Средин Ник : другие произведения.

Революция, которой не было

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Про грядущую революцию я услышал первый раз на митинге возле ЈМашинки"...

  Пролог.
  
  Осенью с тоской миришься. Каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. Но ты знаешь, что весна обязательно придет, так же как ты уверен, что замерзшая река снова освободится ото льда. Но когда холодные дожди льют не переставая и убивают весну, кажется, будто ни за что загублена молодая жизнь. Впрочем, в ту пору весна в конце концов всегда наступала, но было страшно, что она могла и не прийти.
  Э. Хемингуэй,
  "Праздник, который всегда с тобой".
  
  Про грядущую революцию я услышал первый раз на митинге возле "Машинки".
  То есть это раньше она было "машинкой" - машиностроительным институтом, но после эпидемии переименований и "апгредйа" ВУЗов стала Белорусско-Российским университетом. На той же волне "педуха" стала носить гордое имя МГУ, правда, имени Кулешова, а не Ломоносова, а "техноложка" превратилась в Университет Продовольствия. Так государственных ВУЗов рангом ниже университета в Могилеве не осталось - то ли потому что в одном из них учился во время оно Сам, то ли по какому-то тайному стратегическому плану. Кстати, негосударственных ВУЗов ранга института в Могилеве вскоре тоже не осталось - правда, эти просто позакрывали, мол, берут деньги, а уровень образования молодых белорусов падает.
  А возле "Машинки" тогда проходил несанкционированный митинг в поддержку противника Президента - "Единого" кандидата. "Единого" - потому как все оппозиционные партии решили противопоставить именно его действующему Президенту. Митинг заключался в раздаче листовок шарахающимся прохожим и кучке молодежи, держащей синий лоскут плаката с желтыми буквами "Голосуй за Единого!" Про митинг я узнал в "штабе Единого", безлюдном и пустынном. Зашел я туда по большому счету от нечего делать.
  Всю весну и лето, практически всю предвыборную кампанию я твердо знал, что победит Президент, потому что Оппозиционер победить просто не может. Пока верил - жил себе спокойно и не беспокоился, ну грустил иногда, что ничего не поменяется после выборов, ну, да, останется "Режим Лукашенко", но ведь ни обухом плети не перешибешь, ни лбом стену не прошибешь.
  А в августе зашел дружок, нашел подработку "выгодную" - обходить квартиры и проводить опрос, за кого жители собираются голосовать. Десять квартир - доллар. В подъезде - квартир сорок, дом обошел - уже можно джинсы купить. Из тех, что подешевле, конечно, но для студента и десятка - хорошая подработка. Были и повыгоднее предложения - расклеивать плакаты "Единого" где ни попадя, по доллару за штуку. Платили много - потому что и гоняли много, и в милицию забирали за "хулиганство", посему клеили по ночам, перебежками...
  Я же продолжал жить более-менее спокойно, за длинным рублем не гнался, ходил по квартирам, с людьми говорил. Люди попадались разные, и хрестоматийная свадьба была, кричавшая "Победу Демократу!", и женщина, сказавшая, что она боится говорить, за кого голосовать будет. Ее квартиру мы смело пометили, как "наших". Были и другие, говорившие, что лично знали Единого в бытность его начальником профсоюза Могилевской области, и что воровал тогда Единый не скупясь и не особенно смущаясь, и в целом руководитель из него никакой. Были те, кто заявили, что если б Единый не вводил единый обязательный родной белорусский язык, запрещая русский, то еще можно было бы думать, а так - только за Президента. Были и два этажа, на пятом уверенно говорили, что голосовать будут только за Единого и разве найдутся дураки голосовать за Президента? На четвертом кричали, что Единый - дурак, и какой дурак может не переизбрать Президента? Была бабушка, сказавшая, что без разницы, за кого голосовать - все равно лучше не будет, и быстрей бы ей уже помереть.
  "Разбирали дома" мы в том самом штабе Единого, где официально существовали три бригады - на три района, а на самом деле царила анархия. Кто где ходит, узнавали уже по отчетам, или лично - при встрече, или у опрашиваемых. У последних, как правило, по вопросу "Ну сколько вы еще будете ходить?! Ну спрашивали же уже!"
  Кроме опросов лично я поучаствовал только в раздаче листовок. Стояли мы втроем, бросались на людей, люди разбегались в стороны, но листовки чаще брали, чем отмахивались, как от чумы. Раздавали мы листовки недолго - с полчаса, потом подъехал "козлик" милиции, остановился, милиционер переговоры начал по рации...
  Нас это касалось или не нас, мы решили не выяснять - желающих пострадать за дело демократии в наших стройных немногочисленных рядах не обнаружилось, и подхватив стенд с фотопортретом Единого мы быстро ретировались, сбросили листовки в мусорку, стенд вернули в штаб и довольные собой разошлись.
  А тогда у меня просто было свободное время, я и решил зайти узнать, не могу ли чем поспособствовать безнадежной борьбе Единого. Послали меня на митинг, я и пошел. Взял пачку листовок у женщины, у нее листовок много было, раздал студентам. Стоять лучше, чем ходить, а те, что плакат держали - стояли. Я и подошел к парню, предложил сменить. А парень мне этак тихо и сказал "С той стороны смени дурака. Нечего малышню подставлять". Малышня в лице парнишки-старшеклассника попробовала было возмутиться, но руководители митинга - двое взрослых - уточнили мое совершеннолетие и добровольность и приказали старшекласснику сдать пост.
  Митинг длился не очень долго, лозунг свернули, кучку стянули с площади перед университетом и перебазировались к Универмагу, тоже на полчаса, потом к диагностическому центру.
  Добрые бабушки истошно кричали "За сколько вы продались Западу?!", "За сколько вы продали совесть!", а дальше нецензурно, и не только бабушки. Поддержали, если правильно помню, только мужичок, в костюме, при дипломате, сказал, что хорошее дело делаем, пожелал удачи и пошел дальше. Милиция никого не вязала - то ли повезло, то ли милиции было не до нас.
  Кроме того, оппозиционеры весь август щеголяли в майках "Скажем дураку нет!", точка изображала перечеркнутую рожу с усиками на манер гитлеровских, первое время их активно забирали в участки за "оскорбление Президента". Забранные же обоснованно кричали, что призывают они голосовать за умного в принципе, и по какой такой причине гражданин сержант решил, что дурак - Президент? И кто после этого кого оскорбляет? Самые активные писали жалобы в прокуратуру. По слухам, некоторые оппозиционеры схлопотали на орехи и дубинками, а особенно неудачливые вроде как даже мешочками с дробью по почкам, чтоб не баловались.
  Вообще, слухи ходили по городу разные. Например, что милиции пришло распоряжение "колоть" оппозиционеров на нераскрытые кражи. Подтверждений я не слышал, как, впрочем, и опровержений. Ходили слухи, что на очередном марше оппозиции колонна демонстрантов наполовину, если не больше, состояла из чекистов и сексотов. Ходили слухи, что на рок-концерте "НРМ" шестого сентября будет "большой хапун". Оппозиционеры готовились стоять насмерть, собирали побольше толпу в майках с "дураком", вздрагивали вечером, провожая взглядом милицейские машины, едущие в сторону проведения концерта. Обошлось, никого не "хапнули", просто охраняли порядок, что, по сути, нужно было весьма и весьма, ибо разгоряченные оппозиционеры жаждали боя за правду и свободу. Обошлось.
  Ходили не только слухи - газеты в поддержку Единого регулярно изымались, арестовывались, задерживались. Обещали все вернуть после выборов - может быть, и вернули. Майки с "дураком" раздавали задарма, пока отряд милиции не вышиб двери склада и не конфисковал все майки. По слухам, майки разобрали сами сотрудники милиции. Ходили бесплатные цветные газеты, рассказывающие, как хорошо мы живем и насколько лучше стали жить с момента воцарения Президента. Правда, при сравнении с данными газет Единого выяснялась интересная вещь: там, где цифры выросли - показывали рост за отчетный период, там же, где они снизились - об этом либо скромно умалчивали, либо показывали на примере стран СНГ, что все не так плохо. По телевизору же все новости кружились вокруг двух моментов: насколько хорош Президент и насколько ужасен Единый. Единый обвинялся в шпионаже в пользу Америки, во всех смертных грехах, в том, что продался Западу за тридцать серебряников и пророчили, что если вдруг он победит, вся Республика будет продана с потрохами и станет банановой республикой на службе США, при этом совершенно забывалось, что бананы в Беларуси не растут. Климат не тот.
  Когда митингование с лоскутом закончилось, с парнем-напарником отнесли его в штаб, разговорились, раззнакомились. Игорь оказался членом ОГП - объединенной гражданской партии. Кто придумал настолько удачное название и аббревиатуру - остается только гадать. Добавили б еще "учеников" в конец, или "учителей", и получили б второе памятное с тридцатых годов сокращение, ОГПУ.
  Игорь же предложил устроить встречу с представителем Единого в родной "педухе", простите, Могилевском Государственном Университете. Встречу устроить зам. ректора согласился, но первый же декан, у которого мы попросили повесить объявку на факультете, отзвонился, куда следует и пригласил нас назад к зам. ректора. К слову сказать, на учебе и дальнейшей судьбе ни меня, ни Игоря сей прискорбный инцидент не сказался. Просто зам. ректора убедительно попросил не мутить народ - кто захочет, узнает и придет сам. Угроза была только одна - отменить встречу вовсе.
  Тогда мы еще не знали, попали мы в "расстрельные списки" или нет, вышли на крыльцо, и вот тогда я и узнал. Что Президент сфабрикует - сфальсифицирует результаты, и что надо ехать в Минск в день выборов, защищать Демократию. Игорь же подсказал "повод" для родных - сказать, что организуют семинар в столице. Самого Игоря родные не отпустили - ибо он имел неосторожность вякнуть настоящую цель поездки.
  Услышал я обо всем об этом во вторник, в неделю перед выборами. Долго думал думу, ехать или нет. С друзьями разговоры разговаривал. Друзья, как один, убеждали не высовываться. Аргументировано, надо сказать. Я даже почти отказался от идеи. Правда, ходил сам не свой конец недели, готовился впадать в депрессию от предательства идеи Свободы, успокаивал себя, что все бесполезно. Хуже всего было, что во мне зародилась искра "А вдруг?" В то, что Единый победит официально, я, разумеется, не верил. Поверил - а вдруг народ завоюет правду? Отстоит Свободу, Равенство и Частную Собственность? Вдруг?
  И надо же было так совпасть, что в пятницу на лекции по зарубежной литературе разбирали именно "Ванино Ванини" Стендаля. Героика. Борьба за свободную Италию. Пафос, одним словом.
  Вот тогда я и понял, что поеду.
  Написал прощальные письма, заклеил в конверты, с надписью кому вручать, запихнул все в один большой конверт с броской надписью "Не вскрывать до октября", стало быть даже в случае посадки на пятнадцать суток я успевал вернуться до его вскрытия.
  Выборы приключились девятого сентября две тысячи первого года, по обычаю - в воскресенье. По обычаю, приходили люди и кидали пачки бюллетеней. По обычаю, можно было проголосовать за родственника. По обычаю, крики и протесты наблюдателей ни на что не влияли. По обычаю, гоняли оппозиционеров, опрашивающих на выходе людей. Не по обычаю, оппозиционеры были при мобильных и сообщали информацию "на лету", плюс в "штабе" слышали ответы опрошенных, плюс после "ну вот и за мной пришли" оперативно обеспечивалась замена опрашивающего, работавшего до следующей кодовой фразы. По слухам, заполненные отчеты уже лежали у начальников избирательных участков.
  Я же законопослушно проголосовал за Единого, собрал рюкзак и поехал к дружку, тому самому, с которым ходил по квартирам. Дружок проводил на вокзал, постояли на перроне. Поезд уходил без двух двенадцать - без двух десятое сентября.
  Дружок хотел было дернуть со мной - тем более, что непонятно по каким официальным причинам студентам разрешили весь сентябрь ездить по всей Республике бесплатно на всех видах наземного транспорта. Вот такой вот подарок с барского плеча. Студенты радовались, пользовались, и дружными колоннами шли голосовать досрочно - по приказу ректора, декана и коменданта общежития. Последние предлагали не хитрый выбор: или отдать свой голос досрочно, или отдать комнату в общежитии без права восстановления. Все законно. Все в соответствии с правами человека. Никто ведь в суд не подал. Кстати, такими же колоннами ходили военные, милиционеры и чиновники государственного аппарата. Наверное, довольные, с песнями и плясками, абсолютно добровольно. Проголосовал, и голова не болит, и воскресенье свободное, и кому какое дело, что делают с урнами по ночам? Ведь не имеют же права вскрывать и подменять бюллетени. А раз не имеют права - значит, и не делают.
  Из ржавых туч накрапывал дождик, осенний, холодный. Ветер поднялся, такой же холодный и безнадежный, как все осенние дожди. Как революция.
  А в Минске свободные люди митинговали против фальсификации выборов, слушали сбивчивые речи Единого, брали штурмом Дворец Профсоюзов и клялись не отдавать без боя до полной победы Демократии, чем насмерть пугали бледнеющего Единого, благословившего молодежь на подвиги и оборону Дворца Демократии и быстренько умчавшегося домой - спать. Или готовить тактику борьбы. Только, все-таки, скорее спать - потому что никакой тактики так и не появилось...
  С другой точки зрения, собралась толпа молодежи, горячей и не сильно думающей, напились халявного пива с барского плеча Единого, а будучи пьяной и возбужденной ахинеей лидера, поперли, куда глаза глядят - и разбили двери Дворца Профсоюзов, выгнали охрану - слава Богу, охране хватило ума тихо сбежать, не оказывая сопротивления. Разбушевались мальчики. Слишком уж много спиртного на грудь приняли.
  Единственный факт - площадь, до упора заполненная зонтиками, пытающимися закрыть хозяев от холодных и безучастных капель дождя.
  Каплям все равно, кто победит - у них есть только несколько минут падения - и глухой удар в конце пути, и какая разница - о ткань зонта, асфальт площади или мундир милиционера?
  
  Ночь.
  
  Кажется, она тоже этой ночью ездила в Мадрид.
  Э. Хемингуэй,
  "По ком звонит колокол".
  
  Дружка ехать я все-таки отговорил. Может, зря. Может, как раз такие случайные и делают революции. Но я-то ехал на верную гибель - или под пулями, или, еще хуже, в застенках "режима". На победу надеяться было бы слишком глупо и наивно. Могло быть, в теории, что возмущенный кровавыми расправами над оппозицией народ поднялся бы и сместил Президента. А для расправ надо было "пушечное мясо", лучше молодое и горячее. Как я. А дружка подставлять было жалко и нехорошо. Он-то верил, что все будет хорошо. Да и письма мои у него оставались, а сгинуть без последнего привета не хотелось. Вот такая романтичная душа.
  Минут за двадцать до отправления был приступ страха. Ведь ничего еще не было решено - даже за билет не заплачено, билеты-то бесплатные. Запросто можно было бы пойти переночевать у дружка, сходить в университет на занятия, и заявиться домой "из Минска, с семинара". Я не хотел становиться героем. Просто как-то так получилось.
  
  Джинсы... воды набрали и прилипли. Мне кажется, что крепко влип я... Я усмехнулся. Холодный ветер уже начал подмораживать.
  - Пора, - говорю я. Получается хрипло.
  Смотрим друг на друга. В последний раз, может. Оба дураки, оба об этом думаем.
  - Удачи, - желает дружок, голос дрогнул - но это просто от холода. Челюсти сводит судорогами.
  - Счастливо, - отвечаю я, и зубы сжимаются, тело встряхивает. Сейчас бы в тепло, под одеяло, к чаю горячему...
  Сонная проводница проверяет билет, кивает. Хмурый милиционер - интересное нововведение! - бегло осматривает пассажира, молчит.
  
  Уже потом я узнаю, что утром и днем все движение в столицу было перекрыто: билеты на поезда и автобусы "проданы", маршруткам просто запретили ездить, выставили милицейские кордоны. Расскажет про все эти страсти парень, доехавший с трудом - автостопом, с риском, с везением - водитель назвал его сыном на кордоне. Расскажет с обидой, и я его почти пойму.
  
