напридумывала обо мне невесть что. Ну, сходит на елку, может, там с кем познакомиться. - Слушай, а я здесь близко живу! Давай зайдем, а?
  - Я спешу.
  - На полчаса. Письма свои допишешь. Чаем напою. Давай, не стесняйся. Ну?
  - Я опаздываю.
  - Ну кто тебя там ждет? Подождет. Праздник же сегодня! - настаивала девица.
  - А у вас кофе есть? - в конце концов, на квартире проще укрыться от обэников. В толпе, конечно, спрятаться можно, но и на патруль нарваться можно. Как-нибудь обойдется. Ну, вызовет она обэзников - так услышу да сбегу. А если не вызовет?
  - Есть! - до ушей улыбнулась девица. - Тут два шага. Вот сюда.
  Дом оказался в самом деле в двух шагах - просто обойти - вход со двора, второй подъезд, третий этаж. Девица пропустила меня вперед.
  Я уже начал забывать, как это неприятно, когда тебя бьют электрошокером.
  Двое протащили меня на кухню, маленький небритый мужичок в костюме пристегнул правую руку к батарее и стал нервно прохаживаться по комнате. Второй, в свитере, покрупнее, неторопливо сел на табурете, привалившись спиной к обшарпанным обоям на стене, закурил.
  - Ну? - спросил мужичок в костюме.
  - У меня к вам предложение, - когда уже проиграл, почему бы не блефовать?
  - Да ну? - уставился на меня мужичок.
  - Отпустите меня до вечера, сам сдамся. И сопротивляться не буду.
  - А то что? Кусаться будешь? - оскалился мужичок. - Или бздеть?
  - Ладно, - вздохнул я. Блеф не прошел. - Тогда можно хоть последнее желание?
  - У вас тут пожрать чего есть? - зашла на кухню девица. В свитере грудь просматривались еще лучше, а джинсы в облипку чуть не лопались по швам. И ведь широкие джинсы.
  - Никаких... - начал возражать мне мужичок.
  - Смотря какое, - заговорил второй.
  - Как вы меня поймали? - поинтересовался я. Почему-то было спокойно. Ну, поймали. Так ведь знал, что этим закончится, только что вот надеялся подольше побегать.
  - Ничего не оставили? - загремела кастрюлями девица.
  - Проще простого, - довольно хмыкнул мужик покрупнее. - Любой бармен или буфетчица зомби сразу опознает. Морда замотана, походка деревянная. А дальше - дело техники. Брать в кафе неудобно, погром может быть, людей напугаем, сбежать мог бы. А мы те - деваху, и сам, голубок, в руки прилетел.
  - На хрен только перся? - недовольно пробурчала девица, прямо со сковороды доедая картошку. - Все равно ведь не встанет уже.
  - Последний раз приятно с девахой побыть, - со знанием дела объяснил мужичок. Тебе-то откуда знать, придурок?
  - Скрыться от нас, - мужик в свитере был поумнее. - Так?
  - Так, - согласился я. - И куда меня сейчас?
  - Назад! В землю! - выкрикнул мужичок в костюме.
  - Зря ты из поселка вылезал, - вздохнула девица. - Да и людей мочить почем зря не фиг.
  - Ясно, - вздохнул я.
  Значит, терять нечего. Хуже уже не будет.
  Поэтому я вскочил и прыгнул в окно. Наручники стальные - авось кисть отхватят да и все, а этаж - третий, не так высоко. Ну а не оторвет да зависну - значит, быть в земле.
  Случилось по третьему варианту.
  Трубы отопления, наверное, не меняли с постройки здания - лет тридцать, а то и больше. И оборвалась труба, а я улетел в сугроб. Мелькнуло в окне лицо мужичка, закричал мужичок, громко - ошпарило, похоже, и скрылся. А я побежал, куда глаза глядят, сунув руки в карманы - спрятать наручник.
  И куда деваться-то теперь? Поди, облаву устроят. И что делать? Очки - на фиг, шарфик - в сугроб и затоптать. Плащ бы поменять... Не выйдет, да и письма там. Теперь - в толпу. На рынок. Могут разорвать, а могут и не заметить. Бегом до Пушкина. Улица. Влиться в толпу. Дышать не забывать. Теперь светофор, через дорогу, с толпой на рынок. Массы прут в обе стороны, тут если и опознаешь зомби, так не схватишь.
  А за рынком примостился один из буддийских храмов. Много их тут, возле рынка, штук пять будет.
  Обэзников не видно. Бегом к храму.
