"Что, простите, Вы это мне?",- я говорила по мобильному телефону и не сразу поняла, что он сказал. Я давно заметила, когда люди на улице разговаривают по телефону, они
будто не видят и не слышат, что происходит вокруг. "Публичное одиночество", чего так и не смог добиться от нас наш руководитель актерского мастерства.
" Да, вот",- продолжил свою мысль старик. "Говорю, взяла и померла. Пошла за пенсией на почту, и нет её и нет, я сперва даже не волновался, ну, встретила, кого заговорилась.
Любила, покойница, поговорить, ох, любила. Мы с ней долго прожили, все вроде переговорили. А вроде, как и не все, иногда хочу спросить, как кого звали, или в каком году было, ан, некого спросить, нет её уже, женушки моей, а дети, что дети, они и не помнят. А может, и не знают. Это ж между нами разговоры разговаривались. Вот забудусь, и спрошу: "А, помнишь, Лида", - а Лиды-то и нет..." Старик опустил голову на руки, в руках у него была не клюка, а простая палка, он будто прочитал мои мысли: "Да, вот обезножил. До того, как Лиды не стало, все быстро делал. Хоть дачу детям и отдали, а я все равно, там кое-что поделывал. Привык, без работы сидеть скучно, А тут как это-то с Лидой случилось, мне будто, кто ноги обрубил, хочу встать, а не могу, не чую ног-то, вот такие мои дела, значит". " А, что дети? Они с Вами живут?" "Какой - там. Они все больше на работе, в Москве. Мы вот, тоже много работали, особенно после войны, да что там говорить, работы всегда хватало, а жили веселее, бывало, всем двором праздники справляли, все друг дружку знали. А тут спрашиваю, как тёщи сестру зовут " А, Бог её знает". Сын и жену по имени не зовет, а всё, моя, да моя", - старик печально вздохнул.
"Живут, будто черновик пишут. Надоела одна жена, другую заводят, как собаку или кошку, прости господи". Старик даже сплюнул: " Живут одним днем, ничего вокруг не замечают. А самое страшное жалости нет к друг к дружке. Детей не стесняются, при них начинают отношения выяснять. Меня старика не стыдятся. Могут, с полюбовницей в гости завалится. И вроде так и надо. Жил-жил с одной, плюнул и к другой жить пошел".
Старик помолчал: " Я, тут, как Лиды не стало, совсем растерялся. Я же даже суп сварить не могу, все она варила да готовила, вот только с консервированием я ей маленько помогал. С рынка или с дачи что привезти, банки помыть. А так все сама делала. Она ведь на десять лет моложе была, я то думал, она сперва меня схоронит, а потом уж сама, а не тут то было". Дед снова замолчал, задумался. "Вот меня бес и попутал, прихожу к соседке, она уж, как восемь лет вдовая, и говорю, значит: "Маня, ты мне сготовь, борща, я всё купил, сама поешь, да и мне перепадет, поди". А она мне: "Ты, что, совсем уже", - и у виска крутит. Тут такая обида меня взяла, я ей и говорю: "Ты, что это подумала, что я к тебе свататься пришел? Да, мне кроме, Лиды, моей никого и не нужно". А она мне: "А, раз не нужно, то и катись к своей Лиде", а при жизни подругами были, так друг к дружке и бегали. Так горько мне стало, хоть живым в землю ложись. Я даже захворал после слов таких. Вот тогда она ко мне и прибилась". Старик палкой показал куда-то под скамейку. Только тогда я заметила, что под ней, виляя хвостом, лежит дворняга.
"А, как её зовут?", поинтересовалась я, чтобы хоть как-то поддержать разговор, хотя он больше смахивал на монолог.
"Джильда". "Как?" Мне даже стало весело.
" Опера эта, больно уж Лиде нравилась, "Риголетто" называется, там у горбуна
дочь так звали". "Да, чудесное имечко...". "Вам тоже понравилось, вот и ей нравится, правда, Джильда?" Собака весело блеснула глазом. "Вот она меня к жизни и вернула, хочешь, не хочешь, а вставай и иди, собаку-то кормить надо, нет, не думайте она много не ест, нам с ней хватает, у меня пенсия хорошая, мы с ней в "Авоську" ходим, там голяшки всегда свежие и мяса на них много. Берем и борщ варим, да я научился, по телевизору на "Домашнем" канале показывали, как настоящий борщ варить, конечно, не совсем, как у Лиды, выходит, но тоже не плохой получается. Так - то вот. Выходит жить надо, а то куда Джильде деваться, если со мной что случится. Ну, я вас совсем заговорил, пошли, родная, пора домой, погуляли уже". Старик, опираясь на свою палку, пошел домой. Джильда припустилась за ним, виновато посматривая на деда, как бы извиняясь за свое существование на этой земле.
" Как хорошо, что они нашли друг друга, эти два одиноких существа".
Я пошла по своим делам.
Еще несколько раз, правда, издалека, я видела, эту трогательную парочку, ковыляющего с палкой деда и трусившую за ним дворнягу. Я приветливо с ними здоровалась, но поговорить больше со стариком мне не довелось.
Потом они куда-то пропали. И я просто забыла про их существование.
Но вот на "Родительскую", пошла на кладбище, навестить своих.
У ритуальной конторы увидела Джильду. "Джильда,Джильда", позвала я её, собака сначала радостно ко мне бросилась, потом поняла, что обозналась и потрусила вдоль оградок.
Глазами я стала искать старика, его не было видно: " Наверное, на могилку к жене пошел",- подумала я. "А, Вы откуда знаете, как её зовут?" Какая-то пожилая женщина обратилась ко мне с вопросом. " Да так, как-то с её хозяином разговорились. А как он поживает?"
" А никак, умер, почитай пол года как". Женщина явно потеряла ко мне интерес.
"А собака, как же?". "А не как, я пробовала её к себе взять, так не хочет, он то её разбаловал, всё мясом напарывал. Вот она и не идет ни к кому". "А где же она живет?".
"А тут и живет, кто на погост идет тот и подкармливает, да еще рабочие, что могилы капают. Я её несколько раз увозила, а она тут, как тут. Я теперь за их могилками приглядываю. Их дети попросили, не обижают, конечно, приплачивают. Я ведь с матерью их дружила, вот по дружбе и взяла на себя эту обузу". "Вы, наверное, Мария".
" Кому Мария, а кому и Мария Захаровна", женщина поджала губы и поспешила прочь.
Вот такая история.
Жил - был старик да его собака. Жили они счастливо, но не долго...