  Полупустой вагон. Люди располагаются на ночь, возятся с рюкзаками и сумками, негромко переговариваются, уточняя, где свободно и кто на какой полке собирается спать. Кто-то спрашивает расписание пар на завтра. Оказывается, у них тоже одни лекции - только им пропускать запрещено под угрозой отчисления. У нас тоже самое, но только в теории.
  Свободные два места возле окна. Бросаю рюкзак под столик, сажусь, закутываюсь в куртку, жду. На перроне все еще стоит дружок. Улыбается. Как-то неуверенно. Как-то не весело. Медленно начинает уплывать. Поднимаю руку с раскрытой ладонью. Дружок машет и уходит.
  Проезжаю вокзал. Достаю мини-приемник, по размеру и форме вроде маркера, вставляю наушники в уши, ловлю станцию. Интересно, какие там последние известия. Известий пока никаких - поют "Руки вверх". Машинально нащупываю в кармане куртки плеер. Надеюсь, не промок. Рано переходить на кассеты. Надо дождаться новостей.
  Поезд набирает скорость. Мимо тянется темный частный сектор - сколько раз ходил через него в университет. Пыльная дорога между домами, с собаками за заборами, одинокий двухэтажный старый дом. Потом - спуск, в начале справа стоит извечный армейский грузовик, стоит уже который год, ТМ 10-48...
  Поезд въезжает на мост.
  ...Спуск заканчивается речушкой, в которой несколько лет назад затонул запорожец, и до сих вокруг проржавевшей машины закипают буруны. Мост без перил, одной доски не хватает. А после него уже близко - квартал красных девятиэтажек, "настоящий город", и он - университет.
  Проезжаем ВУЗ, темный, только фонари горят у входов и вдоль аллеи. Проезжаем быстро. Дальше идут малознакомые места, хотя все еще город. Огоньки домов. Редкие. Спасибо и вам, кто не спит. Темнота. Последние дома - это уже пригород - и они уходят назад. В прошлое.
  Все.
  Теперь впереди только настоящее. Или светлое будущее. Светлое, как ночь в тоскливом сентябре.
  Новостей все нет. Собственно, полночь уже была. Теперь ждать до часа. Холодно. Пытаюсь согреться, крепко кутаюсь в куртку, сжимаю колени. Все равно вздрагиваю.
  Отсырел.
  - У вас радио? - спрашивает девичий голос. Судя по всему - у меня спрашивает.
  Поднимаю голову. Девушка в туго затянутом черном френче с небольшим джинсовым рюкзачком в руке. Коротко стриженая брюнетка. Чуть раскосые глаза, небольшая родинка на смугловатой левой щеке.
  - Да, - киваю я.
  - А новостей еще не было? - требовательно спрашивает девушка.
  - Нет, - я в очередной раз начинаю мелко дрожать, стискиваю зубы. После приступа уточняю. - Хотите знать, кто победил?
  - Что тут знать, - отрезает девушка. Что-то в ее голосе. Что-то в ее внешности. Интуиция.
  - Вы за Единого? - интересуюсь я. - На революцию?
  - А что? - настораживается девушка. Ну конечно, ее тоже запугали агентами спецслужб.
  - Я туда, - чуть пожимаю плечами.
  Девушка критически осматривает юного революционера. Никакой атрибутики - ни оппозиционной майки, ни наклеек на куртке или рюкзаке, ничего. Обычный студент едет на занятия.
  - А ты...
  - ОГП, конек-горбунок, - отвечаю, откуда я. Символ партии - конь.
  - Зубр, - отрекомендовывается девушка. "Зубр" - молодежная организация, созданная непосредственно перед выборами. Вроде бы радикалы, по крайней мере надписи "Зубр" украшают дома в городе через один. - Здесь свободно?
  - Да. Коля, - почему бы не представиться, раз уж нам вместе ехать всю ночь?
  - Ира, - резко кивает головой девушка. Пристраивает рюкзачок под столик рядом с моим. Вешает френч на вешалку. Ну конечно. "Скажем дураку нет!" мало скрывает развитую грудь. На тонких руках широкие черные фенечки - кожаные браслеты.
  За окном темно.
  Сыро.
  - Будем знакомы. Много заработала? - почему бы и не попробовать поддержать разговор?
  - Нет! - холодно бросает девушка.
  - Чего так? - наверное, стоит спрашивать не так лениво, но... Лениво мне.
  - А ты?!
  - Немного, - признаюсь я.
  - Наемник, - бросает девушка и тянется к рюкзачку. А воротники у маек, однако, широкие. Бюстгальтер белый, почти прозрачный...
  За окном темно.
  - Ну да, - чертовски не люблю оправдываться. Тем более, когда не виноват. Наверное, стоит просто посмотреть, как она забирает вещи и уходит. Да. Наверное. - И за революцию тоже заплатят. Озолотят.
  Ира выпрямляется. Без рюкзачка. С интересом смотрит на меня. Думает. Думать полезно.
  - По-моему, нормальные отношения. Мы работали - нам платили, - похоже, мне хотелось оправдаться перед всеми теми бабушками, глядя в глаза которым я отвечал "Что вы, бабушка?! Какие деньги?!". - А ура-патриотизм да работа за идею - это "совок". Я против "совка". Тогда хаер носить запрещали.
  Ира улыбается.
  - Рокер?
  - Рок-н-рольщик, - уточняю я. - "Наусы", "Крем", "Кино"...
  - А "Гроб"?
  - Тяжелый слишком. Тексты хорошие.
  - Янка?
  - Депрессивная, ее только в депре и можно слушать.
  - Нет.
  - Может быть. Для кого как. Я вообще по музыке не слишком.
  - А по чему?
  - По книгам.
  - Читать любишь?
  - Ну... да... Писать пробую.
  - Стихи.
  - Не угадала. Больше рассказы, - улыбаюсь я. Делаю обычную попытку блефа. - А твои стихи можно почитать?
  - Нельзя, - смущается Ира. Попал. У нас почти все - поэты. Да вот только сколько из них пишет не в стол? Сколько зазря пропадает? - Новости скоро будут?
  Умеет тему менять, ничего не скажешь.
  Смотрю на часы. Если новости в час...
  - Минут через двадцать. А может, Единый победил?
  - Конечно победил, - убежденно подтверждает Ира. - Только все равно все сфальсифицируют.
  - Не важно, кто голосует, важно, кто голоса считает, - вспоминаю я избитую цитату.
  - Вот-вот.
  - Жаль, не я сказал.
  - А кто?
  - Сталин.
  - Правда?
  - Ну да, - мне неловко под ее удивленным взглядом.
  - А я только про винтики и слышала.
  - Так и про винтики переврали.
  - В смысле?
  - Конец цитаты обрезают. Люди - винтики в машине государства, и если поломается хоть один, вся машина может остановиться. Цитата не точная.
  - Интересно, - Ира склоняет голову к левому плечу. - А ты Сталина любишь?
  - Нет, - улыбаюсь я. - Просто батя интересовался, нас просвещал.
  - Уже не интересуется?
  - То есть? - я пытаюсь понять скачок ее мысли.
  - Ну, ты говоришь - интересовался, а теперь?
  - А... Он с нами не живет.
  - Извини.
  - Ничего. Все рады, все довольны. Ну, кроме него, может.
  Молчим. Неловко молчим.
  - Новостей нет?
  - Рано еще... А ты в чьей бригаде была?
  - Панфилова.
  - Это центральный район?
  - Нет, - улыбается Ира. - Октябрьский.
  - Упс. А я в Ленинском.
  - У Морозова?
  - Да, - начинаю смущаться. Похоже, девушка хорошо знакома со штабом. - Если честно, я только в августе и пришел. Мало что успел.
  - Мало?
  - Ну да, - совсем неловко под ее внимательным взглядом. И чего ляпнул? Кто за язык тянул? Отвожу взгляд, на часы. - Я ж не патриот. Я наемник.
  - Но на революцию едешь.
  - Я в Минск еду, - криво улыбаюсь. - А дойду куда или нет - еще вопрос. Вполне могу побродить по городу, достопримечательности осмотреть да в дом вернуться.
  - Вряд ли.
  - Интересно, почему?
  - Посмотришь, - улыбается.
  Молчим. Час. "Ногу свело", никаких новостей. Жаль.
  - Не та станция, - извиняюсь я.
  - Ну так перенастрой.
  Радио ловит само, по очереди. "Пролистываю". Не успел. Везде - только музыка.
  - Упс.
  - Да ладно, - Ира пожимает плечами. Красиво. - Все равно еще долго ехать.
  Часов пять. Глупо молчать все пять часов. Тем более, неизвестно, что будет потом. Бунт, революция, грязь, кровь, тюрьма... Глупо. Но что-то надо делать. Зачем? Потому что... Потому что Президент - не лучший выбор. Давно, в пятницу днем, я говорил об этом с одногруппником, на "трубах" - турниках в уютном дворике напротив университета, закрытом домами со всех сторон. Одногруппник, Тимох, курил, и размахивал тлеющей "БЗ", доказывая, что весь сыр-бор вокруг выборов просто идиотизм.
  - Республика в глубоком подъеме! - доказывал я. - Не сегодня-завтра голодать начнем! Да у нас производство почти все стоит! Сколько у нас работающих предприятий, а? Сколько?!
  - А ты знаешь, как соседи живут? - убежденно вопрошал Тимох, встряхивая светлыми длинными волосами. - Еще хуже! У тебя родители зарплату получают? Регулярно? Колбаса в магазине есть? И купить вы ее можете!
  - Можем! Пока что!
  - Ну а что Единый сделает?
  - Да у него экономисты в команде! Специалисты! Они-то знают, что делать!
  - Да? - сигарета закончилась, Тимох поднял с земли пластиковый "бокал" кваса.
  Плохонький квас, пластмассой отдает, и четким ощущением, что его хорошо-таки разбавили, раза в два, в лучшем случае. Зато дешевое пойло. Нравится оно мне. Может, с тех далеких детских времен, когда хлобыстали квас на спор, кто первый не выдержит, и сдавались вместе с тогдашним лучшим другом, после двух литров, и расходились, поублькивая квасом в желудках, ослабив ремни на несколько дырочек... Жутко довольные, смеющиеся. Да и вкус не самый худший у кваса.
  - И что будет? Свободный рынок?! А ты знаешь, как это?!
  - Ну... Тяжко будет...
  - Черта с два тяжко! Очень тяжко! Вот тогда точно пухнуть с голодухи будем и кору жрать!
  - Первое время, может быть...
  - А сколько оно будет первым? Лет пять? Десять? В России ты не смотри, что в Москве да Питере хорошо живут, ты в глубинку съезди да посмотри! Нет, я уж лучше за Президента! И народ за него будет!
  - Ну да, конечно. А как же иначе? Поди, в первом туре победит.
  - И победит! А ты что предлагаешь? Революцию? Гражданскую войну?
  - Да кто за нынешнего будет, кроме его личной гвардии? Армия? КГБ? Смешно! - квас еще и прохладный. Приятный.
  - Если война, я первый за нынешнего пойду, возьму винтовку и пойду!
  - Ну и дурак!
  - Сам дурак! Не я в Минск на баррикады еду! Революционер хренов.
  - Да я, может, и не поеду, - признался я. - На пары еще не опаздываем?
  - Еще десять минут. Как раз хватит покурить.
  - А где мы, знаешь? - обычный вопрос студента перед началом занятий.
  - Знаю. Напротив универа, - улыбнулся Тимох.
  - А что у нас?
  - Лекции, дружище! - засмеялся длинноволосый, хлопая меня по плечу. Студенты...
  - О чем задумался? - возвращает к реальности Ира.
  - Да так, - пожимаю плечами. - Думаю, зачем это надо.
  - Ну и как?
  - Не знаю. Для успокоения совести, наверное. К тому же все равно ничего не изменится.
  - Тогда зачем едешь?
  - Я и говорю - для успокоения совести. Чтобы потом мог сказать себе: я сделал все, что мог.
  - Интересно, - цепкий взгляд. Странно, при этом хороший, не неприятный. - И ты совсем не веришь в победу?
  - В какую победу? - усмехаюсь я. - Да, я все лето был реалистом. А потом, в конце августа, поверил, что Единый может победить. На самом деле поверил. Аж две недели верил. А теперь совсем тошно стало. Вот и думаю, надо съездить.
  - Единый победил, - утверждает Ира.
  - Может быть. Только все равно это не признают.
  - Мы будем добиваться второго тура выборов, кто туда пройдет - понятно, кто победит... - она как будто рассказывает о том, что уже было.
  - Тоже ясно, - обрываю я, и по интонации она понимает, что ясно нам по-разному.
  - Тогда зачем? - словно у глупого школьника спрашивает девушка.
  Решиться трудно. Высокие слова. Глупые слова.
  - Если Президент расстреляет несколько горячих молодых голов, его может сместить народ, - говорю медленно. Пафосно говорю, самому противно. - Взбунтоваться. Надеюсь, без революции и гражданской войны.
  - Ну, - для нее это не новость. Все так и будет.
  - Не знаю. Все слишком сложно, - продолжаю я.
  - Что тут сложного? - искренне удивляется девушка.
  И, пока я обдумываю, как ей получше передать мое восприятие революции, основанное на "Несвоевременных мыслях" Горького, "Конармии" Бабеля, и так далее, Ира продолжает.
  - Если мы соберем достаточно много народа, президента нам просто отдадут. Не будет его никто защищать. Он уже всем надоел. Сто тысяч - и никакой борьбы и не потребуется. А на акции и по триста тысяч собирались, со всей Республики. А будет меньше - просто добьемся справедливых выборов. Что тут сложного?
  Я смотрю на нее.
  Смотрю ей в глаза.
  В карие светящиеся глаза.
  Она верит. Отговорить я ее все равно не сумею. Так какого черта?
  - Ничего, - улыбаюсь. - В самом деле, если подумать, ничего сложного.
  Сложно только было свыкнутся с мыслью, что я запросто могу не вернуться домой. Или вернуться из тюрьмы. Сложно будет примкнуть к революции.
  А в остальном... Из летящего самолета не выпрыгнешь.
  - А ты в "Зубрах" давно? - меняю тему разговора.
  - Давно.
  - И как?
  - Нормально. А ты в ОГП недавно?
  - Восемь дней, - подсчитываю я. - С плакатом вместе с ОГПистом по городу носились.
  - Это что ли "Выбери Единого"? - улыбается Ира.
  - Ну да.
  - Видела. Вас тогда не забрали?
  - Нет. Только некоторые добрые люди надоели спрашивать, за сколько мы продались.
  - Бывает.
  - А тебя забирали?
  - А кого не забирали?
  - Меня, - мне почти стыдно.
  - Тоже бывает, - спокойно так соглашается. Забавно. А я уж подумал, что настоящие оппозиционеры всегда гниют по тюрьмам.
  Попробовать разговор ни о чем? Или продолжить байки про предвыбощину? Поделиться своим "опытом"?
  Молчим. Ира полурассеянно оглядывает вагон.
  - А вообще, говорят, в милиции приказывали колоть на преступления, - начинаю я.
  - Да? - взгляд девушки останавливается на мне.
  - Да. Ловить оппозиционера, и шить ему, скажем, кражу-глухаря.
  - Как? - не верит Ира.
  - Много методов есть... А три дня для выяснения личности или по подозрению можно запросто держать.
  - За три дня...
  - Можно и не расколоться, да, - соглашаюсь я. С другой стороны, если бы мне защемили руку в двери, или поставили стул на яйца, или просто пакет на голову одели... Хватило бы и пяти минут - думаю, признание я бы именно минут пять писал. Но это ж я. Есть же и герои. Но и героев можно обломать. - А потом выходишь, и сразу за хулиганство на пятнарик суток. Хватает двух свидетелей - двух дежурных. А уж за две недели...
  - Не было такого, - запоздало возмущается Ира.
  - Не было, - очень может быть, что все это - только слухи. И про пытки, и про приказ "колоть" оппозицию. Но я почему-то верю и в то, и в другое. И в следующую свою фразу - тоже. - Менты оказались добрыми.
  - Ну да, - хмыкает Ира. - Очень добрые... А ты откуда знаешь?
  - Так у меня друг в ментуре.
  Брови прыгают вверх.
  - За компом сидит, не оперативник. А слухи рассказывает. С майками прикол был. Еду домой, с Сашкой. Он весь кипит праведным гневом, и кричит, мол, менты-гады все майки забрали! Сорок тысяч! Прямо в квартиру вломились и забрали!
  - Помню, - кивает Ира.
  - А приезжаю домой, встречаю дружка возле подъезда, он смотрит на мою майку, прикалывается и говорит: "Во, а у нас все РОВД такими майками завалено, мне предлагали десяток. Наши где-то забрали, ящиками носили".
  Ира смеется.
  - На свадьбу с дружком наткнулись... - хорошо она смеется. Вот и пытаюсь дальше смешить. Смех продлевает жизнь. Едущим на бунт. Тут никакой смех может не помочь. Расстрелять могут и тех, кто в последнюю ночь смеялся, и тех, кто плакал. Но лучше уж смеяться. "Чего ищет еврей? - Веселья."
  - За стол сажали? - уточняет Ира.
  - Не, они в ЗАГС как раз уезжали, но чуть не хором желали удачи, - не так уж и смешно получилось.
  - А некоторым и наливали.
  - Слышал, - история про свадьбу - хрестоматийная. Наверное, каждый оправшивающий натыкался на веселье. Или хотя бы рассказывал, что натыкался. А вот про людей, которые ругались за дверью и посылали многоэтажными, или про пьяного, с налитыми кровью глазами, бормочущего "Уходи, друг, уходи по-хорошему..." обычно не рассказывают. - А вообще интересно было, когда этажом выше кричат "Не могу понять, кто будет за Президента голосовать?! Неужто такие в самом деле есть?!" А этажом ниже требуют Единого под суд отдать вместе со всеми приспешниками.
  - Бывает.
  - А еще прикольно с ректором получилось, - забрасываю еще одну удочку. Если уже надоел - можно и сворачивать все эти россказни.
  - Как? - замечательные у нее глаза. В такие и смотреть уютно. И рассказывать им просто - скуки не заметно. Может, в самом деле интересно?
  - А мы с тем ОГП-истом, да еще с мужиком каким-то приходим в универ, так и так, хотим встречу с представителем демократа устроить. А ректора нет, в отпуске. У замректора мент сидит, газетку читает, замректора, толстенький такой, лоснится весь, добродушный, почти масло, соглашается, время и место назначает. Указывает, где плакатик разместить о встрече, ну прям все условия. Мы с Сашкой и думаем, а чего бы по деканатам не пройтись, нельзя ли у вас объявление повесить? И пошли, отморозки. Первый же декан этак ручкой машет, мол, обождите, и звонит куда-то. Потом улыбается этак ласково, и говорит, вас замректора ожидает, спуститесь к нему, пожалуйста. Ну мы оба трохи бледнеем, пока идем, обсуждаем, что же нам теперь светит, и неужто мы в самом деле прославимся как жертвы репрессий. Сашка уже планы строит, как за нас бороться, что-то там про Пражские университеты болтает, куда могут отправить как полит-пострадавших. Я уж почти мечтать начинаю. Прага, цивилизация, все такое. Заходим, ректор уже появился - из отпуска, видимо, вышел. Экстренно. И мент уже не читает, а стоит и дубинкой поигрывает. И замректора злой, аки черт.
  - И что? - сочувственно улыбается Ира.
  - Ничего, в принципе. Предупредили, что если мы будем вести неправильную политику партии, встречу отменят. К тому же ректор меня уже знал, наглядно. Встречу старост организовывали...
  - А ты - староста? - уточняет Ира.