  Открыли двери оперативно. Привычка, наверное. Монах был помоложе Сани, в таком же оранжевом халате и так же обрит.
  - Проходи, - предложил он, не удивляясь, закрыл дверь. Деловито спросил. - Гонятся?
  - Вроде нет, - я пожал плечами. Сколько ж тут зомби бегает-то каждый день, что он так спокоен? Толпы? - Ищут.
  - Здесь не найдут, - заверил монах. - Вот оцепить могут. Что-нибудь надо?
  - Мне б несколько писем написать, да пойду, - попросил я.
  - Как хочешь, - пожал плечами монах. - Иди за мной.
  
  Восьмая глава.
  
  31 декабря, четверг.
  
  Когда стемнело, я выскользнул из храма через заднюю дверь. Оцепление обэзники не поставили. То ли храмов много в округе, все не оцепишь, то ли обэзники тоже люди, и им праздника хочется. А может, решили, что все равно я никуда не денусь. Правильно решили, если так.
  Я сходил к почтовому ящику - монах подсказал, где есть поближе - бросил письма.
  В общем-то всё. Осталось только позвонить Любе.
  Таксофон я нашел на Орджоникидзе, возле остановки. Толпились люди, немного. На елку ехать рано, домой все уже постарались успеть. Стояли, хмурились, ждали троллейбусы. Троллейбусов, правда, ходило мало - праздник, водителям тоже отдохнуть надо.
  - Алло, - подняла трубку Люба. Грустный голос.
  - С новым годом! - выпалил я.
  - Вит! - ожила Люба. - Ты где?
  - Тут, - незачем облегчать ОБЗ жизнь, говорить, где меня ловить. Я еще не попрощался. - Я зомби.
  - Я подъеду, - Люба, похоже, не поняла. - Куда?!
  - На "День Святого Валентина".
  Вспомнит или нет? Где отмечали?
  - Хорошо. Жди.
  Вспомнила. Если повезло - даже не определили, откуда звонок. Время убежать есть. А впрочем, чего бегать? Я не торопясь пошел на Советскую площадь - метров двести, справа темнели дома с пустыми офисами, слева - белел снегом обрыв вниз, внизу проезжали машины.
  На площади горел вечный огонь, согревая братскую могилу погибших за советскую власть, над огнем на высокой светлой стеле бронзовая женщина продолжала вечный бег с поднятыми к серому небу руками. За спиной женщины - небольшой бортик и почти отвесный склон вниз. У подножия - дорога, дальше - река, огни далеких домов Заднепровья. На этом бортике мы и отмечали четырнадцатое февраля.
  Сюда Люба и пришла. Конечно, за ней пришли обэзники. Отличаются они все же от других, и в толпе выделяются. Правда, толпа еще не успела собраться, прогуливались парами и маленькими компаниями, громко еще не кричали, не шумели.
  - Витя! - Люба подбежала ко мне. Обняла. Может, зря я решил прощаться. Не подумал, что и мне и ей больно будет. Я обнял девушку и замер. Так бы и стоять, и жить вместе, долго и счастливо, и... Не так уж много я хочу. Только - поздно. Слишком поздно. Слишком долго я искал таблетки.
  Обэзники брали нас в кольцо, неторопливо, стараясь делать все незаметно. Надо подойти поговорить, пока операцию захвата не начали.
  - Одну минуту, - попросил я, мягко отталкивая девушку.
  - Что?! - испугалась Люба, судорожно сжала меня крепче.
  - Тут... Надо... - выговорил я. - Пару минут, хорошо, малыш?
  - Правда? Ты вернешься?
  - Правда, - пообещал я. - Только ты за мной не ходи, ладно?
  Люба кивнула.
  Я пробежал глазами по цепочке обэзников, прикинул, кто может быть главным и пошел, надеясь, что никто не проявит инициативу, не огреет меня шокером на глазах Любы и окружающих, а то как-то совсем уж паршиво выйдет. Пожалуйста! Несколько минут, а там пусть будет, как будет!
  - С Новым годом вас, - сказал я, глядя прямо в глаза обэзнику. Никто наперехват не кинулся.
  - С Новым годом, Виталик, - кивнул обэзник. Похоже, я угадал, подошел, к кому надо.
  - Дайте попрощаться, - попросил я.
  - А если нет? - ухмыльнулся обэзник, глаза у него стали холодные и жесткие.
