Суржиков Роман : другие произведения.

Лана

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


   Волосы девочки были цвета солнечных лучей летним днем после грозы. Огромные глазищи беззащитно распахнуты навстречу миру, а кожа столь гладко бела, словно в жилах под нею вместо крови струилось молоко.
  -- Редкая вещица, дорогого стоит, - мурлыкнул сквозь усы советник, впервые увидав Лану в колыбели.
   Впрочем, герцогине-вдове он сказал иное:
  -- Вашей дочери суждено быть любимой - для этого она создана. Так научите ее быть любимой! Любите Лану, ваша светлость.
   Герцогиня-вдова любила дочь как могла и умела - не больше и не меньше того. Кормилиц брала дородных, служанок - расторопных и пугливых, гувернанток - старых дев из благочестивых семей. Раз в день брала дочь на руки и целовала в макушку, пухлой ладонью в перстнях никогда не била по лицу. На сотни вопросов, что сыпались из любопытной девочки горохом, герцогиня отвечала с великой обстоятельностью, глубоким грудным властным своим голосом. Однако вскоре теряла терпение и звала тогда советника, прищелкнув пальцами:
  -- Будь добр, объясни.
   Он и объяснял:
  -- Ты будущая женщина, Ланочка. Ты ребенок сейчас, но придет время - и станешь женщиной.
   На слово "женщина" он ронял придыхание, и Лана радостно переспрашивала:
  -- Стану как мама?
  -- Как мама.
  -- А скоро ли стану?
  -- Когда научишься.
  -- А у меня получится?.. - щечки Ланы наливались персиковым соком.
  -- Наука проста, - говорил советник. - Женщина - сосуд, и дело ее вмещать. Сила твоя сложится из того, что ты впитаешь в себя, точно как море складывается из рек, в него впадающих.
   Лана впитывала. Вычурное разноцветье платьев на балу, мраморный голос матери, нестройный гомон улиц и звон мостовой о подковы, изумруды росы на плюще по стенам южной башни, хрустальную свежесть ручьев в саду, бряцанье доспехов, гундосую перепалку воронов и прищур лучников на стенах... Девочка принимала все и росла. Жизнь втекала в ее большущие, восхищенные зрачки.
  
   Лана расцветала. Округлялись бедра и плечи, пухли губы, румянились щеки. Она была выше сверстниц, а волосы кудрявились и венчали голову пышной короной. Одного взгляда хватало теперь, чтобы узнать в ней юную герцогиню.
   Когда пришел срок, она влюбилась. Лана вбежала к матери, и взахлеб, срываясь на шепот, рассказала... Герцогиня-вдова гневно взмахнула рукой, но дочь не умолкла - ее переполняло, лилось через край. Мать ударила ее по щеке.
  -- Две недели не выйдешь из комнаты. На хлебе и воде. Надеюсь, научишься сдержанности.
   Когда советник вошел к ней, слезы уже высохли. Лана обнимала свои белые колени и глядела с терпкой печалью.
  -- За что, скажи? В чем я виновата?
  -- Ты полюбила, Ланочка. Этого делать не следовало.
  -- Разве любить нельзя? Отчего?!
  -- Любовь - жадное чувство. Она заставляет бороться... а борьба не дело женщины. Добиваться, захватывать - удел мужчины, судьба женщины принимать. Тебя полюбят, ты примешь его любовь и лишь тогда полюбишь сама. Никак не раньше.
  
   А позже пришла война. Странное дело: она, казалось, не прибыла извне, а появилась прямо здесь, в стенах столицы. Зародилась в дворцовых залах тревожно-рваными нотами в голосах, гулкими и быстрыми шагами; выплеснулась на улицы, звеня шпорами, сверкая шлемами; стеклась к площадям волнами железных рыцарей, всхрапывающих коней, серых плечистых йоменов с алебардами... и, наконец, вытекла прочь сквозь городские ворота. Без войны в городе сделалось пусто и бессонно.
   В числе прочих ушел и тот, кого Лане запрещалось любить: ускакал, разметая по ветру алый плащ. Лане не следовало ждать его, и она изо всех сил не ждала, стоя вечерами меж зубцов смотровой башни, и старалась не думать о воронье, которое тучами тянулось вслед за войском.
   Затем война вернулась. Целыми днями она вливалась в ворота потоком хмурых крестьян с котомками, телег, кибиток; нестройной грязной цепочкой солдат. Рыцарей не было - в мутной этой людской реке не находилось места блеску... И вдруг отсек ее поднятый разводной мост; и Лане врезались чьи-то слова: "Правильно, и так жрать нечего".
  -- Как принять это? - допытывала она советника. - Я не могу, не умею. Вокруг одно горе, тоска, боль. Неужели это возможно принять?
  -- Ты женщина, - устало отвечал старый друг. - Ты должна верить жизни. Жизнь никогда не пошлет тебе того, с чем бы ты не справилась.
  