  - Ну да, - "Остапа понесло". Отмахиваюсь от уточнения, продолжаю. - Так вот, ректор ура-патриотизм за Президента, мил-друг личный, представитель официальный, собирает старост и объясняет, как хорошо мы живем. Потом смотрит на меня и майку...
  - "Скажем нет..."? - понимающе кивает Ира.
  - Ага, - в лицах изображаю осуждающий взор ректора, передаю его назидательный тон. - И говорит, мол, вот некоторые молодые люди поддаются на вражеские провокации и делают глупости, так вы не делайте. И на меня все смотрит и смотрит.
  Ира смеется.
  - Сколько там?
  - Почти два, - вспоминаю про новости и я. Пролистываю станции. Позывные основного республиканского телеканала. Новости.
  Протягиваю Ире наушник. Замираем над столиком, почти соприкасаясь лбами. Ждем. А вдруг?
  Выборы состоялись. Предварительные итоги: Президент - семьдесят семь процентов, демократ - одиннадцать, остальные по мелочи, не важно. Переглядываемся. В глазах Иры - настоящая боль и злость. У меня, наверное, тоска. Ждем дальше. Акция была намечена на вчерашний вечер, что скажут? Ничего не скажут? Говорят. Толпа подростков, раззадоренная бесплатным пивом, устроила беспорядки на площади независимости перед дворцом профсоюзов, поскандалила и разошлась.
  Похоже, революции не будет. Президент выбрал правильный путь - представить все как игру детей в митинг. Похоже, разгонять эту игру оружием никто не будет. Просто потопчемся и разойдемся. Если еще соберемся.
  Жаль, конечно, что Единый не победил. Ну так что же. Такова жизнь.
  А вот Ире плохо.
  - Врут, - бросает она, пытаясь услышать еще хоть что-нибудь из эфира. "Здравствуйте, я Ваша тетя!", фильм. Почти смешно.
  - Сволочи! Какие сволочи, - злится Ира. - Пьяные подростки! Разошлись! Что там было, интересно?!
  - Может, так и было?
  - Так?!
  - Ну, - спорить бесполезно. Революционеры не пьют, революционеры - идеал людей. Может быть, но очень уж похоже на правду. И бесплатная выпивка, и беспорядки. И то, что покричав, разбежались. Очень похоже на правду. Значит, турпоездка в столицу. Замечательно! А ведь еще и понедельник. Можно по книжным пробежаться...
  - Надо было раньше ехать! - возмущается девушка. - Блядь! Если б не наблюдение!
  - Ты еще и наблюдателем была?
  - Да! Была! А толку?!
  - Может, в тамбур выйдем? - народ оглядывается. Недовольно. Зачем лишние проблемы?
  - Куришь?! - Ира быстро шагает между дремлющими пассажирами.
  - Нет.
  - Нет? - хмыкает девушка. Закуривает. - Сволочи.
  - А как на участке?
  - Дерьмово! - снова заводится наблюдатель. - Приходят люди, швыряют пачку бюллетеней. Пашка одного ловит, а Александр Григорьевич, старший по участку, велит отпустить. И милицию отказывается вызывать. Смеется. Говорит, а даже если вызову, вы серьезно думаете, что они придут? Наивные чукотские юноши! Мы пишем протокол нарушения, подписываемся. А он, падла, опять ржет. Не подпишусь, говорит, и точка. Да и на кой хрен он вам сдался? Задницу нечем подтереть? Так давайте я вам бюллетеней дам. Все равно, говорит, ничего не будет. Ни жарко никому, ни холодно. Или, говорит, вы думаете от вашего присутствия что-то зависит? Ну, пересчитаем мы голоса. Ну, пусть даже ваш победит. И дальше что? Все равно рапортовать я буду о победе нашего. А даже если и правду отпишу - кто ж обнародует? Ребятки, идите мороженного поешьте. Или по пиву, если уже большие. Денег, гад, предлагал...
  - Однако, - что-то надо говорить. А что тут говорить? - Так ты даже считать не осталась?
  - Нет. Плюнула на все и ушла. И на поезд опоздала. Знала б раньше!..
  - А чтобы изменило?
  - Что?!- девушка почти визжит. - Да ничего! Да пошел ты!
  И отворачивается. Курит вторую.
  - Извини.
  - Пошел ты, - уже спокойнее. - Чего тебя вообще в столицу понесло? Сидел бы дома, любовался Президентом по телевизору, Наусов своих слушал...
  - Наусы-то причем?
  - Ну и не слушал бы!
  Молчим. За окном темно.
  Там - болота. Лес. Летом грибов много. Да и сейчас, наверное, хватает. Вчера, поди, от людей не продохнуть было. Хорошее дело, но добираться на переполненных дизелях, да еще с грибами... Нет уж, увольте.
  - Ну? - оборачивается Ира.
  - Что?
  - Чего ты здесь?
  - Воздухом дышу.
  - Не замерзни, смотри.
  - Ну а чтобы изменилось, если б ты вчера была в столице?
  - Тебя бы не встретила.
  - Глобально. А еще? Так ты хоть протокол составила. Может, что-то это и изменит. Нарушение, в конце концов, грубое. Могут признать выборы не действительными.
  - Кто?
  - Запад. Россия.
  - И что?
  - Не знаю. Войска введут.
  - Не смешно.
  - Все равно вчера ничего слишком не было. Приедем, разберемся. Может, и будет еще революция. А если Единый уже успокоился, так какого хрена нам прыгать?
  - С чего ты взял...
  - Тем более, если не успокоился - и на нас хватит. Разве нет?
  - Обидно.
  - Понимаю. Мне тоже. Правда, я не наблюдал, только голосовал.
  И какому-то дедушке сам подсказывал, где тут нынешний в бюллетене. За него чтоб проголосовать. Можно было бы соврать. Но... Некрасиво это. Да и древний грек некстати вспомнился. Когда решали, изгонять его или нет, к нему необразованный подошел, попросил написать "за изгнание". Изгоняемый только и спросил: "Почему?" Мол, все говорят, что плохой, сам-то не знаю, но раз говорят... И написал грек, и изгнали его к чертям собачьим. Хотя один голос все равно бы ничего не решил. Как и с тем дедушкой.
  - Пива нет? - смотрит на меня Ира.
  - Можно купить.
  - Ну так купи.
  Сонная проводница играет с пассажиром в карты. Поднимает мутный взгляд на меня.
  - Пива? Одну? Чего так мало?
  - Понравится - еще приду.
  - От дурной головы ногам покою нет, - ворчит проводница, но бутылку все-таки продает, открытую.
  Два часа ночи. Ее можно понять.
  Вагон почти весь спит. Посапывание и похрапывание, тусклый свет. Вездесущие носки. Кое у кого даже свежие. Особенно приятно, когда на верхних полках не воняет. Редко, от того еще приятнее. Какие-то фанатики разгадывают кроссворд. Склонились, зевают, тихо переговариваются...
  - "Народ", пять по вертикали...
  - Где? А, ну да...
  Ира недовольно пытается поймать что-нибудь еще.
  - Что у тебя с приемником?
  Шипение и треск.
  - Батарейки подсели. Положи, к утру отдохнут. В столице что-нибудь поймаем.
  - А чего всего одна?
  - Я пиво не пью.
  - Господи. Не куришь, не пьешь...
  - Ну да.
  - А мне что, одной пить?
  - У меня минералка есть.
  - Потрясающе.
  - За победу? - предлагаю тост. Улыбается. Вяло, но улыбается.
  - За победу.
  Молчим.
  - Ну? - вздыхает Ира.
  - Что?
  - Расскажи что-нибудь.
  - Что?
  - Абы - что, - ворчит девушка.
  - Ну я ж не знаю, что тебе интересно.
  - А ты расскажи, что самому интересно. Чего все время на других оглядываться?
  - Так ведь рассказываю не для себя.
  - Ладно, хватит. Рассказывай. Ну?
  - Ты у кришнаитов не была?
  - Нет, - вздыхает Ира.
  - Довольно интересно, - никогда не умел рассказывать. Развлекать светской беседой. Обычно после получаса такой трепотни ни о чем устаю больше, чем после хорошего диктанта или лабораторной. Мне уж лучше зарыться в бумаги и сидеть, и корпеть над ними...
  - Да? - напоминает о себе собеседница.
  - Меня дружок затащил. Говорит, поехали, а то мне охота, а одному ехать в лом. Ну и поехали. Они на Фатина обитают, по воскресеньям собираются. Едем мы через Юбилейный, мост уже виден, новый, президентский, - построили его то ли по личному указу Президента, то ли он следил за стройкой, но название "президентский" закрепилось. - Смотрю я на мост, и вспоминаю, что под другим новым мостом, снизу, дорожка есть, узкая - вдвоем с трудом разойтись. Мы постоянно по ней ходили, пока мост не достроили. Вот и говорю, а здесь такая есть или нет? А дружок и говорит, а давай посмотрим. Такой дорожки там не было. Были две, вдоль бортов и без перил. Прошлись мы по одной, метров на десять, коленки затряслись, сели, курим.
  - Ты ж не куришь.
  - Я - нет, дружок курит, за двоих. И решаем, идти по этой дорожечке до того берега или вернуться к автобусам и как белые нормальные люди проехать. Спичку тянул дружок. Целая - на автобусе, горелая - под мостом. Горелую вытащил...
  - И пошли?
  - И пошли. Я впереди, он - за мной. Внизу рыбаки, люди на лодках катаются, думаю, если сорвусь, главное об воду насмерть не расшибиться, а там вытащат. Ну, накостыляют, наверное, чтоб не лазал почем зря где не надо. И, думаю, ладно, я навернусь. А если дружок? Что мне-то тогда делать? За ним прыгать, что ли? Идея-то под мост идти моя. Иду, размышляю, на дружка оглядываюсь. А ему интереснее было - страшно было, а шел.
  - А тебе что, не было? - хмыкает Ира.
  - Нет. Сам не знаю, почему. Просто была задача - перейти мост, а чего бояться? Упаду, так упаду, да вроде не должен, дорожка широкая, от большегрузов не сильно трясет. Правда, один момент был.
  - Все-таки был.
  - Ну да. Там секции дорожки перекосились, одна криво легла, не надежно. А может, только казалось так. Но ничего, оба перешли. И обидно. Я перешел - и перешел. А у дружка - радость, настоящая, что под ногами земля. Мне прям завидно стало. Я его только потом понял, когда с другим приятелем через бревно ходили.
  Ей даже говорить не обязательно. Слушает, голову склонила, и смотрит. Сейчас вот вопрос в глазах, что еще за бревно?
  - У меня от дома до границы города триста метров. А там начинаются овраги, лесочек, родник, Днепр... Так вот через один из этих оврагов бревно и легло. Дружку что, он идет - и как шел по бревну даже шаг не сбавил. А мне страшно. Скользкое оно, узкое относительно, и вообще я высоты боюсь. Хотя что там бояться - два метра. Поскользнешься, спрыгнешь, даже ногу не вывихнешь. А все равно страшно. И самый стремный момент - это когда на середине стоишь, качаешься, и назад уже идти не логично, и вперед - страшно. А дружок стоит, наблюдает, прикалывается, советует, мол, давай, быстрее, чего стоять? Ну я и пошел. С русским народным "Твою мать". И не просто пошел - побежал, и без проблем. И кайф испытал, наверное, вроде того. А дружок чуть по земле не катался. Во, что слово делает!
  Девушка смеется. И от этого хорошо.
  Не будет революции. Ничего плохого не будет. А значит, не смертники мы с ней, а просто попутчики. Походим по столице, побродим и домой вернемся. Не патриотично, да. А что такое патриотизм? Не от него все войны? Я вообще космополит. За мир во всем мире. По принципу США на всю планету. Без границ, без расизма, без терроризма.
  Спорили мы горячо по этому поводу, с тем, с кем бревно преодолевали. Ловко он аргументировал. Очень ловко. В то, что я доживу - в это я и сам слабо верил. Или верю. А вот дружок убедительно доказал, что никто не доживет, потому что это в принципе невозможно. С выкладками экономики, политики и начал психологии. Разграничение стран, третьесортные, долги Семерке, золотой миллиард опять же, нехватка ресурсов... Убедителен он был. Есть. Да, наверное, он прав. Но мечтать-то мне можно!
  - Ну, а кришнаиты? - спрашивает девушка. И почему-то я верю, что ей интересно. Или обманываю себя. Все равно ехать еще и ехать, так хоть языком почесать.
  - Милые люди. Приняли хорошо, без лишних вопросов. Праздник какой-то отмечали, богини что ли. Песни ей пели, нам тоже по книжке сунули - хотите, подпевайте, не хотите - слушайте. А потом под барабан стали танцевать. Простой танец - шаг вперед, хлопок, шаг назад, хлопок. И орать "Харе Рама"! да "Харе Кришна"! я втянулся, дружок у стены зажался, на меня с недоверием косился - мол, может, зря я Коляна привел, свихнется еще. Или хаер побреет, да в тунику завернется. А вообще здорово. Можно в транс впасть, там еще благовония, ритм ускоряется, под конец только и успевай прыгать да горлопанить... От повезло соседям.
  - Соседям? - вскидывает брови Ира.
  - Ну да, барабан-то громкий... А потом поуспокоились, хавать сели. Вегетерианство, никакого мяса. А как вкусно! Да здорово как! Я ж еще после отравления поперся, думал, там и проблююсь. Ничего. Наоборот - полегчало. Мне. А дружка прохватило сильно, утром туалет оккупировал. Мы от них пешкарусом, почти через весь город, к нему. На крышу вылезали, лето провожали. Потом скучно стало без музыки.
  - На крыше?
  - Ну да. Он на последнем этаже живет. Протянули удлинитель, вытянули магнитофон, "ДДТ" поставили. Холодно было, правда. Дружка раньше сморило, а я все хотел рассвета дождаться. Чуть там и не заснул. Хорошо лето проводили. Недели две назад...
  Молчим. Понемногу тянет заснуть. Все-таки три часа ночи. Скоро остановка - единственная на пути следования. До этого солнечного городка можно ехать дизелем, а из него в столицу ходят электрички. Дешевле, чем поездом. Но, во-первых, приехал бы только к десяти-одиннадцати, а во-вторых - в сентябре-то все равно бесплатно.
  - Ну? - снова говорит девушка.
  - Еще рассказывать? - улыбаюсь я.
  - Нет, сыграй на барабанах.
  - Молодые люди, к вам можно? - подходит мужчина, не молодой, с залысиной и брюшком, в сером свитере, в мятых брюках. Усаживается на место напротив, осторожно, чтобы не задеть ноги соседа. Ему что, поговорить не с кем?
  - Здесь не ресторан, - пожимает плечами Ира.
  - Я так понимаю, молодые люди...
  -Я Ира, он - Коля, - обрывает девушка.
  - Гриша, - представляется мужчина. Тянет руку, пожатие вялое, потное. - Так вот вы за демократию, да?
  - А вы что ли за монархию? - огрызаюсь я.
  - А чем Демократ лучше?
  - Были уже выборы, - говорю я. - Поздно агитировать.
  - А чем лучше Президент? - вмешивается Ира.
  - Стабильность есть. Деньги, какие-никакие.
  - Войны нет, - добавляю я, с тоской поглядывая в окно. Вспоминаю фразу во время очередной битвы за урожай: "Вам скучно смотреть на комбайны на полях? Вам хотелось бы войны? Так знайте: войны не будет!"
  - А свобода? - вкрадчиво спрашивает Ира. - А нарушение прав человека?
  - Какое? - интересуется мужчина.
  - Запрет свободных газет. Исчезновение людей. На демонстрации гоняют, как при "совке". Поборы с и-пэшников. Всякие там КГК, налоговые и прочие. Их же просто душат. Или предприятие только поднимается на ноги, его сразу же штрафами и облагают. Или какой колхоз отстающий на шею вешают. Да у нас люди говорить боятся! Опять по кухням только и шушукаются. А закон, запрещающий госслужащих бастовать? Это не нарушение прав человека?
  - Нет, - спокойно возражает мужчина. - Это забота о гражданах. Хорошо было бы, если б водители автобусов забастовали? Или продавцы магазинов? Милиция?
  - Но они имеют право добиваться улучшения жизни!
  - Имеют. Но другими способами. Газеты давно уже не закрывают. Да и мало газет? БДГ? "Наша нива"? "Свабода"? Еще что-то есть, я не слежу. Люди везде исчезают. Поборы были и будут, Президент тут не при чем. Менталитет у нас такой, ничего не поделаешь. А уж про предприятия - это вовсе... Вы бухгалтер? Или специально обзванивали, просили данные?
  - Нет, но...
  - А раз нет, то это просто слухи. Так можно любое сказать. Вот я скажу: Единый - "голубой", и что вы ответите?
  - Отвечу, что про него и не такое говорили по телевизору, - вмешиваюсь я. - Это, по-вашему, правовое государство? Давить противника и возвеличивать Президента?
  - Власть борется за себя. Или Кебич ваш ничего не использовал?
  - Почему это наш? - начинаю злиться я. - Да если б он... У Батьки бы и шанса не было! Где теледебаты? Где время...
  - Время давали, - тихо возражает Ира.
  - Сколько его давали?! А газеты в каждый ящик, да цветные - это честно? А конфисковывать оппозиционные газеты - честно? Да вы телевизор вообще смотрите?
  - Смотрю.
  - А БТ?
  - Бывает.
  - "Панораму"? Главные новости - где и что делал Президент, со всеми подробностями, разве что не скажут ,сколько раз он пукнул за день!
  - Ну, - морщится Гриша. - А по ОРТ разве не так? Ну нет у нас других новостей, а час чем-то забить надо...
  - А зачем так хвалить постоянно? Неужели критиковать нечего? Неужели мы выбрали идеального президента?
  - А почему нет? Да и вы, молодой человек...
  - Коля, - напоминает Ира.
  - Извините, Коля, вряд ли голосовали...
  - Да при чем здесь это! - взрывается Ира. - У нас "советы" возвращаются! Скоро опять сажать ни за что будут!
  - В Сибирь ссылать, - кивает мужчина. - Только у нас Сибири нет.
  - На Гомельщину, - подсказываю я. - Снимать слой зараженной почвы.
  - Бред, - вздыхает мужчина. - Никто никого сажать не будет.
  - В двадцатые так же говорили! - почти кричит Ира. - А потом молча по лагерям и разъехались! А кто у власти? Дураки одни! Земляки Самого! Меняет министров, как перчатки! Это нормально?
  - Если не справляются...
  - А вот надо подбирать таких, чтоб справлялись.
  - Вот он и ищет.
  - Пять лет?! А с Конституцией что сделал?
  - Ничего не делал.
  - А референдум?
  - Ну так воля же народа...
  - А кто голосовал за то, что срок полномочий президента исчисляется с момента принятия изменений Конституции? Это как? Это где вообще такое было, кроме нас?
  -Ну были бы выборы два года назад, ну чтобы изменилось?
  - Конституция была бы соблюдена! Этого мало? Основной закон! Да у нас парламент вообще на подтанцовках! Ничего не решает! Ничего не делает. Вы знаете, как зовут нашего премьер-министра?
  - Э... - задумывается мужчина.
  - Это нормально?! А вы видели фильм про Президента? По РТР? Про сына его? Сейчас позавтракает, пойдет служить, он же в армии! Это как? Да он с людьми разговаривать не умеет! Да смотреть же нельзя! Стоят директора, уважаемые немолодые люди, а Сам их ругает, как мальчиков. И пытаются сказать - а он больше орет! Ну что это такое?