  Я вздохнул. Оглянулся на Любу. Девушка ждала, смотрела на нас, мяла перчатки в руках. Вздохнул еще раз, пытаясь просчитать, как убегать, как смыться еще раз. Вот только не придумывалось ничего. Я хотел только одного - побыть несколько минут с Любой. Неужели это так много?!
  - Знаю, - кивнул обэзник. - Видел Ромку. Хорошо ты его.
  - Он сам, - я устало пожал плечами. - Сильно обжегся?
  - Да нет... - криво усмехнулся обэзник. Задумался. Глаза потеплели. - Давно встречаетесь-то?
  - Года полтора, - глядя в сторону уронил я.
  - Сколько прощаться будешь? - проворчал обэзник.
  - Как получится, - сквозь зубы ответил я.
  - Не сбежишь? - усмехнулся обэзник.
  - Куда?! - я с отчаянием посмотрел ему в глаза.
  - Некуда, - кивнул обэзник. - Ладно, иди давай.
  - Спасибо, - сказал я. Спасибо.
  - С новым годом.
  Я вернулся к Любе. Обнял.
  В последний раз.
  - Всё, - вымученно улыбнулся я.
  - Так ты... правда... - начала Люба.
  - Да, - выдавил я, прижимая девушку к себе, запоминая голос, волосы, запоминая всё. - Еще в понедельник.
  - А я надеялась... - мертвым голосом сказала Люба.
  - Извини, - что я еще мог сказать?
  - И что теперь? Что?! - выкрикнула Люба.
  - Буду обэникам сдаваться, - сказал я. Понял, что она спрашивала про себя. - А ты - живи дальше. Хочешь - забудь, хочешь - помни, только трагедии не делай.
  - Что?! - вскинулась Люба.
  - Все умирают, - вздохнул я. Началось. Теперь - надо переубедить Любу, что все нормально. Постараться самому в это поверить. В то, что будет следующая жизнь, где мы снова встретимся. Потому что если мы не встретимся... Если это все - в последний раз, то зачем тогда она нужна, эта следующая жизнь?!
  - Все... - Люба уютно устроилась у меня на плече. Я понял, почему она успокоилась.
  - Даже не думай! - прикрикнул я, пытаясь перебороть страх. Страх - и растущее желание, желание, чтобы Люба меня не послушалась.
  - Это почему? - промурлыкала Люба.
  - Люба! - взмолился я, понимая, что еще немного - и я сдамся. Соглашусь.
  - А что мне еще делать? - поинтересовалась Люба. Поинтересовалась по-деловому. Как будто просила инструкции.
  - Ну... - я лихорадочно думал. - Ты же без меня как-то жила?
  - Когда это было? - вздохнула Люба.
  - Перестань, - забормотал я, с ужасом чувствуя, что не получается переубедить девушку. Что я все меньше хочу ее переубедить. - Все будет хорошо. Мы еще встретимся - может быть, не в следующей жизни, но встретимся. Точно. Я обещаю. Суицид все усложняет. Очень усложняет. Не надо.
  - Перешли бы вместе, - вздохнула Люба.
  - Я тебя подожду. Там. Вселимся вместе...
  - Виталь...
  - Все будет хорошо, никуда оно не денется! - в сердцах выпалил я, поверил, что так и будет. Поверил, теперь главное - удержать веру, убедить Любу.
  - А зачем мне жить? - глухо спросила Люба. Похоже, согласилась жить. Значит, встретимся не скоро. Заныли зубы.
  - Ну, захочешь - я тебе приснюсь, - глупо пообещал я. - Хорошо?
  - Нет. Ничего не хорошо, - Люба заплакала.
  - Ну чего ты? Мне будет хорошо там, тебе - тоже неплохо здесь. Квартира теперь твоя, денег там есть немного, - быстро уговаривал я. Уговаривал, не давая ей передумать, не давая себе усомниться в своей вере.
  - А родители твои?
  - А у них ты будешь, дочка вместо сына. Тоже хорошо. Ну что еще плохо? - наговаривал я. Сломать логику, сломать сопротивление.
  - Тебя не будет, - Люба уткнулась в плечо.
  - Ну как это не будет? Буду. Рядом. Всегда. Обещаю, - частил я.
  Люба не ответила. Только всхлипнула.
  - Глупая. Да и зачем тебе я? Книгу так и не написал. Учитель-неудачник, - улыбнулся я. - Найдешь кого получше. Поинтереснее. Побогаче. Нарожаешь детишек. Может, сына Витом назовешь. Все будет хорошо.
  - Дурак... - плакала Люба.