   Когда мост опустился вновь, по нему ворвалась в город безупречно ровная череда конников под чужими штандартами. Похожая на железную змею, прогрохотала она улицами, врезалась во дворец. И вот Лана сидела по левую руку от матери, и молчала, как подобает, а по ту сторону стола бородатый южный лорд прихлебывал из кубка и отсчитывал: четыре замка... прилежащие им земли в излучине... право пользования прибрежными водами... сколько-то сотен... а может, тысяч... За каждым его словом герцогиня-мать поглядывала на советника, а тот отвечал ей молча, на миг опуская глаза. Потом южный лорд сказал:
  -- Это не все. Мой король желает еще кое-что, - и вперил в Лану острие взгляда.
  
  -- Спаси меня, - шептала Лана, а костяная луна заглядывала в оконце башни. - Ты мне как отец... даже больше, чем отец. Сжалься надо мной, не отдавай! Я погибну там, у них!
  -- Ты не понимаешь, бедная девочка. Ведь это и есть твоя судьба. Для этого ты рождена! Ты остановишь войну, и ты станешь королевой. И нужно совсем немного: просто смирись, и тяжесть упадет с плеч.
  -- Я не смогу... Прости, не смогу... Что угодно, но не это, - Лана распахнула окно, и месяц оскалился своей мертвецкой мордой. - Лучше умереть здесь... хотя бы дома.
   Советник грустно покачал головой, вздохнул, пожевал губу.
  -- Ладно, - сказал, - собирайся. Я знаю, как выбраться из города.
  
   Лунное серебро втекало в карету, когда шторка покачивалась на окне. Копыта дробью рассыпались по мостовой, и сердце невольно билось с ними в такт.
  -- Где мы?.. - спрашивала Лана, хотя и так понимала, что все еще в городе. Хотела слышать голос друга, чьего лица не видела во тьме.
  -- Скоро, уже скоро... - приговаривал советник.
   Мостовая сменилась досками, затем землей. Экипаж закачался, постанывая на колдобинах.
  -- Ты -- женщина, - сказал советник. - Твой удел -- принимать. Ты будешь счастлива лишь когда научишься этому, и никак иначе.
  -- Почему ты говоришь это?
  -- Тебе предстоит урок. Есть одна штука, которую очень непросто принять... Но это нужно уметь, и ты научишься.
   Карета замерла. Дверь распахнули снаружи.
  -- Я говорю о предательстве, - окончил советник.
   Латники южного короля кольцом обступили экипаж.
  
   * * *
  -- А что было дальше? Ну, расскажи, что же? Она погибла на чужбине? Умерла от тоски? Наложила на себя руки, чтобы не достаться врагу?
   Маленькая принцесса обожала рассказы с трагичным концом, особенно те из них, где кто-то "накладывал на себя руки". Всем иным видам самоубийства персонажей она предпочитала утопление в море.
  -- Бросилась со скалы в море, да?..
  -- Нет, дорогая, не погибла, - дуэнья поцеловала нежную ручку инфанты и осторожно поднялась. - Тебе пора почивать, завтра я расскажу остальное.
  -- А что тогда? Убила чужого короля, чтобы отомстить? Прямо в свадебную ночь врезала ему в сердце стилет?
  -- Вонзила... - поправила дуэнья. - Нет, и этого не было. Прошу тебя, спи. Завтра ты все узнаешь, но сегодня время спать для принцессы.
   Старая дева решительно направилась к двери, как вдруг звонкий голосок инфанты стал тихим и серьезным:
  -- Это была моя мама, да?..
   Дуэнья обернулась. Девочка сидела, подобрав ножки. Рука теребила платиновые кудри, брови хмурились над большими удивленными глазами.
  -- Лана из сказки -- это моя королева-мать? Южный король -- мой отец?
  -- Доброй ночи, госпожа.
   Дверь, скрипнув, закрылась за дуэньей.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"