  - А с нашими людьми по-другому и нельзя! Они ж воруют все! Работать не хотят! Вот и заставляет! А как по-другому с ними?!
  - А в Югославию мы зачем лезли?!
  - А мы лезли?
  - А разве нет? Чуть не союз военный хотели заключать!
  - А какое право имело НАТО бомбить независимую страну?!
  - А мы-то чего выпендривались? Взяли бы и нас разбомбили!
  - Значит, лучше моя хата с краю?!
  - А может там в самом деле людей резали? - пытаюсь встрять я. Меня не слышат. Похоже, они и друг друга-то не особенно слушают. Ира просто перечисляет, мужчина просто ищет ответы получше. То, что в народе называется "отмазки".
  - Да он же сумасшедший. Маразматик. Шизофреник с манией власти, -уже устало говорит Ира.
  - Ну это уж вы...
  - А разве нет?
  -Хорошо вас подковывают.
  - Кто?! - снова бросается в атаку Ира. - Американские шпионы? Загнивающий Запад, тянущий жадные лапы к горлу гордой республики?! А кому мы нужны!
  - Плацдарм...
  - Для чего? Россию атаковать? Смех! Кому это надо? Ядерную войну развязывать?! Вы еще про ответные маневры вспомните!
  Я помню. Гневного Президента, кричавшего, что в ответ на учения, проводимые у самых границ нашей Родины мы просто вынуждены провести ответные учения в Витебской области рядом с Прибалтикой. Военная машина НАТО - и игрушечный грузовик РБ. Надо полагать, натовцы перепугались и попрятались по углам да под лавки.
  - А что ответные маневры? - сбивается мужчина. - Но живем-то не хуже других! Вы знаете, как в России в глубинке живут? В Средней Азии? Мы еще процветаем!
  - А почему вы роняетесь на них? Почему не на Европу? Не на Швейцарию? Не на княжество Лихтинштейн в конце концов?!
  Потому что все на постсоветском пространстве, думаю я, не вмешиваясь в спор. Все равно никого не переубедишь. Фанатики. Немного грустно.
  - Тоже нашли мне государство!
  - Это вы про Лихтинштейн? - уточняю я.
  - Про Беларусь! Не было никогда такого государства!
  - Правда? - улыбаюсь я. Ира умолкает. Успокаивается. С интересом смотрит на нас. - А Полоцкое княжество?
  - А что?
  - Одно из самых древних. С Новогородом на равных дрались. А Турово-Пинское? Слышали про такое? Так его князь всегда уходил на повышение - в Киев, на великокняжеский престол. Кирилла Туровский? Златоуст Киевской Руси? Франциск Скорина? Первый из восточных славян печтаник? Великое княжество Литовское?
  - Литовское!
  - А государственный язык - старобелорусский! Вы знаете, кто Кремль отделывал?
  - Кто?
  - Ремесленники из Беларуси, угнанные на Русь! Да все в Руси хорошее - от нас! Печатники кто? Иван Федоров и Петр Мстиславец. Мстиславль на карте показать? Могилевская область! Ломоносов по нашей грамматике учился! Первая в Европе Конституция - вторая в мире!
  - Да ну?
  - Тысяча семьсот девяносто первый год, восстание Костюшко! Кстати, именно за его подавление Суворову дали фельдмаршала! Не за заграничный поход, не за турок - за нас! А Давыдову генерала-майора тоже за нас дали. За тысяча восемьсот тридцатый.
  - Злые москали.
  - Злые! А в семнадцатом веке кто Беларусь сжег? Все города! Половина населения была или убита или угнана в Россию!
  - Давайте еще Рагвалода вспомним.
  - Тоже вспомним! Убил его Владимир Красное Солнышко.
  - Это прошлое.
  - А вы свое прошлое не знаете. Знаете совдеповское изложение истории. Воссоединение Западной Беларуси! А по сути - раздел Польши между Сталиным и Гитлером. Да и все зверства фашистские... Концлагеря их...
  - А что? Их не было? - скептически осведомляется Гриша.
  - Были. Только и у нас такие же были. Сталинские.
  - Ладно, молодые люди. А что, если я сейчас покажу вам корочки?
  Какие - ясно. КГБ. Мне становится страшно. Глупо. Так глупо влипнуть, так и не доехав до революции...
  - Вы же на революцию едете?
  - Почему же? - криво улыбаюсь я. - На занятия.
  - И студенческий показать можете? - осведомляется Гриша. - Эх, молодой человек...
  - И что вы будете делать? - спрашиваю я, думая, как выкрутиться. Как выскользнуть и вытащить Иру. Или вытащить Иру. Становится пусто в животе, отнимаются ноги. Говорить, и думать.
  - Сдам вас в ближайшем участке. В Осиповичах. Скоро уже доедем.
  - Нас? - поднимаю брови. Гриша ухмыляется. Ира вздрагивает. - Она-то причем?
  - Так ведь Президента она оскорбляла, не вы. В самом деле. Вас-то за что?
  А если сходить с ним в тамбур да дать по морде? Ответный удар размажет меня, это ясно, но пока будем бороться, Ира успеет смыться. Значит, минут за пять до остановки пригласить... Или уже на перроне...
  - Успокойся, Коль, - Ира трогает меня за плечо. - Зачем вам это надо, Гриша?
  - Так служба у меня такая.
  - Вы что, посмотреть хотели, как мы будем у вас в ногах валяться? - вкрадчиво начинает перечислять интонации.
  - Нет, ну...
  - Или, может, денег с нас хотели взять?
  - Да...
  - Зачем, Гриша?
  - Ну...
  - Ясно же, что вы не чекист.
  - Это почему?
  - Потому. Так зачем вам это понадобилось? Поунижать других?
  - Пошутить, - смущается Гриша.
  - Шутка - это когда всем смешно. А мне не смешно. И Коле не смешно. Дурак ты боцман, и шутки у тебя... Уходите, Гриша.
  - Что?
  - Вали отсюда, - не меняя интонации говорит Ира. - А то Коля уже задушить тебя хочет. И я тоже. Вали давай.
  - Молодежь, - вздыхает Гриша, поднимаясь. - Маскималисты.
  Недолго едем молча.
  - Въезжаем в солнечный городок Осиповичи!
  - Солнечный? - поднимает брови Ира. На улице мало того, что темно, так еще и морось.
  - Ну да. Каждый город - солнечный. Так же, как каждое утро - солнечное. Старое поверье такое хиппейское. Пойдем на перрон?
  - Размяться? Пошли.
  Когда-то главной достопримечательностью здесь был туалет - три поставленных буквой "п" плиты, с обломком сзади, с дырами в стенах как раз на уровне пояса. И здоровенные стрелки-указатели. Сейчас - просто симпатичный городок. Чистенький вокзал, с табло расписания поездов и погодой, с небольшой площадью, огороженной с боков стройными рядами ларьков, некоторые работают и ночью. Бар "Титаник", неподалеку - кафе "Айсберг", тонкое чувство юмора. В городке даже есть несколько автобусных маршрутов. Два, если не ошибаюсь. И ездят по ним старые УАЗики, дребезжащие даже на конечной - вокзале, где мне их как-то посчастливилось увидеть. На вокзале - зал ожидания, на удивление неплохой, со старыми кожаными креслами, впрочем, днем почти всегда занятыми. Буфет, угрюмая буфетчица. Небольшой набор товаров: шоколадки, пиво, напитки покрепче и немного минералки, старые кондитерские изделия... На вопрос "А коржик свежий?" следует недовольный ответ "Был свежий". Покупаю. Откусить можно, но сложно. Из интереса стучу коржиком по подоконнику. Стук дерева по дереву, коржик даже не трескается. Ира смеется.
  На улице - мостик через пути. Летом, если ехать ночным поездом, с мостика можно наблюдать рассвет. Сейчас никакого рассвета - рано, да и пасмурно. Несколько пассажиров топчется возле вагонов, курят на свежем воздухе, втягивая голову в плечи. Не уютно. Сыро. Холодно.
  В ларьках - еда, напитки, мелочи, обычный набор товаров. Сонные продавщицы. Большинство просто спит, уткнувшись лицом в согнутые руки. Даже сувениров нет. Зато есть пара парней. Страдальческие лица.
  - Закурить есть? - хрипит один. Напрягаюсь. Выглядят они не очень, но все равно могут в драку полезть...
  - Есть, - улыбается Ира, угощает сигаретами.
  - Спасибо, - хрипят оба, мученически улыбаются и уходят. Провинция.
  Замерзаю.
  - Мможет, в поезд? - предлагаю уже мало послушными губами.
  - А кто погулять хотел? - в ее глазах пляшут задорные чертята.
  - Й-я, - соглашаюсь я.
  - Ну так и дав-вай гулять, - она идет дальше.
  - Т-тоже ведь з-замерзла, - замечаю я.
  - Сыро. Вот и в-все, - отмахивается Ира. - А ч-что это за башня?
  Водонапорка гордо возвышается за ларьками, темным силуэтом на фоне серых туч. Даже не ржавых - городок слишком маленький для зарева.
  - Здесь кофе й-эсть?
  - Ддолж-жно быть, - ежусь я.
  - Купить бы надо, а то с-синеешь уже, - в голосе тепло. Можно и без кофе обойтись, слушая такой голос.
  Кофе в буфете нет.
  - К-как нет?! - удивляюсь я.
  - А так. Нет.
  - Ч-что это за б-буффет без кофе?!
  Буфетчица только пожимает плечами.
  Кипяток есть в поезде. И чай. Хорошо, что денег хватает. Правда, что не в деньгах счастье. Правда - пока эти деньги есть, а вот когда они заканчиваются, тогда можно и усомниться.
  Когда поезд трогается дальше, руки приятно греются о стекло стакана. Сахара не хватает, и к чаю ничего нет, но это не важно. Главное - что он горячий.
  - Ну как? - спрашивает девушка. - Согрелся?
  - Д-да, почти, - улыбаюсь я и вздрагиваю всем телом.
  - Чего не вернулся, когда замерз? - ворчит девушка.
  - Т-так ведь вдвоем выходили.
  - Тоже мне, рыцарь печального образа.
  - П-почему печального? Очень даже веселого.
  - Это какого, интересно?
  - П-посмотри в окно.
  - Ну и?
  - А что, не от-тражает?
  - Легко ж ты себе образы находишь.
  - Н-нет.
  - Тебе френч дать?
  - Не надо.
  - Ага. Заболеешь, на одного революционера меньше будет.
  - Я и мертвый пойду.
  - Не шути так, дурак.
  - Из-звини.
  - Что ты постоянно извиняешься?!
  - Извини.
  Смеемся вместе.
  Замечаем пьяных, с песней идущих по своим делам. Меня прорывает.
  - Нация алкоголиков. Начинающих, заканчивающих и догоняющихся. Каждый второй - алкаш. А какие у алкашей дети? Нормальные? Да даже если нормальные, с таким воспитанием им практически не реально вырасти нормальными. Уникумы бывают, раннее взросление и так далее, но сколько их? А остальные - простое быдло. Да городских, интеллигенции, почти и не осталось. Городские в первом-втором поколении. Никакого воспитания, никаких манер, море амбиций...
  - Ну прям пророк...
  - Пунктик мой. Извини. У меня батя... Спился, а ведь умный был. Сейчас, когда трезвый, тоже ничего. А когда пьяный... Скандалил, дрался...
  - Хватит об этом, - мягко предлагает Ира.
  - Да нет, нормально... У некоторых дети голодные сидят, и совсем малолетки сидят, и сгорают... Так что у нас еще все нормально... Ненормально, это когда в пьяной ревности топором жену убивают. Или ножами пыряются. Или замерзают насмерть пьяные. Вот это - проблемы. А сколько таких? Да половина, не меньше. Из взрослого поколения. Молодежь покрепче, но тоже спивается. Или старчивается. Или колется. И ведь умные люди, блин. А как напьются, так свиньи. И спиваются. Обидно.
  - Но ведь не все.
  - Единицы. Или те, у кого организм покрепче. А женщины?
  - Ну вот и договорились. Девушка с сигаретой - это тоже ужасно и подлежит искоренению?
  - Детям может повредить.
  - Господи, Коля, перестань!
  - Так я ж ничего. У каждого свой выбор. Только после того, как я про рак челюсти наслышался, до сих пор стремно.
  - А что такое?
  - А это когда челюсть нижнюю удаляют, а на ее место пытаются ребро приживть.
  - Бррр.
  - Вот-вот.
  - А здоровым помирать скучно.
  - Кому как.
  - Я сейчас уйду. Вагон большой.
  - Извини. Покурить не пойдем?
  - Пока нет, - усмехается Ира. - И все равно ты не прав.
  - Ну вот, ты сама опять начинаешь.
  - Я не начинаю, а продолжаю, потому что ты как дурак уперся...
  - Почему "как"? Даже обидно, - дежурная шутка не проходит.
  - Сколько ты знаешь умных и хороших людей?
  Неожиданный вопрос.
  - Все люди - добрые и хорошие...
  - Когда спят зубами к стенке, - отрезает Ира. - Сколько?
  - В штуках? - пытаюсь отшутиться я.
  - Да, - голос строгий.
  - Ну, довольно много. Из тех, кого знаю... Да почти все хорошие по-своему.
  - Ну? И почему тогда ты тут расписываешь про деградирующее поколение?
  - А гопники?
  - А сколько ты гопников знаешь?
  - Ну...
  - Хоть одного знаешь?
  - Наслышан...
  - Про Деда Мороза тоже много рассказывают.
  - А ты знаешь?
  - Да. Такие же умные и хорошие люди. А отморозки везде встречаются.
  - Значит, есть...
  - Есть, но мало. И сколько из твоих знакомых алкоголиков?
  - Пока что...
  - Ни одного, так?
  - Да.
  - Тогда почему ты...
  - Потому что вижу, что они спиваются!
  - Точнее.
  - Пьют каждую неделю, а то и каждый день!
  - И что?
  - Как это что?!
  - Да так - что? Попьют, перестанут.
  - Ты сама-то в это веришь? А все эти пропитые пролетарии откуда тогда?
  - Какие пропитые пролетарии?
  - Которые стаями собираются возле рюмочных.
  - А, эти... И что же, там все алкаши?
  - Практически да.
  - И много ты знаешь их?
  - Нет.
  - Ну? - подтекст "Тогда чего трепешься?" ясен.
  - Ну...
  - Гну. А рокеров сколько знаешь?
  - Хватает.
  - Да?
  - Ну... - а в самом деле?
  - Гну.
  - Человек двадцать. Тридцать.
  - И... продолжать?
  - Торчат все.
  - И что? Все сторчатся?
  - Не знаю, - вспоминаю одного, про которого говорили "сторчался". А разговор с ним был здоровенным светлым пятном от работы мозга. Полет мысли, логичный и интересный, да такой размах, что и поспеть сложно. Вот тебе и "сторчался". - Ну, а героинщики?
  - Сколько? - уже устало спрашивает Ира.
  - Лично...
  - И только лично.
  - Двоих.
  - И?
  - Оба борсили.
  - Вот.
  - Я просто не в тех кругах...
  - А вот и нечего тогда про те круги говорить.
  - Справедливо.
  - Правда? - искренне удивляется девушка и в потухших было глазах вспыхивают огоньки.
  - А что?
  - Не часто соглашаются.
  - Так ведь если не прав был.
  - Так упираться ж мог.
  - А смысл?
  Ира просто смеется.
  - Признаю себя побежденным, - шутливо склоняю голову.
  - Тогда рассказывай что-нибудь.
  Смеюсь я.
  - Чего смеешься? Рассказывай, рассказывай.
  - С дружком устраивали когда-то рок-представление в универе, - взгляд подбадривает. - "Звездный путь", очередное мероприятие маразма, что-то вроде "Алло, мы ищем таланты". Дружок, Тимох, участвовал в конкурсе авторской песни. Ничего так, пели неплохо, ни ничего особенного. А Тимох вроде как рок пел, хорошую песню. Ну а я выскочил под сцену танцевать. Перед ректором. И получилось в лучших традициях: охранник уводил рокера из-под сцены, причем он еще и офигел сначала от такой наглости, а потом сообразил, к дверям повел. Тимох на сцене кричать начал "Верните парня на место!", народ зашумел. А меня не трогают, поставили, думаю, надо как-то Тимоху показать, что все ок. Ну и начал танцевать у дверей. А народ по-своему понял, зааплодировал. Тимоху потом даже третье место дали, что ли.
  - А тебе?
  - Слава. Недели две потом люди узнавали. А деканат ничего, только интересовался, не пьяный ли я был, не под наркотой ли. Я в праведном гневе отмазался. Сработало.
  Ира зевает, моргает.
  - Может, поспишь? - реагирую я. - Еще часа три ехать.
  - Ничего-ничего, - улыбается девушка. - Ты не отвлекайся, рассказывай.
  - Что? - я в самом деле не знаю, о чем еще рассказывать. Интересов, в принципе, много, но они какие-то специфичные. Ну, например, палеонтология. Разве ж это интересно?
  Ира возводит глаза к потолку. К тускло горящим лампам.
  - Придумай что-нибудь.
  - Что?
  - Абы-что. Ну, о себе расскажи.
  - А чего там рассказывать? Жизнь как жизнь, ничего особенного. Родился, крестился, пока что не женился.
  - Ну?
  - Всю жизнь из города никуда не выезжал, небольшие вылазки-прогулки делал, это да, но не больше. Всю школу дома просидел, на улицу не показывался.
  - Мрачно.
  - Ну да. Маменькин сынок, можно сказать. В универ вот поступил, с Тимохом связался, вроде рок-н-рольщиком стал. Да и то... какой из меня рок-н-рольщик... Так, выпендриваюсь только...
  - Бедненький, - кивает Ира, глаза задорно блестят.
  - Ну. Да. Наверное. Скучная жизнь, однообразная.
  - Так чего ж ты ее не разнообразишь?
  - Как?
  - Это уж твое дело.
  - А что я могу?
  - А чего ты не можешь?
  - Уехать к черту на кулички.
  - Почему?
  - Денег нет.
  - Есть автостоп.
  - Учеба.
  - Что учеба?
  - А кому я нужен без "вышки"? Хрен куда устроишься работать!
  - А зачем тебе работать?
  - Чтоб деньги были!
  - А зачем деньги?
  - Чтоб жить хорошо.
  - Это как? Серо и однообразно?
  - Ну... - чего сказать? Сам об этом много думал. - А что я могу? Я всего лишь человек!
  - Бросай учебу.
  - А родичи? - тоскливо спрашиваю я. - Они ж...
  - А что тебе родичи?! Тебе сколько лет?
  - Ну, двадцать.
  - И ты до сих пор...
  - Да жалко их!
  - Во-от как мы заговорили! Их жалко, или не охота задницей шевелить?
  - Э!
  - Или лучше сидеть в тепле под заботливым крылышком и жалеть себя, и стенать, и плакаться всем вокруг в жилетку, чтобы пожалели?
  - Я такого не говорил!
  - Да ну?
  - Нет!
  - Прямо - не говорил.
  - И криво тоже!
  - Уйди из дома, разукрась жизнь.
  - Так ведь родичи...
  - Что?!
  - Ну. Не поймут.
  - Какая разница?
  - Мало ли чего делать будут...
  - Например?
  - Да на работу не дадут устроиться!
  - Это как?
  - Связи у них неплохие.
  - Тогда уезжай в другой город. В Минск, например.
  - Легко сказать!
  - А в чем трудность?! В чем?!
  - Опыта работы - нет, денег - нет, даже знакомых в столице - нет!
  - И что?
  - Как это - что?
  - Денег на билет не хватит? Хватило, ты уже в поезде!
  - А дальше? А жевать что? Шнурки? Кеды?
  Ира вздыхает.
  - Тогда не гундось про плохую жизнь, если она тебе так нравится.
  - Она мне не нравится! Но сделать я ничего не могу.
  Она что-то хочет сказать. Останавливается. Думает.
  - У меня дружок из дома сбегал, - продолжаю я. Это я себя жалею! - И что? Возвращался. Через месяц, через два. Это не серьезно.
  - Зато ты серьезен! Да! Перестань.
  - А что...
  - Проехали, - устало бросает Ира. Поднимается. Замечает мой вспугнутый взгляд. - Курить.
  - Идем?
  - Пошли, - пожимает она плечами.
  Все так же накрапывает дождик. Холодный ветер обдувает через раскрытую фрамугу. Темно. Вагон спит.