  - И мне будет хорошо. Ангелам плохо не бывает в принципе. Спина уже чешется - крылья растут, - шутил я, уже начиная скучать по Любе.
  - Дурак! - всхлипнула девушка.
  - Ну вот и дождались, - я улыбнулся, напел:
  
  До свидания, малыш.
  Я упал, а ты летишь.
  Ну и ладно улетай
  В рай.
  Ничего-ничего,
  Мы увидимся еще.
  Я и сам, я и сам,
  Назло врагам,
  Буду там.
  
  - С новым годом, малыш, - решился я. Не надо затягивать прощания, только хуже будет. И так заныло теперь в груди - от того, что сейчас разойдемся. Может быть, навсегда. Люба - передумала, лучше закончить все сейчас.
  - Что? Уже? - Люба поняла, с отчаянием заглянула в глаза. Я улыбнулся, стараясь зажечь в глазах огоньки радости - мы еще были вместе. Стараясь не выдать свое отчаяние - ей бы хоть со своим справиться.
  - Меня люди ждут, - мягко сказал я. - Им тоже праздника хочется.
  - А мне?! Мне - не хочется?! - закричала Люба, мертво вцепилась в плащ.
  - Я заразный сейчас. Не хватало еще тебя заразить. Ну, успокоилась? - улыбнулся я. Не хотел я уходить, отпускать Любку, расставаться.
  - Я?! - задохнулась Люба.
  - Все будет хорошо. Честное слово. Мне пора, - я собрался, заставляя себя делать шаг назад. Гладить руки Любы - в последний раз - просить, чтобы отпустила.
  - Не уходи, - прошептала-выдохнула Люба. На секунду я представил, что мы сбежим. Или Люба убьет себя - и мы будем вместе. На секунду я захотел этого. Хоть чего-нибудь, только не уходить, только не оставаться без Любы.
  - Извини. Надо, - сказать я смог. Сделать - не хватило сил. Я пытался заставить себя сделать еще хотя бы один шаг. Всего один - и не мог. Потому что пока что мы еще были рядом. А этот шаг...
  - С новым годом, - выдавила Люба, всхлипывая.
  - С новым годом, - я не мог даже отвести ее руки от плаща. Так и замер, держась за ее запястья. Надо. Но не получалось. Люба поняла. Поняла, что надо - и что я не могу.
  - Удачи, - тихо сказала Люба, отпустила меня, ссутулилась и побрела домой. Бесконечно одинокая. Перед ней была целая жизнь.
  Моя - уже закончилась. Ничем я не мог помочь ни ей, ни себе. Ничем. Только подождать. Еще лет семьдесят. А потом - воплотиться вместе. Я смотрел на Любу, надеясь, что она оглянется, и я еще раз - последний раз - увижу ее лицо. Боясь, что она оглянется - я бы не выдержал, побежал, догнал. Люба не оглянулась.
  Я заставил себя повернуться. Сделать шаг. Еще один.
  С трудом подошел к обэзнику-офицеру.
  - Я готов, - сказал я.
  - Не наврал, - угрюмо кивнул обэзник. - И чего тебе в поселке не сиделось?
  - Так получилось, - я пожал плечами.
  - Так получилось! - зло сплюнул обэзник. - А мне теперь тебя в землю закапывай. Попробую договориться о сокращении срока.
  - Срока? - не понял я. Всё уже закончилось. Какой срок?
  - Ну да. Не на вечно ж закапывать. Потом красный бант вывесят.
  - А, - наверное, надо было поблагодарить. - Спасибо. Даже если врете про красный бант.
  - Умник, блядь. Пошли, давай.
  Отряд стянулся вокруг в кольцо. Офицер кивнул к стоящему в конце улицы, перед площадью, "воронку".
  В окнах вдоль улицы горел свет - люди уже готовились к встрече нового года. Накрывали на стол, суетились. А может быть, уже и праздновали.
  А я шагал к "воронку". Добровольно. Осознавая, что больше мне здесь делать нечего.
  Повалил снег. Хлопьями. Настоящий новогодний снег. А я поднял голову к небу, закрыв глаза.
  И ушел.
  Посмотрел на свое падающее тело, на растерявшихся обэзников. На опомнившегося первым офицера. Офицер поднял голову и улыбнулся.
  - Прах к праху! - крикнул он, помахал рукой. - Душа к небу!
  Я посмотрел последний раз - на уходящую Любу. Я очень хотел верить, что не обознался.
  И полетел вверх, навстречу падающим хлопьям.
Оценка: 7.00*4  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"