  - Я тоже из дома убегала, - говорит Ира между затяжек. - Недавно, когда папа был сильно против моей оппозиции. Ничего, покантовалась по друзьям, папа остыл, вернулась. Никакой скуки. Делай то, что хочешь...
  - А родичи? Друзья?
  - Ты живешь для себя или для них?
  - Ну...
  - Боже... - вздыхает девушка. - И что ты, ты, реально сделал для них? Хоть для кого-нибудь?
  - Сборник издал.
  - Да-а? - брови подпрыгивают. - Кому?
  - Другу.
  - И без тебя этот сборник бы никак?
  - Не знаю. По крайней мере, не сейчас.
  - Ладно. А сборник ему так важен был?
  - Наверное.
  - Если б так важен, сам бы издал, разве нет?
  - Ленивый он.
  - Значит, не надо. Еще что?
  - Ну...
  - Ясно.
  - Что ясно? - возмущаюсь я. Просто ничего вспомнить не могу. А что могу, как, например, сопровождал дружка к подруге в столицу, в больницу... А впрочем, он бы и один съездил...
  - Живи для себя, в конце концов. Не оглядывайся на других.
  - Так нельзя!
  - Почему?
  - Это эгоизм!
  - Да. И что?
  - То есть как - что?
  - Чем плох эгоизм?
  - Так ведь всё под себя...
  - А почему я должна делиться последней рубашкой с кем-то кому в лом на нее заработать?
  - Я так не могу!
  - Слабак, - выносит она вердикт и тушит окурок. Бросает в мусорку.
  - Слабак, - киваю я. Что толку спорить? Она - фанатик, ее разве переспоришь? Хотя... - Но ты же на революцию едешь!
  - Да. Потому что я хочу, чтобы президентом стал Единый. Я, а не сосед дядя Ваня или мама. А ты что, ради других?
  - Да. Ради всех.
  - А откуда ты знаешь, что ИМ надо?
  - Президент Республику до ручки доведет.
  - Ну и что?
  - Так жалко их.
  - Им нужен другой президент?
  - Да!
  - Да ну?
  - Ну да.
  - Если нужен - ОНИ и выйдут с песнями и плясками на революцию. ОНИ. При чем здесь ты?
  - Если так каждый будет думать...
  - Как - так?
  - Пущай другие идут, а я в тепле посижу.
  - Кстати, да, - оборачивается к распахнутой фрамуге Ира. - Я замерзла.
  - Чаю еще принести?
  - Перестань, - мы опять занимаем места возле окна. - Так вот, так думают те, кому не надо. Зачем им и идти куда-то, в самом деле? Потоптаться да разойтись?
  - Не знаю. Так может, и мне домой вернуться?
  - Возвращайся, - морщиться девушка. - Герой, тоже мне.
  Молчим. Как-то мне не по себе.
  - Что, не хочется признавать, что женщина умнее мужчины? - едко спрашивает Ира.
  - Да причем здесь это!
  - Я не права?
  - Думаю.
  - Думать - полезно.
  - Но ведь тогда получается...
  - Ну?
  - Каждый сам за себя?
  - Так и есть.
  - А помощь? Милосердие?
  - И чем ты можешь помочь?
  - Да хоть денег дать!
  - Да-а! Офигеть, помощь!
  - А что?!
  Сосед недовольно бормочет, переворачивается на другой бок и с тяжелым вздохом пытается снова уснуть.
  - Потише надо.
  - Кому - надо? - снова наседает девушка. - Он же ничего не сказал.
  - Воспитанный.
  - Ага. Как кролик. Никто не знает, о чем он подумал, потому что он был очень воспитанный.
  - У кого-то слишком узкие двери...
  - Нет, кто-то слишком много ест. И чем еще ты можешь помочь страждущим? Деньги они все равно пропьют.
  - Не все.
  - Те, кто не пропьет, не попрошайничает.
  - Ты уверена?
  - Да, - тон, после которого все должно быть понятно. - И незачем деньгами разбрасываться.
  - Ну а если им нужнее, чем мне?
  - А откуда ты это можешь знать?
  - А что тогда делать?
  - И посмотрел учитель Кун на ученика, - продекламировала Ира и рассмеялась. - Я что, гуру?
  - Похожа.
  - Свершилось! - смеется девушка. - И в таком-то году воцарения Президента появился в стране Учитель, нет, Учительница, и проповедовала в поездах, покамест ее не сунули под электричку... А ее верный ученик продолжил дело, и его ученики несли дальше великое слово, и через много лет новую эру начали отсчитывать от этого события... Что-то меня занесло.
  - А ты вообще буддистка, что ли?
  - Нет, с чего ты взял?
  - Идеи вроде похожие.
  - На буддизм? - вскидывает брови Ира. - Ну-ка, ну-ка, какие такие мои идеи похожи на буддистские?
  - А что помочь никому нельзя.
  - Ну почему нельзя...
  - Э! - смеюсь я. - Ты же только что...
  - Ну, - подбадривает девушка.
  - Что никому помочь нельзя.
  - Я говорила, что ТЫ никому не можешь помочь, пока не разберешься в себе... Что такое хлопок одной ладонью?
  - Что? - неожиданный вопрос. Жаль, я его уже слышал.
  - Хлопок одной ладонью, - терпеливо повторяет Ира и с интересом смотрит на меня. - Что это?
  - Коэн.
  - Чего-о? - такого ответа она не ждала.
  - Краткая даосская притча, служащая толчком к просветлению ученика.
  - Не интересно с тобой. Ты знал.
  - Ну да. И другие. Про луну в ведре, про чай в кружке... Правда, мне больше суффийские нравятся.
  - Чем?
  - Наверное тем, что их понять можно... То есть почувствовать, что ли. Хоть медитировать можно. А коэны... Они же сумасшедшие.
  - Ну да. Мне даосы нравятся.
  - Нет добра, нет зла и так далее?
  - Дао де цзин читал?
  - Читал. Дао, выраженное словами, не есть настоящее Дао. Имя, которое может быть названо, не есть настоящее имя.
  - А еще?
  - Когда в Поднебесной появляется добро, тогда появляется и зло. Когда появляется красота - появляется и уродство. Недеяние, прикольная фишка. Не для западных мозгов.
  - А у тебя какие?
  - А у меня есть? - отшучиваюсь я.
  - А что, нет? - без улыбки спрашивает она.
  - Шутка. Но ведь в Дао же и написано служить людям!
  - Ну.
  - Так чего ты споришь?
  - Я и не спорю.
  - Но...
  - Для чего ты служишь людям? Ты стремишься нести им добро?
  - Да.
  - А что есть добро?
  - То, что приносит радость.
  - За периодом возбуждения всегда следует период торможения, элементарная психология.
  - И что?
  - Чем сильнее радость - тем сильнее отходняк.
  - Не всегда.
  - Ты не можешь помочь всем.
  - Притча есть.
  - Давай.
  - Шел мальчик по берегу моря после шторма, шел чуть не по колено в рыбе, и швырял рыбок обратно в воду. А навстречу ему мужик, посмотрел на него и говорит, какой это имеет смысл, ведь ты все равно не сможешь помочь всем?
  - Ну?
  - Это имеет смысл для тех, кому я сумею помочь.
  - Хорошая фраза. Красивая.
  - Жаль, не я придумал.
  - А тебе не приходило в голову, что ты делаешь это все для себя? Чтобы чувствовать себя круче, а при случае еще и козырять перед девочками?
  - Приходило.
  - Да?
  - Ну да. А вдруг я кому-то все же смог хоть немного полегче сделать?
  - Может быть... - задумывается Ира.
  - Делай добро и бросай его в море, - тихо говорю фразу из мультика. Девушка поднимает непонимающие глаза. - Хиппейская фишка. Хотя в принципе хиппи - это грязь, наркотики, сифилис...
  - Зачем ты так? - мягко спрашивает Ира.
  - Так ведь правда. Американские хиппи так и жили, голодали, постоянно обдолбанные, не мылись годами... Зато братство было. Идея.
  - Жила я с хиппи. Весной.
  - И... как?
  - Нормально. Лучше, чем дома было. Только потом их милиция поймала. С героином.
  - А ты?
  - А я гулять ходила. Одна. Прихожу - а уже все. И меня не взяли. Иди, мол, девочка, тебя тут не было, мы тебя не видели. Я им - я с ними живу, а он мне рукава закатывает, говорит, ты ж не колешься, вали, пока добрые. А Пашку посадили, и других тоже, но тех - по мелочи, а Пашке пятерку дали. Не доживет.
  - А может...
  - Он сам говорил, что все уже. Две недели назад навещали... Плохо ему... Хоть бы до Нового Года дотянул...
  - Паршиво...
  - Мы в столицу стопом ездили. Раза три, без денег совсем. Весело было... Я потом одна пробовала. Первый раз нормально, а второй раз... - Ира криво улыбается. - Хватило. Только если с кем-то, на пару. Ну, чего замолчал?
  - Слушаю.
  - Интересно?
  - Да.
  - Ну а сам чего тогда не ездишь? Ты-то парень, тебе чего бояться?
  - Так ведь волосатый.
  - И что?
  - За девушку могут принять.
  - Не смешно.
  - Принимали. Не раз. Даже покатать приглашали, пока не поворачивался.
  - Это не причина.
  - Да я вообще до десятого класса пай-мальчиком был.
  - А потом что?
  - А нахеали на нас без повода. Историчка-дура, истеричка. Вот и испортился я.
  - Ну да. Не куришь, не пьешь, травки, небось и не пробовал.
  - Пробовал.
  - Даже так?
  - Ну да. Два раза, только не вставило. Наша.
  - Из нашей молоко надо варить. Или кашу.
  - Не пробовал.
  - Я и говорю. Испортился, - передразнивает девушка. - Как был паем, так и остался. Маменьку рассердить боишься.
  Я только улыбаюсь. И думаю.
  - А то маменька строгая, наругает, в угол поставит?
  - У нее с нервами плохо. Ей волноваться лучше не надо, и так нервная, на валерьянке сидит.
  - Отмазка.
  - Нет.
  - Врешь.
  - Почему?
  - Потому что дурацкая отмазка.
  - Не логично.
  - Зато правда. У тебя братья-сестры есть?
  - Нет. Втроем живем, с Муркой.
  - Трогательно. Кошка, что ли?
  - Ну да.
  - Оригинально назвали! Мурка... Звучит-то как необычно!
  - А у тебя есть?
  - Кошка? Есть. Маргарита. Рыжая.
  - Братья или сестры? - уточняю я.
  - А! - смеется Ира. - Да, есть. Младшая. Только родители стараются, чтобы мы жили раздельно, а то я на нее плохо влияю. Я когда из дома сбегаю, так никто и не расстраивается, и назад не зовет...
  - Может, тебе так кажется?
  - Да зачем я им? Паршивая овца. Не разделяю их мещанской идеологии. К зеленым абажурам не стремлюсь, на месте не сижу, как будто шило в заднице. У них все размеренно и неизменяемо, освящено традицией времен царя Гороха. Девушка должна сидеть дома и ждать залетного мужа, и упаси боже ее саму залететь. Да просто с кем-то встречаться. Пашка меня как-то провожал ночью... Что там было! Гибель Помпеи, часть вторая. У них моя жизнь была с рождения распланирована. Знали б, что точно девочка будет, так еще до зачатия бы придумали. Хорошая элитная школа, им повезло - как раз лицеи-гимназии появились. Стабильная профессия, потом - работа, семья, желательно богатый, но обязательно порядочный муж, дети - не больше трех, а лучше двое, и тихая старость с благоверным. И ни шагу в сторону... Я - их сплошное разочарование, зато Надя - ходячий идеал. Бедняга. Она, наверное, и замуж будет выходить по их указке, как в старое доброе время, когда девушки к парням в гости сами не ходили, и обязательно стадом не меньше трех особей. И джинсы рваные не носили, и музыку такую не слушали, и как только можно такую музыку слушать, да еще и при ребенке. А?
  - Какую?
  - "Гражданку". Это же ужас! А "Авангардшкола"?
  - "Вишня"? - улыбаюсь я.
  - Да не только! Там же, нет, там же, - девушка делает паузу, потом таращит глаза и сдавленным шепотом передает интонацию родителей. - Матом ругаются! Им до революции надо было жить, от там бы они были как раз.
  - Сильно достали?
  - Делай то, не делай это, это приличные девушки не делают. Да я уж лучше неприличной буду! И как они только не досмотрели, что со мной сделала улица! Из лицея перевели... Как будто лицей здесь причем-то! Как будто я в эту школу ходила! Как же. Днями на книжнике. Там хоть люди интересные были.
  - А говорят, книжник испортился.
  - Мало ли что говорят!
  - Собственно, да.
  - Ты вообще на книжнике был?
  - Пару раз, пробегом.
  - Ну да, кончено, испорченный мальчик. Ты хоть кого знаешь-то?
  - Мишку.
  - Это который на вокзале торчал, когда уезжали?
  - Ну да.
  - А еще кого?
  - Тимоха...
  - "Перекресток теней"? Этот?
  - Да. Мы с ним учимся в одной группе.
  - Здорово. Хорошие он песни поет.
  - Сам и пишет. На парах, - а я являюсь их первым читателем. Почетно. Тем более, что я их иногда и критикую, а иногда даже правлю.
  - Хороший чел. А еще?
  - Ирка, фотограф, - напрягаю память.
  - Фотограф?
  - Ну да, концерты фоткает постоянно.
  - Светлая такая, да?
  - Ну да.
  - Знаю.
  - Все. Остальные так, мельком.
  - Мно-о-го. Да.
  - Я ж и говорил, что по музыке не очень. Слушаю, да иногда выпендриваюсь. Босиком, например, шляюсь. Или пацифик на спину клею.
  - Ты?
  - Ну да. Кинга начитался, "Сердца в Атлантиде", и наклеил, без кед ходил по городу, по универу. Хорошая книжка, про шестидесятые.
  - Я Кинга мало читала. Затянуто и ничего особенного.
  - Не все. "Темная башня"...
  - Не читала.
  - Жаль. А Сапковского? Желязного? Саймака?
  - Слышь, че ты меня своей бандой пугаешь? Это кто?
  - Фантасты.
  - Я Замятина читала.
  - Мда. Слышал.
  - Это как? В избе-читальне?
  - Да нет, про него слышал. А с классикой как?
  - А что с ней? Болеет?
  - Ремарк там, Хемингуэй...
  - Хемингуэй.
  - И?
  - Умер. Застрелился, - в глазах пляшет огонек.
  - Как?!
  - Из ружья. В рот вставил - и мозгами пораскинул.
  - Блин. Жалко.
  - Жалко - у пчелки.
  - А кто тебе нравится?
  - Мне? - Ира задумывается. - Че Гевара.
  - А он разве писатель?
  - Нет. Но нравится. Красивый он. Особенно в берете.
  Улыбаемся.
  - Ну?
  - А что ты Хемингуэя читала?
  - Книги.
  - "Праздник..."?
  - Осенью с тоской миришься. Каждый год в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. Но ты знаешь, что весна обязательно придет, так же как ты уверен, что замерзшая река снова освободится ото льда. Но когда холодные дожди льют не переставая и убивают весну, кажется, будто ни за что загублена молодая жизнь. Впрочем, в ту пору весна в конце концов всегда наступала, но было страшно, что она могла и не прийти. Когда наступала весна, пусть даже обманная, не было других забот, кроме одной: найти место, где тебе будет лучше всего. Единственное, что могло испортить день,-- это люди, но если удавалось избежать приглашений, день становился безграничным. Люди всегда ограничивали счастье -- за исключением очень немногих, которые несли ту же радость, что и сама весна.
  - "Город ангелов"? - узнаю цитату.
  - Тоже смотрел?
  - Ну да. Не один раз.
  - Два?
  - Раз пять. Хороший фильм. Правда, концовка грустная.
  - А чего грустная? Он же в прибое купается. И к тому же они были счастливы.
  - Несколько дней.
  - Ну и что?
  - Всего несколько дней, а потом...
  - А лучше вообще нисколько?
  - Но все-таки в их жизни были эти дни любви, так что они жили не зря. Цитата не точная.
  - Что ты все цитируешь? Своих мыслей не хватает?
  - Нравятся мысли.
  - А свои слабо придумать?
  - Наверное, да.
  - А ты напрягись. Например, по поводу, ради скольких дней любви стоит жить?
  - Что значит жить?
  - Значит, жить хотя бы воспоминаниями, - поморщилась Ира. - Не отмазывайся, не военкамат.
  - Не знаю.
  - А кто знает?
  - А хрен его знает, - пытаюсь отшутиться я.
  - Коля, перестань!
  - Откуда я могу знать?
  - А лично ты?
  - Лично я? - задумываюсь я. - Дня, наверное, мало.
  - Ну и дурак.
  - Почему?
  - Счастье надо ловить каждый миг, а не мерить аж днями.
  - Ну... Да и вообще - жить воспоминаниями глупо.
  - А как не глупо?
  - Жить дальше. Пусть прошлое хоронит своих мертвецов. Молоко пролилось, его не вернуть.
  - Молоко?
  - Это у Карнеги было. Мол, учитель собирает класс возле раковины и разбивает бутылку молока. А потом говорит, что, жалко? Не чего его жалеть, оно уже утекло.
  - И ты в это веришь?
  - Ну да.
  - Герой. А ты хоть раз любил?
  - Смотря что называть любовью, - увиливаю я.
  - Ты. Хоть. Раз. Любил?
  - Да, наверное.
  - И что, все так легко прошло?
  - Ну, были депрессии легкие...
  - Значит, не любил, - зевает девушка и потягивается.
  - А ты?
  - Что - я?
  - Любила?
  - Да.
  - И как депрессия?
  - Честно? - щурится Ира. - А не испугаешься?
  - Нет. Чего?
  Она протягивает руки, поворачивает ладонями вверх, отодвигает с запястий фенечки. Тонкие белесые линии поперек вен. Три на правой руке и шесть - на левой. Осторожно провожу по гладкой теплой мягкой коже. Молчу. Что тут скажешь?
  - Ну? Где бурная реакция? Где причитания, какая я дура? Или хотя бы какая он сволочь?
  - А надо?
  - Нет, - Ира не убирает рук. Глажу шрамы. - Зря я поперек резала, это мне уже потом объяснили, что надо вдоль, тогда наверняка, а так только если в ванне. А то - бесполезно практически. Кровь спекается слишком быстро.
  - Не надо...
  - Что? - вскидывает брови девушка.
  - Вдоль не надо.
  - Да вроде и не собираюсь. Хватило одного раза. Больно, между прочим. А потом стыдно. Кровью ковер испортила, родителей перепугала, сестренку. К психиатру водили, обследовать. В дурку хотели положить, да врач сказал, что все нормально. Мол, стресс у девочки, переходный возраст не закончился, юношеский максимализм и еще кучу других умных слов. Ладно хоть, дома велел оставить, колеса какие-то прописал, успокоительные. Ваня прибегал проведать, - Ира криво улыбается, скорее даже скалится. - Отругал на чем свет, обматерил, напоил пивом, травки подкинул и ушел. Он через год от передоза умер.
  - Как?
  - Просто. А как еще от передоза умирают?
  - Да уж.
  - Хоронили всей тусовкой. Хороший парень был. Умный, красивый...
  - Героин - глупость.
  - Умный нашелся.
  - А зачем?
  - Протест против общества.
  - Так ведь по разному можно протестовать! Не обязательно на иглу садиться!
  - Перестань.
  Глаза мягкие. То ли кажется, то ли в самом деле она стала уютнее. Пропали жесткость и холод. Осталась просто девушка, красивая и добрая.
  - Ну?
  - Что?
  - Не смотри на меня так, - просит Ира.
  - Почему? - отвожу взгляд.
  - Не надо. Не сейчас.
  - А потом?
  - А потом видно будет.
  - Ладно.
  - Приемник еще не работает?
  - Вряд ли. Лучше пусть полежит. Плеер есть.
  - Давай. Что у тебя там?
  - Нау.
  - Ну да. Можно было не спрашивать, фанат Бутусова.
  - Янки нет. И "Гроба" тоже.
  - Да ладно, давай, что есть.
  Наушников вполне хватает на двоих. Немного неудобно с одной стороны. С другой стороны ее дыхание долетает до моей щеки. К тому же поет "Наутилус Помпилиус". Что еще надо?
  "Разлука", сторона В...
  
  Нас выращивали денно,
  Мы гороховые зерна.
  Нас теперь собрали вместе,
  Можно брать и можно есть.
  
  Но! знайте и запоминайте,
  Мы ребята не зазнайки.
  Нас растят и нас же сушат
  Не для того, чтоб только кушать.
  
  Из нас выращивают смену
  Для того, чтоб бить об стену.
  Вас отваривали в супе,
  Съели вас - теперь вы трупы.
  
  Кто сказал, что бесполезно
  Биться головой об стену?
  Хлоп - на лоб глаза полезли,
  Лоб становится кременный.
  
  Зерна отольются в пули,
  Пули отольются в гири.
  Таким ударным инструментом
  Мы пробьем все стены в мире.
  
  Из нас теперь не сваришь кашу,
  Сталью стали мышцы наши.
  Тренируйся лбом об стену,
  Вырастим крутую смену.
  
  Обращайтесь гири в камни,
  Камни обращайтесь в стены.
  Стены ограждают поле,
  В поле зреет урожай.
  
  Здесь выращивают денно,
  А гороховые зерна
  Собирают зерна вместе,
  Можно брать и можно есть их.
  
  Хвать - летит над полем семя.
  Здравствуй, нынешнее племя.
  Хлоп - стучит горох об стену,
  Оп - мы вырастили смену.
  
  Зерна отольются в пули,
  Пули отольются в гири.
  Таким ударным инструментом
  Мы пробьем все стены в мире.
  
  Обращайтесь гири в камни,
  Камни обращайтесь в стены.
  Стены ограждают поле,
  В поле зреет урожай.
  
  Был бесцветным,
  Был безупречно чистым.
  Был прозрачным,
  Стал абсолютно белым.
  Видно кто-то решил, что зима,
  И покрыл меня мелом.
  
  Был бы белым,
  Но все же был бы чистым.
  Пусть холодным,
  Но все же с ясным взором.
  Но кто-то решил, что война,
  И покрыл меня черным.
  
  Я вижу цвет,
  Но я здесь не был.
  Я слышу цвет, я чувствую цвет,
  Я знать не хочу всех тех,
  Кто уже красит небо.
  
  Я вижу песню вдали,
  Но я слышу лишь:
  "Марш, марш левой,
  "Марш, марш правой."
  Я не видел людей страшней,
  Чем людей цвета хаки.
  
  Был бы черным,
  Да пусть хоть самым чертом.
  Но кто-то главный,
  Кто вечно рвет в атаку,
  Приказал наступать на лето
  И втоптал меня в хаки.
  
  Я вижу дым,
  Там, где я не был.
  Я чувствую гарь,
  Я знать не хочу ту тварь,
  Кто спалит это небо.
  
  Не трогайте небо!
  
  Я знать не хочу,
  Кто поет песню:
  "Марш, марш левой,
  Марш, марш правой."
  Я не видел картины дурней,
  Чем шар цвета хаки.
  
  Марш, марш левой,
  Марш, марш правой.
  Марш, марш левой,
  Марш, марш правой.
  
  В нашей семье каждый делает что-то,
  Но никто не знает, что же делает рядом.
  Такое ощущение, словно мы собираем
  Машину, которая всех нас раздавит.
  
  Наша семья - это странное нечто,
  Которое вечно стоит за спиной.
  Я просто хочу быть свободным и точка,
  Но это означает расстаться с семьею.
  
  Кто здесь есть?
  Брат, сестра, тесть.
  Смотрите на меня,
  Я иду поджигать
  
  Ира задремала, привалившись к френчу. Наушник выпал, она сжимается во сне. Укрываю кожанкой, девушка что-то бормочет, приоткрывает глаза, легко улыбается и закутывается в мою куртку. Засыпает. Я слушаю дальше.
  
  В пижаме и с нелепым огнем
  Вы выйдите впервые на проспект за углом.
  Хотя бы потому, что я просто иду,
  Я иду поджигать наш дом.
  
  Есть белая овца среди черных овец,
  Есть белая галка среди серых ворон.
  Она не лучше других, она просто дает
  Представление о том, что нас ждет за углом.
  
  Что с вас взять?
  Сын, дочь, зять.
  Смотрите на меня,
  Я почти Герострат.
  
  Со свечкой и босиком
  Вы выйдите впервые на проспект за углом.
  Хотя бы для того, чтобы взглянуть,
  Как пылает наш дом.
  
  Наша семья - это странное нечто,
  Которое вечно стоит за спиной.
  Я просто хочу быть свободным и точка,
  Но это означает расстаться с семьею.
  
  Въезжаем в Минск. Замелькали заводы, дома в неверном сером свете сумерек. Еще рано. Еще можно послушать, а Ире - поспать.
  
  Наша семья - это странное нечто,
  Которое вечно стоит за спиной.
  Я просто хочу быть свободным и точка,
  Но это означает расстаться с семьею.
  
  На городской помойке воют собаки,
  Это мир в котором ни секунды без драки.
  Бог сделал непрозрачной здесь каждую дверь,
  Чтоб никто не видел чем питается зверь.
  
  Папа щиплет матрасы, мама точит балясы
  Под дикий рев мотоциклов детей.
  Они смотрят программы и, отмеряя сто грамм,
  Пьют, когда дети приводят блядей.
  
  Все готово, чтобы рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань.
  Все готово, чтобы рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань.
  
  Сметана на бананах, молоко на губах.
  Мы любим кого-то, но нас любит страх.
  
  Какая тоска не знать куда пойти.
  Мы пойдем туда, где разрывается ткань
  В одну тюрьму из другой тюрьмы
  Нас разбудили в такую кромешную рань.
  
  Мне страшнее Рембо из Тамбова,
  Чем Рембо из Айовы.
  Кто знает, я возможно не прав,
  Но здесь тоже знают, как убивают,
  И также нелегок здесь нрав.
  
  Все готово, чтобы рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань.
  
  Сметана на бананах, молоко на губах.
  Мы любим кого-то, но нас любит страх.
  
  Все готово, чтобы рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань.
  Все готово, чтобы рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань.
  
  Сметана на бананах, молоко на губах.
  Мы любим кого-то, но нас любит страх.
  
  Рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань.
  Рвать ткань, рвать ткань,
  Рвать ткань, рвать ткань.
  
  Я могу взять тебя,
  Быть с тобой,
  Танцевать с тобой,
  Пригласить тебя домой.
  У меня есть дома Рислинг,
  И Токай,
  Новые пластинки,
  Семьдесят седьмой Акай.
  
  Твой мускус, мой мускул -
  Это так просто -
  До утра вместе.
  Но я уже не хочу быть мужчиной,
  Но я уже не хочу.
  Это так просто -
  Я хочу быть,
  Всего лишь.
  
  Я могу спеть тебе,
  О тебе, про тебя,
  Воспевать тебя,
  Сострадать тебе и себе.
  У меня есть дома:
  Эрудиция, эстампы,
  Мягкие подушки
  И свет интимной лампы.
  
  Маски, позы,
  Два листа прозы.
  Так просто сочинять песни,
  Но я уже не хочу быть поэтом,
  Но я уже не хочу.
  Это так просто -
  Я хочу быть,
  Всего лишь.
  
  Когда надо пить,
  Слыть, мыть, выть,
  Пить, брать, драть,
  Жрать, петь, взять.
  
  Мать твою так,
  Быть, всего лишь быть,
  Так просто запить на это,
  Но я уже не хочу быть поэтом,
  Но я уже не хочу.
  Это так просто,
  Сочинять песни,
  Всего лишь.
  
  Круговая порука мажет, как копоть.
  Я беру чью-то руку, а чувствую локоть.
  Я ищу глаза, а чувствую взгляд,
  Где выше голов находится зад.
  За красным восходом - розовый закат.
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной целью.
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной.
  
  Здесь составы вялы, а пространства огромны.
  Здесь суставы смяли, чтобы сделать колонны.
  Одни слова для кухонь, другие - для улиц.
  Здесь сброшены орлы ради бройлерных куриц
  И я держу равнение, даже целуясь
  На скованных одной цепью,
  Связанных одной целью.
  Скованных одной цепью,
  Связанных одной целью.
  
  Можно верить и в отсутствие веры,
  Можно делать и отсутствие дела.
  Нищие молятся, молятся на
  То, что их нищета гарантирована.
  
  Здесь можно играть про себя на трубе,
  Но как не играй, все играешь отбой.
  И если есть те, кто приходят к тебе,
  Найдутся и те, кто придет за тобой.
  Также скованные одной цепью,
  Связанные одной целью.
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной.
  
  Здесь женщины ищут, но находят лишь старость,
  Здесь мерилом работы считают усталость,
  Здесь нет негодяев в кабинетах из кожи,
  Здесь первые на последних похожи
  И не меньше последних устали, быть может,
  Быть скованными одной цепью,
  Связанными одной целью.
  Скованными одной цепью,
  Связанными одной целью.
  
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной целью.
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной целью.
  
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной целью.
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной целью.
  
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной целью.
  Скованные одной цепью,
  Связанные одной целью...
  
  День.
  
  Один мой друг, он стоил двух,
  Он ждать не привык.
  Он пробовал на прочность этот мир каждый миг
  Мир оказался прочней.
  
  Другой держался русла и течение ловил
  Подальше от крутых берегов
  Он был как все и плыл как все
  И вот он приплыл ни дома ни друзей ни врагов.
  "Машина времени", "Мир прогнется под нас"
  
  - Борьба со злом не делает человека поборником добра.
  - Всякая драка - мерзость.
  Э. Хемингуэй, "Острова в океане"
  
  Утро серое, все так же моросит дождь.
  Поезд тяжело вздыхает и останавливается. По коридору идет проводница, бормочет "Минск, приехали", толкает не желающих просыпаться. Мутными глазами смотрит на нас, хмуро кивает на Иру, бредет дальше.
  - Ира, - осторожно трогаю спутницу за плечо. Плечом она недовольно дергает и просыпаться отказывается.
  - Приехали, - деликатно встряхиваю. Девушка урчит, ворочается, открывает глаза. Смотрит на меня. Поворачивается в окно.
  - Я заснула? - хрипло уточняет Ира. - Сколько времени?
  - Полшестого... - не понимаю я. - А что?
  - Да так, - девушка осматривает куртку на себе, оглядывается на френч. С трудом улыбается, протягивает кожанку. - Спасибо.
  Выползаем в числе последних.
  Минск неприветлив. Сыро и холодно. Сырость сразу же пробирает насквозь не успевшую просохнуть кожанку, ветер налетает с размаху, сводит судорогой тело. Оглядываюсь. Девушка тоже вздрагивает, сжимая зубы. Пассажиры разбредаются по своим делам, подходит мужчина в добротной куртке, предлагает такси.
  - Спасибо, - отвечаю я. Конечно. Ни денег, ни адреса... оглядываюсь в поисках чего-нибудь горячего. Белый ларек, радостно открытый в ряду не работающих. Киваю Ире, она сонно кивает в ответ, идем по мокрому черному асфальту, мимо спешат хмурые, опухшие лица горожан и приезжих. У приезжих, как правило, еще и огромные спортивные сумки в руках, расходится с ними сложнее. Мужчина втянул голову в штормовку, сосредоточенно шагает к метро, небрежно поправляя на плече походный рюкзак. Женщина в пальто стоит возле груды сумок, засунув ладони в рукава. Зябко.
  Парень передо мной, согнув длинную тощую спину в черной кожанке, просит полный стаканчик кофе. Забирает дрожащей рукой сдачу и сразу делает глоток. На глазах - слезы, стискивает обжигающий стаканчик и отходит, исчезает.
  Возникает освещенный слабой лампочкой ларек с чайником, булочками, какой-то снедью по стенкам и немолодой продавщицей в немного засаленном синем халате.
  - Д-два к-кофе, п-жалуста, - выдавливаю я сквозь приступы дрожи. Усталые глаза равнодушно смотрят на меня, вокруг глаз - мешки. - И к-кипят-т-ка поб-больше.
  Женщина не реагирует, автоматически вскрывает пакетики, высыпает порошок в стаканчики и заливает водой. Молча забирает деньги, без сдачи, молча подает заказ.
  - С-с-спабио, - говорю я, забирая кофе обхватывая замерзающими ладонями стаканчики сверху за ободок - так не горячо. Пар приятно согревает пальцы. Подаю стаканчик Ире.
  - М-может, в з-ыал ожидания? - предлагаю я.
  - А...
  - Согреемся, послушаем приемник, узнаем, где и что, - аргументирую я.
  Девушка пытается что-то обдумать, потом кивает. Пить кофе на ходу неудобно, особенно, когда оно обжигает горло. Нести полный стаканчик еще неудобнее - кипяток выплескивается, попутно задевая пальцы.
  В зале ожидания не много людей. Много милиционеров. На нас никто не обращает внимания. Пристраиваемся в уголке. Пьем не торопясь, медленно. Дрожь проходит. Внутри тепло. Ночь не спал. Ира тоже закрывает глаза. Наклоняется вперед, резко выпрямляется, оглядывается и снова впадает в дрему. Обнимаю за плечо, притягиваю к себе, голова девушки на плече. Надеюсь, удобно. Накрываю полой кожанки, для тепла, устраиваюсь сам. Лямки рюкзаков - на руку, чтоб не ушли вещи, голову на спинку сиденья...
  
  Я еще не знаю, что будет. Так бы не спал, как дурак, сторожил каждую минуту вместе. Вдыхал бы запах ее коротких волос, ее запах...
  
  Но я засыпаю, в наивной уверенности, что все уже закончилось, что мы просто побродим по городу и вернемся домой, вместе, и все у нас будет хорошо... Поэтому засыпаю спокойно, улыбаясь, успевая поймать добродушные ухмылки угрюмых милиционеров, проходящих мимо нас.
  
  Я просыпаюсь от толчка в плечо, улыбаюсь.
  - Долго спали? - зло спрашивает Ира.
  - Девять сейчас...
  - Приемник давай, - требует девушка.
  - Сейчас, подожди...
  - Давай, - в голосе - сталь. Снова революционер.
  - Минут сколько? - отбирает маркер приемника девушка.
  - Без двух.
  - На каком ты вчера ловил?
  - На БТ, кажется, - вспоминаю я.
  - Где это здесь?
  - Надо поискать, - протягиваю руку.
  - Сама найду, - отрезает Ира.
  Находит. Да, Президент одержал решительную победу в первом туре. Третий соперник уже поспешил поздравить главу государства. Про Единого - молчание. Даже про вчерашний штурм "зимнего" - ничего.
  - Сволочи.
  - А может, и нет ничего...
  - Есть! - отрезает девушка. Вскакивает.
  - Куда?
  - Искать своих. Идем.
  Она меня ждет. Нетерпеливо. Так что я поднимаюсь, поправляю рюкзак на плече и иду следом. Быстро идем.
  - У тебя хоть представление есть, куда идти?
  - Где вчера беспорядки были?
  - Возле Дворца Профсоюзов.
  - Вот туда и пойдем.
  - А если...
  - Там видно будет.
  - Да, мой командир!
  Ира смотрит без улыбки, со злостью.
  - Не смешно, - бросает сквозь зубы.
  Минск она знает. Уверенно шагает по улицам.
  Город с утра, в понедельник, почти пустынный. Редкие прохожие и на удивление частые милиционеры. Ходят тройками, стоят, курят, настороженно оглядываются.
  
  Потом я узнаю, что были мелкие взрывы протеста. Группа из трех человек организовала маленький митинг с раздачей листовок - их арестовали за пять минут. Других посадили за марш под сенью национального флага - официально отмененного референдумом и ставшего флагом оппозиции. Наверное, были и другие, про которых я просто не слышал.
  Фанатики, борцы за идею...
  
  Судя по нарастанию густоты милиции - мы идем верно. Площадь перед Дворцом.
  Здесь уже не милиция. Здесь ОМОН. Рассредоточен по площади. В принципе, не мешает пройти ко Дворцу. ОМОНовцы стоят хмурые, злые. Топчутся, прохаживаются на своих местах - два шага вперед, два шага назад.
  На крыльце - несколько человек. Помятые лица, мрачные, то ли с недосыпу, то ли от поражений демократии.
  Ире все ясно. Ей хорошо.
  Как шла, так и поднимается по ступенькам.
  А у меня ноги становятся ватными. Героика в буднях. А вдруг в самом деле будет революция? Вдруг все-таки начнется? Или не будет, и самое обидное - всех посадят за так? За штурм здания, от пяти до пятнадцати, если не ошибаюсь. Или выгонят из универа за здорово живешь.
  Но раз уж я здесь - не уходить же. И поднимаюсь по удивительно высоким и длинным ступенькам. Оппозиционеры ежатся от холода, заходят греться в здание. В дверях разбито стекло - говорят, разбили охранники, когда уходили. Может быть.
  Ира сразу подходит к высокому худощавому парню в свитере.
  - Жыве Беларусь, - говорит вместо приветствия.
  - Жыве, - хрипло отзывается парень.
  - Что у вас тут?
  - Чакаем, - по-белорусски отвечает парень. Оппозиция, БНФ, может, или "Молодой фронт". - Ждем.
  - Чего?
  - Едынага.
  - И когда он будет?
  - А хто ж яго ведае! - зло бросает парень. - Кто ж его знает!
  - И это все? - оглядывает Ира крыльцо.
  - Не. Яшчэ не прачнулись, у зданни, - не охотно отвечает БНФовец.
  - А главный кто?
  - Ня ведаю.
  - Идем внутрь, - командует девушка.
  - Может я здесь?
  - Как знаешь, - пожимает плечами Ира и скрывается за дверью.
  Остаюсь на холоде. Подхожу к парню - смуглому, губастому, короткие густые черные волосы стоят лесом.
  - Привет.
  - Привет, - сипло здоровается он. - Откуда?
  - Из ОГП, Могилев, - называю областной центр. - А ты?
  - "Зубры" мы, - улыбается парень, называет маленький городок. - Вчера интересно было. Чего не приехал?
  - Не успел.
  - Зря. Штурмовали дворец, - парень хохочет. - Сипец. Наш говорит, что выборы фальсифицированы, Президент принимает поздравления, а времени-то еще восемь часов! Выборы не закончились еще, не известно ничего... Смех. Наш тут речуги двигал, чистый Ленин, только вот броневик не подкатили. И о том, что не сдадимся, что будем стоять до конца за дело Демократии, много чего болтал. Менты, главное, стоят шеренгами, зевают, на нас косятся - мол, чтоб машины не ломали, людей не трогали, а так, ну вас, делайте, что хотите. Вон как эти, - парень кивает на ОМОНовцев. - Стоят, далматинцы.
  - Давно стоят?
  - Да поди с вечера. Ну, точно, я вон то рыло помню.
  - Замерзли небось...
  - Кто? Менты? Менты - не люди, запомни. Они - чистые звери. Столько на морозе стоять... Так вот, - парень прекращает ликбез по ментам. - Наш, значит, про путч вспоминает, как там демократию отстояли, и нас призывает последовать их примеру. А отставить будем в дворце профсоюзов. Охранники стреманулись, сбежали, ну а мы ночевали. Неудобно, блядь, на стульях. Тело все ломит...
  - А что сегодня?
  - А хер его знает. Наш вроде собирается добиваться второго тура выборов, апелляции подавать. Хотя кому их подавать? ОБСЕ? Так что они могут? Сказать, что так делать нехорошо? Или не признать легитимность Президента? Ну а ему не плевать с высокой башни на ОБСЕ и К!
  - Так чего ты здесь вообще?
  - А где мне быть? В школе, что ли? Ну ты даешь.
  - А ты школьник?
  - А что?
  - Ничего. Интересно.
  - Ну. Девятый класс. А ты студент никак? А что с собой привез?
  - То есть?
  - Ну, драться чем будешь? У меня вон ботинки. Тяжелые, сволочи, зато ногу можно с одного удара сломать. В рюкзаке дубинка, а еще обещают удочки раздавать, типа под флаги. А там такие дуры, метров на семь, можно с крыльца хлестать, не подпускать ментов. А ты?
  - Нет у меня ничего...
  - Чего ж ты ехал?
  - Сказали, революция...
  - Ну. Так не разговаривать же тут, и не лозунги орать. Вот придет наш - пойдем на Дом Советов, штурмом брать. Надо только чтоб народ подтянулся. Собираем сто тысяч - нам его сдают без проблем.
  - А личная охрана?
  - А сколько их там?
  - Тысячи две...
  - А нас будет - сто тысяч, ты прикинь!
  - По полсотни на брата.
  - Ну.
  - Для профи-солдата это не проблема. Поставить пулеметы, штук пять хватит, наверное.
  - Ты чего, а?
  В самом деле, чего это я. Мы же сила. Шапками закидаем. Да Президент сам испугается и убежит, переодетый в женское платье, как Керенский. Сто тысяч фанатиков, сто тысяч детей. Крестовый поход детей. И что они могут сделать? Штурмовать Дом Советов, Дом Правительства? Да несколько выстрелов - они же наверняка разбегутся. Правда, возмущение будет в народе за расстрел детишек. Но это же... Или в политике все средства хороши. Надо смерть несовершеннолетних - значит, будет. Интересно, сколько из "штурмовиков" хоть паспорта имеют?
  - Ну. А сто тысяч соберутся?
  - Да ты че? И двести собирались. И двести пятьдесят.
  - Когда?
  - Весной, года два назад, на "Чарнобыльским шляхе".
  - Так это ж два года...
  - Так это же и не шлях! Ты на хрена сюда ехал? Ныть?
  - Пасть закрой, - злюсь я.
  - О, это я понимаю, - широко улыбается "зубровец". - Леша.
  - Коля.
  - У тебя пожрать чего-нибудь есть?
  - Немного.
  - Давай хоть немного, я со вчера голодный.
  К крыльцу начинают стягиваться минчане. Кое-кто приносит бутерброды, кто-то - чай в термосах. Трогательная забота о защитниках демократии, понемногу выползающих на крыльцо. Опухшие лица появляются на несколько минут и стараются убраться назад - от холода. Но позже чувство долга выгоняет их на ступеньки. Разворачиваются флаги и плакаты, кто-то приносит свистки.
  Первые резко режут по нервам. Ассоциация свисток-милиция прочно сидит в сознании, а учитывая, что в принципе, совершаем противозаконные действия...
  Ира мелькает среди толпы, но пробиться к ней не получается - вместе с Лешей стоим на левом фланге крыльца, толпа демократов растет, начинает даже казаться, что соберется нас много, что мы победим.
  Растет толпа и перед крыльцом.
  Появляются репортеры. Щелкают фотоаппаратами, волокут на плече камеры. Мелькает надпись "ОРТ"...
  Кричим. Лозунги.
  - Радзима! Свабода! Далой яго-Урода!
  Периодически "запевала" кидает клич:
  - Жыве Беларусь?!!
  - Жыве!!! - надрываются сотни две глоток, под звон свистков.
  В самом деле появляются удочки, и над толпой взмывают бел-чырвона-белые - бело-красно-белые флаги, красные зубры на белом поле, белые зубры на красном фоне.
  Прокатывается слух, что должен приехать Наш. Толпа взрывается.
  - Е! Ды! Ны!
  - Е!! Ды!! Ны!!
  - Е!!! Ды!!! Ны!!!
  Орут до сипоты, оглушают. Переглядываюсь с Лешей, оказывается, у него та же ассоциация.
  - Как будто Снегурочку зовут, - улыбается он.
  Я смеюсь, киваю.
  - Е!! Ды!! Ны!! - продолжают призывать вождя оппозиционеры.
  Толпа к крикам не присоединяется, но и не расходится. Улыбаются. Подходят новые.
  Милиция не вмешивается.
  Наконец, появляется машина. Единый в плотном круге свиты поднимается по ступеням, вяло здоровается и скрывается во Дворце.
  Я - в шеренге у входа, во втором ряду. Леша где-то в другом месте, рядом стоит журналист "ОРТ", с камерой на плече, устало ждет возвращения кандидата в президенты.
  Ждут все.
  Крики стихают. Кто-то пытается и кричать и скандировать, но его мало кто поддерживает.
  Ждем.
  Рядом стоит девушка в джинсовке, взгляд остановился на двери. Парни, молодые, школьники почти все, наверное, замерли в карауле, отгородив коридор от двери до ступеней, там толпа снова сомкнулась. Даже свистеть перестали.
  - Что? - шепотом спрашивают за спиной.
  - Хрен его знает! - зло отвечают вполголоса. - Вроде, апелляцию пишет.
  - И что?
  - Не знаю я!
  - А что ОБСЕ?
  - Недовольны, вроде.
  - А Путин? А США?
  - Что я вам, министр иностранных дел?! - шипит осведомленный чуть больше других.
  - Да не может его Путин поддержать!
  - И что он сделает? Войска введет? Или бомбардировать будет, как Югославию?
  - А США? Они что, на тормозах спустят?! Да не может быть!
  - А вот США сюда лезть нечего! - возмущается кто-то. - Пусть себе в Америке сидят, а здесь наши дела!
  - Так ведь...
  - И никаких ведь!
  - Тише вы!
  Разговоры замолкают.
  Ждем.
  В толпе потеплее. На краях все так же дует ветер, коченеют пальцы рук и ног, застывает лицо, особенно глаза - под очками. Об этом не думаю - жду. Жду, что же будет. Что скажет Единый. Что он будет делать.
  А ничего он не говорит.
  Так же молча и быстро пробегает вдоль шеренги, озабоченное лицо, свита, все срывается в машинах и уезжает.
  Люди продолжают ждать. Опять начинают кричать и размахивать флагами. Я пробираюсь назад, к ступеням. Строй все еще плотный, и на крыльце, и на площади. Все еще ждем. Не ясно чего. Начинает расти раздражение. Наверное, от холода.
  - Жыве Беларусь! - воет толпа. Уже не кричу. Чего ради?
  Минчане замерзают. Толпа начинает медленно расползаться, дробиться на группы, кое-кто с крыльца уходит во дворец, кто-то отправляется в город. Разброд.
  Через час появляется, наконец, парламентер из дворца. Объявляет волю Единого:
  - Митинг состоится в пять! - кричит мужичок в мегафон. - Пока что расходитесь, грейтесь, приходите в пять! Хорошая новость! ОБСЕ поддерживает нас! Они будут способствовать второму туру голосования! Митинг будет в пять!
  Мужичок исчезает. Леша вливается в группу земляков, уходит в кафе. Толпа медленно растекается.
  - Надо плакат сделать! - кричит кто-то. Женщина, статная, в плаще, рядом - похожий на нее высокий худощавый парень в куртке. - А то ведь люди знать не будут! Маркеры у кого есть? А лучше краски?!
  - В школу можно зайти! - реагирует другая женщина, втроем пробиваются сквозь толпу.
  - Да фальсифицировали итоги! - убежденно вещает мужчина в черной кожанке. - У нас на участке...
  - Да что говорить! У нас Единый набрал тридцать пять процентов! - поддерживает его худенькая женщинка. - А они говорят - двенадцать! Да на что это похоже!
  Толпа без лидера расползается. Был бы лидер, могла бы свершиться и революция. К счастью - да, наверное, именно к счастью, - лидер не появляется. Образуется три-четыре группы вокруг ораторов, в основном, обсуждают нарушения на участках, предполагают "реальные" результаты. Действовать никто не собирается.
  Возвращаются трое с плакатиком, пробиваюсь к ним.
  - Куда его повесить? - размышляет женщина в плаще.
  - А вон туда, на колонну, - предлагает один из отколовшихся от групп ораторов. - Повыше.
  - Да нас уже предупреждали, что держать - можно, а вешать лучше не надо, - невесело улыбается женщина в плаще. - Говорили, мы же знаем уже, чей плакат, так что не ищите себе неприятностей. Так что...
  День не приносит ни тепла, ни солнца. Только морось. И все тот же ветер, от которого уже болят руки.
  Брожу между группами. Что я здесь делаю? Зачем это все? Демократ проиграл, Президент победил, к чему эта бесполезная "борьба"? Ничего не будет. Можно ехать домой. Выловить бы Иру...
  Ира вылавливает меня сама.
  - Да ты совсем синий! - улыбается Ира. - Идем.
  - Куда?
  - В Макдональдс, - она уже все решила. - Отогреешься, вернемся.
  - Сюда, - скептически хмыкаю я.
  - Да, - глаза девушки чуть щурятся. - А что?
  - Давай быстрее пойдем, а? - хорошо бы в самом деле отогреться, а там уж видно будет.
  Кофе.
  Горячий кофе.
  Так вот как выглядит рай!
  Небольшое уютное кафе, удобные столики, немного посетителей, официанты в униформе, стук касс, горячий кофе и картошка... И Ира рядом. Что еще надо для жизни? Какая демократия? Вы что, с ума сошли?
  - Не собралось утром ста тысяч, - недовольно говорит Ира, потягивая свой напиток.
  - Вечером тем более не соберется. Никто не знает, никакой системы оповещения. Да людей неплохо бортанули - они пришли, а им даже полслова не сказали. Плюнуть на Единого да жить дальше. Скотина.
  - Коля, - брови сдвигаются.
  - Я понимаю, если бы он на самом деле был лучше. А то люди за него делают революцию, а он разъезжает на машинах, дома отсыпается в комфорте...
  - Он делает то, что считает нужным.
  - Догмат о непогрешимости лидера?
  - А что ему надо было делать?
  - Быть с нами!
  - Смысл? Так он добивается второго тура выборов, законным путем, не начинает беспорядков. И это, по-твоему, неправильно?
  - Да! Революцию в перчатках не делают!
  - А кто говорил о революции?
  - Все.
  - Да? В самом деле?
  - А зачем тогда собирать эту толпу?
  - Доказать, что за Единым сила. Показать ее.
  - Ну. А Единому надо было показать, что и в нем есть сила, а не только так... Да, собственно, все уже.
  - Что - все?
  - Закончилось все. Можно по домам.
  - То есть разбегаться? Как крысам?
  - Причем здесь крысы? Не было никакого корабля. Так, видимость.
  - Ах видимость...
  - Да. А что?
  - Ничего, - устало говорит девушка.
  - Поехали домой. А еще лучше - полетели. Сегодня к нам самолет летит.
  - Правда? - бесцветно спрашивает Ира.
  - Да. Один день в неделю, в понедельник.
  - Здорово.
  - Полетели, а? Что здесь ловить?
  - Ловить? Нечего.
  - Ира!
  - Есть еще хочешь?
  - Что?
  - Можешь мою порцию забирать, - девушка поднимается. Одергивает френч.
  - Подожди...
  - Самолета ждать? - резко спрашивает Ира.
  - Ты... возвращаешься?
  - Тебе-то что?
  - Нет, ну... - я тоже поднимаюсь.
  - Сиди, - приказывает девушка. - Чего скачешь?
  - Но...
  - Тебе не дали поиграть в героя, - рассказывает Ира. - И ты за это на всех обиделся. А работать тебе не интересно. Тебе героику надо, романтику. Ищи их где-нибудь в другом месте.
  - Ира...
  - Приятного полета, - отрезает девушка и уходит. Фигура во френче проходит мимо окна.
  Вот и все.
  На этом и закончится мое участие в революции.
  
  Ночь.
  
  Одинокая птица, ты летаешь высоко,
  И лишь безумец был способен так влюбиться,
  За тобою вслед подняться,
  За тобою вслед подняться,
  Чтобы вместе с тобой разбиться,
  С тобою вместе,
  с тобою вместе,
  с тобою вместе...
  "Наутилус Помпилиус", "Одинокая птица"
  
  Поверь вреда, поверь вреда,
  Поверь вреда я не принес
  Ведь все, что нес, я не донес,
  Значит, я ничего не принес...
  "Наутилус Помпилиус", "Все, кто нес"
  
  - Как бы нам хорошо было вместе.
  - Да. Этим можно утешаться, правда?
  Э. Хемингуэй, "И всходит солнце"
  
  Я доем картошку, допью кофе. Немного поброжу по Минску, посмотрю пару раз на опустевший Дворец, зайду в книжный. Куплю книги, которые давно искал.
  Вечером я на самом деле прилечу домой - и восторг полета на время успокоит совесть. Правда, просыпаться она начнет уже в аэропорту, пока буду ждать автобус до города.
  Сама революция так и не состоится. Состоятся бархатные революции в Грузии, потом на Украине, но не у нас. Название несостоявшейся революции придумает сам Президент. В одном из выступлений он скажет: "А у нас никаких революций быть не может! Ни розовых, ни, простите, голубых, васильковых"...
  На следующий день, я буду жадно слушать радио, пытаясь выяснить, что там, в Минске? Что там с... и уже не смогу сказать "с нашими", скажу - с "зубрами", с "повстанцами", с демократами... И так ничего и не услышу. Ни во вторник, ни через неделю, ни через месяц. На следующий день "Боинги" протаранят небоскребы Нью-Йорка, я узнаю об этом сразу - еще до столкновения со вторым самолетом. А остальные новости уйдут в никуда.
  Начнется новая эпоха - борьбы с терроризмом.
  Пройдет полгода, и в руки попадется "Отважное сердце". И будет хотеться плакать, и выть, когда шотландцы будут отстаивать свободу. Потому что навсегда останется пятно на памяти. Пятно предательства. Да, ничего бы не изменилось, если бы я остался. Может быть, не было бы этого рассказа. Но... Я уеду. Брошу "своих"...
  Полгода я еще буду ходить на собрания ОГП, слушать еще и еще раз, почему проиграл Единый. Даже буду участвовать в паре акций - помогать просто хорошему человеку, сначала "бороться" против дурацкого изменения маршрута троллейбуса, и маршрут вернут - вряд ли из-за нас, но все же. Буду помогать тому же хорошему человеку в его предвыборной кампании в городской парламент, и его участок будет единственным, где не изберут вообще никого - на всех остальных оппозиционеры уверенно проиграют. А потом будет заседание, где старый перец предложит исключить "неактивных", тех, кто не приходит на маразматические собрания. И будет дежурная шутка про Швецию, в которой много женщин в правительстве и потому она плохо живет. И я буду наскакивать, как Дон Кихот на мельницы, на автора этой шутки, а все вокруг будут посмеиваться. И будет еще одна мысль - почему никто не отсоветовал Единому введение только одного, белорусского, национального языка? Почему, если этим оттолкнули многих и многих? Никто не подумал? Или правду мне скажет один из оппозиционеров: "Пока есть режим - нам есть против чего бороться, можно получать гранты на борьбу. А если бы, не дай Боже, победил Единый - тогда что?" В конце концов, я плюну и уйду. Порву с оппозицией совсем. И даже когда в 2004-ом будут проводить референдум, названный в народе "референдумом о царской власти" - чтоб народ разрешил Батьке править дальше, и третий срок, и пятый, когда оппозиция опять попробует что-то организовать - я буду сидеть дома. Наблюдать по телевизору за беспорядками в Минске, как неделю каждый вечер будут выходить молодые и горячие, и каждую неделю их будут разгонять, и лидер ОГП призовет прекратить акции, чтобы не перекалечить все "золото" оппозиции, и в тот же вечер ему отобьют почки и сломают ребра, и молодежь выйдет в поддержку лидера. И снова все закончится ничем - Батька победит, на референдум придет свыше девяноста пяти процентов населения, и поддержат его под восемьдесят процентов. В Могилеве и области, например - девяносто восемь и семь процента.
  Иру больше не увижу. Не найду. Я приду к "Зубрам", спрошу про нее, спрошу, как ее можно найти. Мне предложат уйти на своих двоих, пока не позвали ребят, чтоб спустить с лестницы. Уйти по-хорошему, если я на самом деле из оппозиции и видел ее на революции в Минске. Я буду искать дальше, вздрагивая, если на улице будут звать Иру. Если буду замечать девушку во френче. Или просто похожую девушку. И пытаться найти ответ, на вопрос - зачем мне ее искать? Только потому, что не сумею ее забыть? Только потому, что при мыслях о ней будет больно, и нельзя будет даже бить в стены кулаками - чтобы не давать лишних объяснений? Глупо. Ведь даже надеяться не на что будет.
  Ничего этого я еще не знаю, с тоской провожая черный френч с рюкзачком на плече.
  А может быть, мне хватит ума совершить глупость и побежать, и догнать, и пойти на этот дурацкий митинг? Даже не ради политики - ради девушки. Пусть даже нас арестуют ночью или утром, или тогда, когда будут рушиться небоскребы, зато мы будем вместе - хотя бы до ночи, до утра...
  Так может быть, я все-таки побегу, а?
  
  "Сегодня днем сохранится облачная с прояснениями погода, по большей части территории кратковременные дожди. Ветер юго-западный, 5-10 м/с. Температура воздуха в Витебске, Гомеле, Гродно - + 13... + 15, Минске, Могилеве - + 14... + 16, Бресте - +15... + 17.
  Погода в следующие двое суток: 12-го - на большей части, 13-го на севере кратковременные дожди. Ветер неустойчивый, 3-8 м/с. температура воздуха ночью + 5... + 10, днем - + 13... + 18." "Народная Воля", Љ 169, вторник, 11 сентября.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"